За спиной у меня — сбивчиво, взахлёб, наперебой — говорили Гриша и Люська. Я не слушал. Вернее, слушал, но не их. Пока вроде ничего подозрительного… Будем надеяться, что ангелы нас потеряли.
Да что за чёрт — и в сумке тоже спичек нет! И тут я наконец вспомнил. Я же их собственными руками отправил на корабль к ангелам! Ну не дурак, а? Полный коробок!..
Я остановился, и разговор у меня за спиной мгновенно смолк. Обернувшись, я увидел, что Гриша с Люськой смотрят на меня во все глаза.
— Спички есть у кого-нибудь? — спросил я.
Они даже не сразу меня поняли. Напугал я их своей остановкой.
— Ненормальный, — еле выговорила Люська. — Разве так можно? Чуть сердце не разорвалось…
— Да что ты мне про сердце! — сказал я. — Спички у тебя есть?
— Нет у меня спичек! — отрезала она.
— А я не курю, ты же знаешь, — добавил Гриша.
Тоже мне грибники! В полном расстройстве я засунул сигарету в пачку. Это что же я теперь, до самого города без курева буду? Совсем весело…
Некоторое время Гриша с Люськой молчали. Потом заговорили снова.
— Похожа на меня?.. — упавшим голосом переспрашивала Люська. — Очень похожа?..
Я так понимаю, что, когда выйдем на майора, она о Гришиной планете больше меня знать будет…
Переход до Глубокой балки сожрал у нас почти весь остаток дня. Отвык я от таких маршей. Ну куда это — почти десять километров пешком отмахать! Хорошо хоть без приключений. Вот только шмели нас часто пугали — жужжат похоже…
А приключения начались сразу же за Глубокой балкой.
Напрямик по стерне мы идти не отважились и решили просочиться по тонкой ниточке лесопосадки. Жужжание навалилось внезапно, сверху. Мы попадали на землю, и оно пошло кружить, становясь всё громче и громче. Потом я — по какому-то наитию, не иначе — лёг на пистолет брюхом, и звук остановился как бы в нерешительности. Поплутал по кустам смородины и, взвыв, ушёл в поле. Некоторое время мы лежали неподвижно. Потом я сдул прилипший к губам жухлый листок и сел.
— Гриша, — позвал я. — Знаешь, в чём дело? Пистолет оно чует, вот что…
— Очень может быть… — отозвался он, тоже приподнимаясь.
— Но ведь я же не стрелял…
Гриша пожал плечами и не ответил.
— Да выбросьте вы его! — сказала Люська, с ужасом глядя на ярко-оранжевую игрушку.
— Нельзя, Люська, — с тоской проговорил я. — Никто нам без этой машинки не поверит…
Глава 17
Огромное тяжёлое солнце, вишнёвое, как остывающий металл, почти коснулось краешком горизонта, когда мы втроём вышли наконец к старому щебкарьеру. Пологий, несколько раз оползавший склон весь порос ковылём и клубился при малейшем ветерке. Мы стояли как будто на краю облака и смотрели на показавшийся вдали город.
— Я, наверное, схожу с ума, — жалобно призналась Люська. — Что это там? Вон там, видите?
Внизу шевелились тростники, далеко впереди посверкивала вода. А метрах в трёхстах от нас на каменистой, словно нарочно кем-то выровненной площадке стояли рядышком скамейка и бетонная урна. Солнце осветило их напоследок, и они были очень хорошо видны вдалеке — крохотные, будто игрушечные.
— Зря мы тут маячим, — хмуро сказал я. — Давайте-ка отойдём…
Мы отступили от уходящего вниз склона и присели в ковыль. Кажется, из всех возможных маршрутов я, как всегда, выбрал самый неудачный. Ну показался город, а толку? Теперь между нами и майором лежал заброшенный щебкарьер. Обходить его по краю вдоль обваловки — это только к утру дойдёшь. Напрямик идти, по дну?.. А если ангелы опять окопались в щебкарьере? Тут в тростниках не то что корабль — целый космический флот можно спрятать…
— Минька, — позвала Люська. — А этот ваш штаб… Он ведь где-то здесь, правда?
Я смотрел на неё, соображая. Люська имела в виду пещерку, которую мы с одним пацаном открыли, углубили и оборудовали ещё бог знает когда — лет пятнадцать назад.
— Не влезем мы туда втроём, — сказал я. — Да он уж, наверно, и обвалился давно…
Солнце наконец коснулось дальней кромки щебкарьера. Плохо. Насколько я знаю, ангелы как раз по ночам и работают.
— Ладно, пошли вниз, — решился я. — Только пригнувшись — в рост не вставать…
Мы спустились на дно щебкарьера и двинулись вдоль клубящегося ковыльного склона. Он становился всё круче и круче — видно, грунт потвёрже пошёл. Ковыль скоро кончился, и теперь справа от нас тянулась голая глинистая стена. А слева — тростники. Тоже стеной.
— Вроде здесь… — сказал я, останавливаясь.
Вроде… В том-то и дело, что вроде! Вроде и место — то самое, и пещерка — вот она, и ступеньки вырублены в грунте — я сам их когда-то вырубал и укреплял дощечками…
Не могли эти ступеньки сохраниться за пятнадцать лет. Их бы уже сто раз дождями размыло. И потом, я же хорошо помню: никаких колышков я перед дощечками не вбивал. Это уже кто-то, видать, после меня поработал.
— Гриша, — тихо сказал я. — А ангелы её никак занять не могли? Ну, там под «приёмник» какой-нибудь…
Гриша с сомнением поглядел на земляные ступеньки и покачал головой.
— Отойдите-ка в сторонку… — попросил я и, достав из сумки пистолет, пошёл по ступеням вверх.
Стоило мне заглянуть в пещерку, как всё сразу стало понятно. Пацаны, пришедшие сюда после нас, догадались укрепить потолок досками на подпорках, как в шахте, и углубили пещерку настолько, что в ней теперь могли уместиться уже не три человека, а все десять. Ну точно — пацаны! Уж я-то как-нибудь детскую работу от взрослой отличу! Гляди-ка, и мебель тут у них появилась: два ящика, табуретка… И не лень ведь было из города тащить!
Ну что ж, спасибо, ребята, выручили.
Я выглянул наружу и позвал Гришу с Люськой. Оказавшись в пещерке, они сразу же забились в дальний угол и снова заговорили — тихо, взволнованно, неразборчиво. Я расположился на табуретке поближе к выходу. Ещё раз достал сигарету и попробовал затянуться просто так… Вот подлость, а? Хоть трением огонь добывай! Я спрятал сигарету и задумался.
Как ни крути, а придётся здесь заночевать. Хорошо ещё, что мать на два дня к сестре уехала, а то бы она уже там с ума сходила…
И опять всё из-за Наташки! Не попадись она мне тогда возле сквера — и не поехал бы я ни за какими грибами! И сам бы не поехал, и Грише бы запретил…
— А если поймают? — со страхом спрашивала у меня за спиной Люська. — Что они с тобой сделают? Как с ней, да? Всё забудешь, да? Меня забудешь?.. И станешь как робот? Делать что прикажут?..
Гриша отвечал ещё тише и уж совсем неразборчиво. Щебкарьер наполнялся синевой, света в пещерке становилось всё меньше. Вдобавок к ночи холодало, и меня мало-помалу начал пробирать озноб.
Очень мне всё это не нравилось. И то, что мы застряли в щебкарьере, и что заночевать придётся… А больше всего мне не нравилось то, что пещерка не имеет второго выхода. Приходи и выливай нас отсюда, как сусликов…
По-моему, я уже дрожал не только от холода. Потом обратил внимание, что в пещерке тихо. Гриша и Люська молчали.
Я повернулся к ним, хотел сказать что-нибудь ободряющее, и тут мы снова услышали жужжание. Оно явно прощупывало склон, метр за метром приближаясь к нам. Вот и дождались! Я сунул пистолет за пазуху и скорчился на табуретке, уткнув подбородок в колени.
Прошло мимо… Нет! Вернулось. Остановилось перед входом в пещерку… Мы давно уже не дышали. Постояло, повысило тон и осторожно начало протискиваться внутрь…
Света в пещерке, можно сказать, не было, а всё же я (уж не знаю, каким образом, кошачье зрение прорезалось, не иначе!) увидел, что Люська изо всех сил зажимает себе рот обеими руками. Я увидел её страшные, чёрные на белом лице глаза и понял, что это конец.
Правая — свободная — рука судорожно зашарила по неровному земляному полу и ухватила деревянный ящик. Пистолет давно уже не казался мне оружием, во всяком случае — против этого…
Но тут оно попятилось, постояло с минуту перед пещеркой и двинулось дальше. Отойдя метров на сто, взмыло и, истончась до комариного писка, растаяло над щебкарьером.