10

Я кинулся бежать сразу же, никому ничего не став объяснять.

Освещением мне служило пламя, продолжающее пожирать здание. Со всех ног я несся прочь от ворот по тропинке, огибающей задний двор с востока. Пепел, падая на мокрую от дождя землю, образовывал месиво, бежать по которому было жутко скользко. Мне все же удалось ни разу не упасть – и наконец передо мной оказался тот самый сарай. Думаю, не прошло и пяти минут.

Вой ветра состязался с ревом пламени. И сквозь все это я услышал далекий голос пожарных сирен…

Подбегая к сараю, я искал глазами Мей.

Сарай отстоял от главного здания метров на десять, не больше, так что не удивлюсь, если скоро он тоже займется – раньше или позже, в зависимости от направления ветра. Но пока, к счастью, постройка была на вид цела.

– Мисаки! – придушенным голосом выкрикнул я. – Ты где? Мисаки!

Ответа не было. Но…

Я пошел вокруг сарая, продолжая ее звать, и, добравшись до северной стороны, наконец увидел. Мей стояла в одиночестве, прислонившись спиной к стене.

– Вот ты где…

Ее блузка, юбка, ее волосы, лицо, руки, ноги… все было в саже и пепле. Но, как она и сказала мне по телефону, без серьезных ран, похоже, обошлось…

– Мисаки?

Когда я в очередной раз ее позвал, она чуть повернула голову в мою сторону. Но тут же ее взгляд вернулся туда, куда был обращен раньше. И…

В четырех-пяти метрах от нее – туда она смотрела – был еще кое-кто… еще один человек.

Он лежал на земле ничком. Его покрывало еще даже больше пепла, чем Мей. Вдобавок нижняя часть тела была погребена под тяжелыми деревянными обломками. В общем, неудивительно, что с того места, где я стоял, я не только не мог разобрать, кто это, но даже определить пол или рост.

– Взрывом обрушило стену, – произнесла Мей, не сводя взгляда с лежащего человека. Повязки на левом глазу не было. – И завалило…

– Мы должны ему помочь, – на автомате сказал я. И тут у меня перехватило дыхание – Мей молча покачала головой.

Лишь тут я заметил, что она что-то держит. …Кирку? Правая рука сжимала рукоять, выкрашенная в красный цвет основная часть опиралась на землю. Видимо, эта штука лежала где-то поблизости. А может, Мей взяла ее в сарае.

– Нельзя, – не поворачиваясь ко мне, произнесла Мей. – Это «лишний». Так что мы…

Эта мысль сгустилась во мне, пока я бежал сюда, – что Мей может быть рядом с «лишним». Но все равно у меня вырвалось приглушенное:

– Э?.. Правда?

– Я его вижу… «цвет смерти».

– Ты его… только что увидела?

– …Довольно давно, – голос ее почему-то звучал очень печально. – Я знала, но ничего не могла сказать.

Почему-то очень, очень печально…

– Но… в общем, когда я прослушала кассету, то подумала: я должна это остановить. Я и представить себе не могла, что сегодня ночью случится весь этот ужас. Я должна это прекратить. Иначе мы все…

Мей резко подняла голову. И обхватила рукоять кирки обеими руками.

– Стой…

Я прыгнул и встал перед ней. Чисто машинально.

Потом развернулся и направился к лежащему ничком человеку, которого Мей объявила «лишним». Я хотел своими глазами увидеть, кто это.

Я думал, что он без сознания, но вдруг он резко зашевелился. Со стоном уперся руками в землю и, приподнявшись, попытался выползти из-под обломков. Но сил не хватило, и он рухнул обратно в грязь.

Я подошел к нему. Встал рядом и, затаив дыхание, склонился и заглянул этому человеку в лицо.

Его расширенные, пустые глаза вдруг встретились с моими.

– Аа…

Ее губы задрожали.

– …Коити-кун.

– Нет… – я с трудом удержался от того, чтобы взвыть. – Нет…

…Не может быть.

Это что, шутка какая-то?

Я моргнул несколько раз, потом снова посмотрел на это лицо. Передо мной по-прежнему, вне всяких сомнений, была она.

– Ты хочешь сказать, это и есть «лишний»? – я, пошатываясь, выпрямился и повернулся к Мей. – Она? Правда?

Мей молча кивнула и опустила голову.

– Нет… только не она. Как такое вообще…

Дзззззз… Знакомый густой шум поднялся из ниоткуда.

Он будто истирал мое сердце, мои мысли, мои воспоминания. Он резко стал угрожающим, чужеродным. Он набегал волнами; а в промежутках между этими волнами…

«Сколько раз я уже бывал в этом городе?»

Это был мой – Коити Сакакибары – внутренний монолог в самом начале всего, в апреле, когда я только переехал сюда из Токио.

«Когда учился в начальной школе – был три или четыре раза. С тех пор, как поступил в среднюю – вроде сейчас первый раз?.. А может, нет».

А может, нет?..

«Кстати, Коити».

Какой-то из моих телефонных разговоров с отцом в Индии.

«И как тебе Йомияма полтора года спустя? Есть разница?»

Йомияма полтора года спустя?..

«Почему? Почему?»

А это уже майна, которую держали бабушка с дедушкой.

«Бодрее… давай бодрее».

Пронзительный, полный энтузиазма голос птицы.

Они назвали ее «Рей-тян».

Рей-тян? Ну конечно. Птицу звали Рей-тян.

«Ей было – тут идет еще одно "предположительно" – года два. Позапрошлой осенью бабушка с дедушкой ее просто так вдруг взяли и купили в зоомагазине».

Позапрошлой осенью… то есть полтора года назад. Я тогда учился в первом классе средней школы.

«С тех пор, как поступил в среднюю – вроде сейчас первый раз?.. А может, нет».

…Йомияма полтора года спустя.

Полтора года назад я…

«Когда человек умирает, всегда проходят похороны.

Я не хочу… не хочу больше ходить на похороны».

Это сказал дедушка, у которого уже не все в порядке с головой.

«Бедненькая Рицко. Бедненькая… Рицко… и Рейко…»

Рицко и Рейко…

– Вот оно что… – выдавил я практически в ступоре. – Вот, значит, в чем дело.

Дззззззззззззз… Непрерывное низкое, пугающее гудение, заглушая все мысли, без перерыва звучало у меня в мозгу.

«А что, учителя тоже умирают?»

Я вспомнил разговор с Тибики-саном; не вспомнил только, когда он был.

«Классные руководители и их помощники – да. Потому что они часть класса три-три».

Любой, кто является частью класса – класса 3-3, – может умереть в результате «катастрофы». А значит – естественно – может и вернуться в качестве «лишнего»…

Но…

– Что, правда?

Все равно я не мог не уточнить еще раз у Мей. В конце концов, это не тот случай, когда я могу так вот сразу поверить, просто потому что она сказала.

– Она… Миками-сэнсэй… в смысле, Рейко-сан… она правда «лишний»?

11

«В школе я "Миками-сэнсэй", понятно? Постарайся не забывать».

Вечером накануне моего первого дня в новой школе Рейко-сан рассказала мне «Основные принципы Северного Ёми»…

«Номер один» и «номер два» оказались полушутливыми суевериями; «номер три», гласящий, что «я обязан подчиняться любому решению класса», – это, как я теперь уже понимал, намек на важную роль всего, что относилось к проблеме «лишнего». Но, по крайней мере в тот момент, важнейшим правилом для меня было четвертое.

«Ты должен четко разграничивать личные и общественные отношения. Постарайся не обращаться ко мне "Рейко-сан" в школе, даже нечаянно».

Разумеется, я послушался.

Моя мама Рицко Сакакибара (девичья фамилия Миками) умерла пятнадцать лет назад. Ее младшая (на одиннадцать лет) сестра Рейко Миками приходилась мне тетей. То, что Рейко-сан преподавала в той же школе, куда я перевелся, да еще и была помощником моего классного руководителя, в некотором смысле внушало оптимизм. Однако если бы я вел себя неосторожно, эти отношения могли бы послужить источником множества проблем и глупых недоразумений. Я это понял и принял, так что…

Я строго следовал ее указаниям, которые она специально подала мне как «четвертый Основной принцип Северного Ёми». В школе обращался к ней «Миками-сэнсэй», дома «Рейко-сан», как будто это были два разных человека.