– Кажись, я облажался…

– Облажался? В чем?

– Я… слуш, я был просто уверен, что он и есть «лишний». И только что я…

– «Он»? Это ты про…

Это он про Кадзами?

– Кадзами.

– …Не может быть.

– Я это сделал.

Он это сделал? Неужели он убил Кадзами?

– Врешь!

– Да чего мне врать? – Тэсигавара обхватил голову руками. – Я последнее время втихаря его проверял. Говорил с ним о разных штуках из нашего детства, ну, проверял, помнит он или нет. И он…

– Аа… ну это же…

– Он странно себя вел, зуб даю! – умоляюще, почти всхлипывая, произнес Тэсигавара. – Я спросил о том месте – ну, о нашем тайном убежище у реки, мы в третьем классе началки там все время играли, а он такой: «Я не помню». Потом я еще спросил про лето, когда мы были в пятом классе, – мы тогда на великах хотели проехать до самого океана, а сдались почти сразу, как выехали из города. А он такой: «Как-то не припоминается». Ну и…

– Ну и?

– Я сперва-то был не очень уверен, это знак или нет, но потом я думал и думал, и это все стало казаться подозрительным… И я решил, что это не он. Что настоящий Кадзами давно умер, а этот Кадзами – «лишний», он пролез к нам в класс весной…

Дааа. В смысле – у Тэсигавары явно серьезное непонимание ситуации. «Лишний» / «мертвый» вряд ли так бы себя вел.

Насколько я понял из объяснений Мей и Тибики-сана, вопрос, он «настоящий» или «фальшивый», бессмысленный в принципе. Он однозначно «настоящий» во всем; человек, который умер, возвращается к жизни, нисколько не подозревая, что он уже «мертвый» и пролез в наш мир незаконно. Поэтому что он помнит из детства, а что не помнит, вообще никакого значения не имеет. Это никак не может служить доказательством или признаком, позволяющим его вычислить. И все же…

Детские воспоминания, о которых говорил Тэсигавара, могли потускнеть или вовсе стереться у кого угодно. И все же…

– Вот, а сегодня вечером я… так подстроил, что он пошел со мной.

Давясь словами, Тэсигавара принялся объяснять, что произошло дальше.

– Я с ним живу в одной комнате, но я не хотел, чтобы в соседних комнатах слышали, и мы пошли в другое место. Я нашел в углу второго этажа комнату отдыха и сказал ему, что хорошо бы пойти посмотреть… А когда мы пришли, я психанул и так и врезал ему: ты, говорю, не настоящий Кадзами, правда? Ты «лишний», правда? Его аж затрясло, и он испугался, а потом как начнет на меня орать. И я подумал, блин, раз так себя ведет, значит, точно виноват. Ну и – на той кассете же сказано, если он умрет… если я его верну в мир мертвых, то спасу всех.

– …И ты его убил? – мой голос едва не сорвался, я его еле сдержал. – Взаправду?

– Сперва мы с ним просто толкались и лаялись. Я не думал ничего такого, типа: так, пора его пришить; не бил его, ничего… Блин, да я вообще не помню, что я думал. Потом мы как-то оказались снаружи, на балконе. А потом я даже понять ничего не успел, а он…

– Упал?

– …Мм.

– Ты его толкнул?

– …Может, и толкнул.

– И он из-за этого умер?

– Он лежал на земле и не шевелился. И голова была вся в крови.

– …Аа.

– Но тут я вдруг очканул. Меня аж затрясло всего, – Тэсигавара прижал колени к груди и еще сильнее вцепился в свою шевелюру. – Я выскочил в коридор… и прибежал сюда. Потому как знал, что ты пошел к Мисаки. Решил, что надо вам первым сказать.

– А Мотидзуки-куну?

– А он ненадежный.

– …В любом случае – зачем ты нам те вопросы задавал?

– Из-за той кассеты. Забыл, что ли?

Тэсигавара опустил руки и поднял глаза на меня. Глаза были красные, в них стояли слезы, готовые вот-вот потечь по щекам.

– Сказал же этот Кацуми Мацунага: когда он убил «лишнего» пятнадцать лет назад… ты же слышал, да? Когда «лишний» умер, он исчез. Никто в целом классе не помнил, что он вообще был, кроме самого Мацунаги, потому как он сам это сделал. Потому-то я и…

– Ты хотел проверить, Кадзами действительно «лишний» или нет.

– Ага. Но вы сказали, что знаете его.

Плечи Тэсигавары тяжело поднимались и опускались. С отчаянием в голосе он спросил:

– Я что, все сделал не так? Сакаки – я налажал?

Пытаясь понять, как ему ответить, я углядел два возможных варианта, которые и стал обдумывать.

Первый вариант – Томохико Кадзами не «лишний», чего и боялся Тэсигавара. Иными словами, Тэсигавара «все сделал не так».

Второй вариант – даже если Томохико Кадзами «лишний», он еще жив. Судя по рассказу, который мы только что услышали, Тэсигавара не спускался с балкона, чтобы проверить, мертв ли Кадзами. Значит, не исключено…

– Возможно, он не умер.

– Э?

– От падения со второго этажа не обязательно умирают. Возможно, он жив, просто потерял сознание.

– А…

Тэсигавара, пошатываясь, поднялся на ноги и отвернулся к балконной двери. Потянулся – практически качнулся вперед – открыл ее и вышел. Я поспешил за ним.

Дул влажный ветер. Между облаков пробивался лунный свет…

Прижавшись грудью к стальной балконной решетке, по-прежнему мокрой от дождя, Тэсигавара вытянул правую руку вперед и наискось. Слева от входной двери, в углу второго этажа… тускло светилось несколько окон. Где-то там, видимо, была и комната отдыха.

– Это было… вон там, – показал Тэсигавара. – Блин. Не вижу его отсюда. Он за теми кустами…

Я достал из кармана мобильник. Надо позвонить в полицию или в «скорую». Увидев мое движение, Тэсигавара сказал:

– Э-эй, Сакаки. Ты ж не собираешься сдать полиции лучшего друга?

– Дурак.

В голове у меня мелькнул образ того следователя.

Старший из двух полицейских, расспрашивавших меня по поводу смерти Мидзуно-сан. Тот, на которого я как-то раз наткнулся возле школы. Его звали Оба. Он еще говорил, что у него дочь учится в начальной школе. Потом дал визитку с номером своего мобильника на обороте и сказал: «Если вы когда-нибудь сочтете, что я могу чем-то помочь…» Я тогда внес номер в адресную книгу телефона – на всякий пожарный. Если мы расскажем ему, что произошло, возможно, он в какой-то степени поймет.

Я отодвинулся от Тэсигавары и поспешно набрал номер. Но…

Сигнал не проходил.

Я глянул на экран – там была одна полоска. Но все равно дозвониться не получалось.

– Сакакибара-кун.

Я услышал голос Мей. Она смотрела на меня сквозь окно, не выходя на балкон.

Мей слабо, но акцентированно покачала головой. Потом произнесла очень тихо, чтобы Тэсигавара не услышал:

– Это не Кадзами-кун.

– …Вот как.

Стало быть, «глаз куклы» сказал ей, что «это не Кадзами». «Лишний» кто-то другой.

– Тэсигавара! – с напором заявил я. – В первую очередь надо пойти выяснить, он жив или нет. И если жив – надо оказать первую помощь. Согласен?

– Ага… – кивнул Тэсигавара без особой убежденности в голосе и отодвинулся от балконной решетки.

Глядя на совершенно убитого крашеноголового пацана, я сказал:

– Ты, конечно, жуткий пессимист, но даже не думай кончать с собой.

И я вовсе не шутил.

– Ага…

– Тогда пошли быстрее.

6

Выскочив из комнаты 223, мы побежали прямо к выходу – по коридору второго этажа до лестницы в середине здания, затем по лестнице вниз, в фойе. И по пути…

У меня внезапно возникло какое-то странное ощущение.

Предчувствие, какой-то звоночек в самом нутре… нет, не совсем. Если подключить рассудок – никакого такого шестого чувства просто не может быть.

Эхо… да. Я почувствовал эхо чего-то.

Странное эхо. Беспокойное эхо. Кошмарное эхо. Если подключить рассудок – наверняка причиной послужило что-то, что мельком попалось мне на глаза, когда я сбегал по лестнице.

Тэсигавара и Мей неслись вперед, не оглядываясь. А у меня ноги сами собой остановились.

Я в фойе. Уже ночь, света почти нигде нет. Коридор, уходящий вдаль, словно всасывающийся в черноту. И там…

Приоткрытая дверь – совсем на чуть-чуть. Вот что я увидел.