— И я так полагаю, Андрей Алексеевич. Кстати, Максиму Максимовичу я рассказал о намерениях Кичигина и его повышенной заинтересованности, проявляемой к нашим планам… Поставил в известность, так сказать, из педагогических соображений.

— А ты, оказывается, хитрован, Павел Станиславович… Подзуживаешь Агапова в смысле соперничества с заборчанами. Хочешь, чтобы Максим Максимович поскорее раскручивался?

— Да, у него есть некоторая медлительность в характере… Помню после войны мне пришлось чуть не за руку отвести его в загс. И вот столько лет живет душа в душу с Наденькой.

В голосе Веретенникова неожиданно плеснулась и тут же спряталась незнакомая и искренняя человеческая грусть. Андрею Алексеевичу подумалось, что не был ли, случаем, вместе с другом влюблен в незнакомую Наденьку и Павел Станиславович. Но в том тоже никогда и никому наверняка не признался и, будучи рыцарем в душе, не решался стать на пути влюбленного друга. Может, водила Павла Станиславовича в дом Агаповых не только верная дружба, но и единственная неразделенная любовь. Неведома душа человеческая. Символическая мандала буддистов, изображающая «колесо мира», его скрытую и многоликую сущность, не зря завершается фигурой слепой старухи, бредущей неведомо куда.

Но вспомнив, как недавно взялись багровыми пятнами щеки Павла Станиславовича от вольного намека Готовцева, Андрей Алексеевич оставил возникшую догадку при себе.

— Конечно, с выполнением графика выдачи чертежей по проекту будет много труднее, если мы отправим бригаду в Заборск, — деловито заговорил он, — но неужели не выйдем из положения? Я все-таки уверен, что Нателла Константиновна выцарапает чертежи у Габриеляна.

— Последние дни она ходит несколько расстроенная, — деликатно заметил главный инженер. — Будем надеяться, что ей удастся получить проектную документацию по смазке и гидравлике… Может быть, попытаться восполнить кое-что по графику выдачи чертежей сокращением копировальных работ? Отдать их на сторону, а опытных техников и копировщиц посадить за деталировочные чертежи… Я позвоню в один проектный институт, там могут помочь с копировальными работами…

Павел Станиславович стал самим собой. Говорил, как всегда, деловито и конкретно, выдавал одно разумное предложение за другим. Готовцев слушал и с облегчением думал, что посылка бригады конструкторов в Заборск не нарушит выполнения плана. Не бывало еще случая, чтобы Павел Станиславович сорвал установленное производственное задание.

Разговор с Шевлягиным начальник ОКБ намеревался провести на следующий день, но это оказалось невозможным. Выйдя от главного инженера, Андрей Алексеевич увидел в секретарском «предбаннике» взъерошенного и воинственно настроенного перспективщика.

— Я к вам, Андрей Алексеевич, — заявил Шевлягин и, не дожидаясь согласия, нахально поперся вслед за Готовцевым в служебный кабинет.

— Вот состав заборской бригады, — сказал он, положив на стол лист бумаги со столбиком фамилий, вкривь и вкось Написанных карандашом. — Автономов, Пажура, Сашка Баландин, Можжевельников…

Шевлягин вслух читал написанные фамилии, а Готовцев слушал, совершенно ошарашенный. Начальник ОКБ был убежден, что о планах посылки бригады в Заборск никто, кроме него и Веретенникова, в ОКБ не знает. От Павла Станиславовича Готовцев вышел минуту назад и готов был положить голову на плаху, что ни один бит информации о разговоре его с главным инженером не мог просочиться к Шевлягину. Кроме Веретенникова, Андрей Алексеевич ни единым словом никому не намекнул о намерении командировать в Заборск бригаду конструкторов, а Шевлягин положил перед ним список и, судя по всему, был подробно осведомлен о планах начальства.

Это было удивительно, но это было именно так. ОКБ, как и всякий высокоорганизованный современный коллектив, обладал непонятным, но хорошо развитым свойством внутренней информации. Вроде бы спокойно идет жизнь коллектива, вроде бы ничего не происходит, как вдруг по секторам, отделам и бюро проносится некий информационный бриз. С часу на час он крепнет, обрастает фантастическими догадками и слухами, которые в силу крайних противоположностей, как числа с разноименными знаками, тут же уничтожаются, оставляя, тем не менее, некие крупицы истины. Эти крупицы постепенно собираются, процеживаемые, как мельчайшие золотинки, через сита возбужденных человеческих догадок и в конце концов вырастают уже в увесистую унцию благородного металла подлинности.

На вопрос, откуда Шевлягину стало известно о предстоящей командировке конструкторов в Заборск, перспективщик отмел все подозрения в телепатии. Ответил он кратко и непонятно: «Вычислили, Андрей Алексеевич…» И развернул перед начальником ОКБ принесенный с собой ватман с эскизом собственного узла.

— Может, и это в Заборск двинем?

Андрей Алексеевич с облегчением подумал, что вычислили перспективщики все-таки примитивно, что детали его плана на будущее им неизвестны, а потому ненужной болтовни пока по ОКБ еще не пойдет и удастся избежать, хоть на первое время, преждевременного разглашения производственных секретов.

— Может, и двинем, — сказал он Шевлягину. — Но сначала надо тоже вычислить, уважаемый Василий Анатольевич, двинется ли все это в Заборске или застопорится… Список передовиков-энтузиастов, мы пока отставим в сторону и начнем с основы… Основу вычислим, а потом уже и будем комплектовать команду «футболистов».

Ватман был раскатан на начальническом столе, и концы его прижаты к полированной поверхности подвернувшимися под руку тяжелыми предметами.

— Моя идея состоит в том… — начал было Шевлягин, но Андрей Алексеевич перебил его, заметив, что заборчанам надо везти не идею, а рабочие чертежи узла, готовые для сдачи в производство.

— Стыки со смежными узлами у вас увязаны?

— Но это же мелочь, Андрей Алексеевич.

— Мелочь, — согласился начальник ОКБ. — Совершенный пустячок… Посидеть недельки две, пересчитать заново размеры, а потом втиснуть твои эскиз в эти размеры. Курорт, а не работа.

— Насчет курорта — я бы не сказал… Выдадим в производство чертежи, тогда же обратного хода не будет.

— Не будет, Васенька. Тогда уже придется говорить не о курорте, а о крематории…

— Да, уж конечно, — утрачивая лихость в голосе, подтвердил Шевлягин. — Нину Пажуру надо посадить на стыки. Эта все углядит. Такой уж характер у человека, что и миллиметра мимо не пропустит.

— Вот видишь, один член бригады уже определился. Теперь в списке мы поставим «птичку» и потопаем дальше… Все операции на нашей станочной линии будут расчленены на простейшие. Здесь какие имеются у тебя предложения?

Ответ Шевлягина был несколько туманным. Готовцеву стало ясно, что, увлеченный идеей конструкции механической части узла, перспективщик серьезно не подумал об автоматическом его управлении.

— С завтрашнего дня сядете за расчеты автоматики по операциям. Кто этим займется?

Готовцев придвинул самостийный список энтузиастов и внимательно перечитал его.

— Центральный блок я буду рассчитывать сам, — сказал Шевлягин.

— А остальное? На Автономова надеешься?

— Не потянет Автономов, — возразил руководитель перспективного бюро и самолично вычеркнул из списка фамилию ненадежного энтузиаста. — Давайте Якубовского.

— Хочешь, чтобы у Павла Станиславовича случился инфаркт? Нет, лучшего специалиста по автоматике я в Заборск не отправлю. Муканов поедет.

Шевлягин поморщился и согласился на Муканова.

— Остальное сам продумаешь и решишь… Теперь пойдем дальше.

Чем дальше «шли» по эскизу, тем темнее оказывался проектный лес. Настырность и самоуверенность перспективщика Василия Шевлягина уходила как воздух из баллона автомашины, «изловившей» на шоссе острый гвоздь.

— А ты думал, что перспективные идеи — это сдобные булочки, Вася? Были они мягкими, пока клали вы их на полки. Теперь это кончим. Даю тебе я, дорогой Василий Анатольевич, на все дела десять дней.

Тут Шевлягин перепугался по-настоящему, сообразив, в какую петлю сунул он голову и с какой жесткостью эта петля будет теперь затягиваться начальником ОКБ.