А вот и человек, совершивший этот обряд. Небольшого роста, щуплый, коротко стриженный, он одет в темно-синюю хлопчатобумажную рубашку и потертые брюки.

— Салах Юэн,— представляется он.— По профессии — плотник. Но вторая и, пожалуй, самая любимая моя специальность — это пажан. Я обучил работе около тысячи молодых слонов.

Салах показывает мне реквизит закончившейся церемонии: глиняные фигурки человека, слоненка, четыре свечки, орехи, бамбуковые палочки и листья бетеля.

Чтобы не обидеть дрессировщика, я не выказываю сомнения в достоверности его магического искусства. И тут вижу потрепанную рукопись под мышкой «мага». На обложке крупные буквы: «Руководство по приучению слонов, составлено на основе древних пособий». Не в ней ли секрет ремесла мага?

Салах рассказывает о слонах с любовью и уважением. По его словам, слоны очень похожи на людей. Живут до восьмидесяти лет, на «пенсию» уходят в семьдесят и трогательно заботятся о потомстве. Они сообразительны, проявляют чувство юмора, частенько разыгрывая своих махаутов. Слоны заходят в реку, чтобы погонщик скрылся с головой под водой, и начинают «танцевать» на дне.

Цель — вынудить махаута спрыгнуть со спины слона. Но погонщики-то знают, что животное может выдержать без воздуха не больше, чем человек. Поэтому перед погружением они набирают полные легкие и сидят, вцепившись в уши животного. — Обучение слона начинается лет с пяти,— продолжает Салах.— Только дитя человеческое, пойдя в школу, расстается с домом на несколько часов, а слонята — на всю жизнь...

Вижу, как двое сильных мужчин загоняют слоненка в тесный пенал из бревен, веревками опутывают его ноги, перехватывают туловище. Это делается для того, чтобы испуганное животное не смогло поранить себя. Пока махауты возятся с канатами, из глаз еще не покорившегося слоненка текут настоящие крупные слезы. Он как будто понимает: беззаботное, согретое материнской лаской детство ушло.

В пенале слоненку предстоит пробыть месяц. Первую неделю он привыкает к погонщику. Махаут кормит питомца бананами, утешает его, стараясь заменить ему мать. На второй ступени обучения махаут стремится оседлать питомца. Поначалу слоненок отчаянно бунтует, но потом привыкает и к этому. Взгромоздившись на спину ученика, погонщик разъясняет ему простейшие команды «вперед», «кругом», «встать», «лечь». Слоненок довольно быстро осваивает эту первичную науку. И отныне его единственным другом и учителем становится махаут. Эта дружба длится всю жизнь, пока слона не отправляют в специальный лагерь в джунглях, где ему предстоит доживать свой век «на пенсии». Он добросовестно заработал отдых: шесть лет учился в Центре, а потом еще лет шестьдесят выполнял тяжелую работу.

В Чиангмайском университете ученые-зоологи рассказали, что их тревожит: слонам как биологическому виду грозит исчезновение. Есть в индуистской мифологии легенда о том, как бог Вишну спас когда-то предка слонов. Безобидное животное подошло напиться к реке, его схватил за хобот свирепый крокодил. В отчаянии слон громко призвал на помощь Вишну, который прилетел на огромном орле и разрубил крокодила на части. — Сегодня слону,— делится своей тревогой профессор Бунтенг Копчан,— угрожают отнюдь не крокодилы, и его уже не защитит никакой бог. Если не принять неотложных мер, к концу нашего века слоны останутся лишь в зоопарках. Еще в конце девятнадцатого века в странах Азии их насчитывалось около миллиона. К началу XXI века их будет около сорока тысяч, а в Таиланде — всего четыре-пять тысяч. Поголовье убывает по разным причинам: их убивают в погоне за драгоценной слоновой костью, крестьяне истребляют слонов потому, что они травят посевы. Наконец, человек широко наступает на места обитания слонов: распахивает джунгли, вырубает леса, прокладывает дороги, застраивает поселками...

На площадке у реки махаут Салах терпеливо вел первый урок со слоненком-пятилеткой. День пажана, обряда отлучения от матери, только начинал цепь дней, месяцев, лет в долгой рабочей жизни слона...

Чиангмаи — Бангкок

Борис Чехонин, корр. ТАСС — специально для «Вокруг света»

Удовольствие владеть лесом

В круглом старинном зале на кафедре лесоводства, геологии и охраны природы Тимирязевской сельскохозяйственной академии я увидел необыкновенную библиотеку. Тяжелые тома стояли на стеллажах, поражая воображение дивными переплетами. Присмотревшись внимательнее, я обнаружил, что все без исключения «книги» — деревянные. То были срезы различных пород деревьев; кора их напоминала корешки древних книг.

Почти все древесное богатство мира собралось на этих стеллажах. А добрая часть «томов» поступила сюда из леса, который находится прямо на территории Москвы и известен москвичам под именем лесной опытной Дачи. Питомники Дачи служат одним из источников озеленения столицы. Такой лес — чудо в большом городе. С ним, по мнению отечественных и зарубежных ученых, не идут в сравнение даже такие всемирно известные зеленые массивы, как лондонский Гайд-парк и парижский Булонский лес.

Жизнь этого естественного уголка природы, который вот уже 125 лет сохраняется вопреки жестоким законам городского быта, окружена ореолом легенд. Но в последние годы на долю московского заповедника выпали нелегкие испытания.

Василий Александрович Мотавкин — лесник по призванию. Однако, потомственный плотник, плотником и оставался почти всю свою долгую жизнь. До войны, живя на Вологодчине, рубил избы, а после Победы строил дома в Москве. В Москве же и произошло с ним то, о чем он, наверное, мечтал всегда, но что по законам бытия должно было произойти не в большом городе, а в родной деревне, где лес начинался прямо за порогом избы. Короче: на семидесятом году жизни Мотавкин стал московским лесником.

Сейчас ему восемьдесят. Он невелик ростом и худощав, легок и подвижен, ходит чуть семеня, но в лесу за ним не угнаться. С балкона десятого этажа, где живет Мотавкин, лес кажется островом, заброшенным в море железобетона. Город наступает на него со всех сторон, обхватив тесным кольцом асфальта. Трудно даже представить, что полтора века назад лес рос здесь свободно и буйно, укрывая могучим шатром пригородные поместья и деревни...

Тот остров и есть опытная лесная Дача. Здесь наперекор цивилизации растут вековые дубы, сосны и лиственницы, текут мелкие речушки, ползают ежи и кроты, прыгают белки, шевелятся муравейники, пахнет грибами и малиной... И лишь немногие знают, как сумел выжить этот заповедный уголок, пронизываемый смогом, оглушаемый ревом несущихся мимо поездов и машин, наводняемый вопреки всем охранным заповедям тысячами местных жителей и все теснее сжимаемый стеной рвущихся к небу зданий.

Оторвавшись от родных мест, Мотавкин жил воспоминаниями о своем лесном крае. Однажды в выходной, гуляя по Москве, набрел на лесную опытную Дачу и, потрясенный, решил во что бы то ни стало перебраться сюда поближе. Став соседом Дачи, он воспринял обиды, чинимые ей городом, как свои собственные. Явился в лесную контору. Тут требовались лесники, умеющие плотничать: измученные бесконечным людским нашествием руководители заповедника решили надежно огородить лес. Так Василий Александрович Мотавкин на склоне лет занялся охраной природы — делом, важнее которого, по мнению бывшего плотника, нет ничего на свете.

Я уговорился с Мотавкиным, что он возьмет меня с собой в обход. И, поджидая его в директорском кабинете Дачи, исследовал старинный фолиант: «Таксационную книгу, составленную в 1863 году».