«Давно в груди моей молчит негодованье…»
Давно в груди моей молчит негодованье.
Как в юности, не рвусь безумно я на бой.
В заветный идеал поблекло упованье,
И, отдаленных гроз заслышав громыханье,
Я рад, когда они проходят стороной.
Их много грудь о грудь я встретил, не бледнея.
Я прежде не искал, — я гордо ждал побед.
Но ближе мой закат — и сердце холоднее,
И встречному теперь я бросить рад скорее
Не дерзкий зов на бой, а ласковый привет.
Я неба на земле искать устал… Сомненья
Затмили тучею мечты минувших дней.
Мне мира хочется, мне хочется забвенья.
Мой меч иззубрился, и голос примиренья
Уж говорит со мной в безмолвии ночей.
НАД МОГИЛОЙ И. С. ТУРГЕНЕВА
Тревожные слухи давно долетали;
Беда не подкралась к отчизне тайком, —
Беда шла открыто, мы все ее ждали,
Но всех взволновал разразившийся гром:
И так уж немного вождей остается,
И так уж безлюдье нас тяжко гнетет,
Чье ж сердце на русскую скорбь отзовется,
Чья мысль ей укажет желанный исход?..
Больной и далекий, в последние годы
Немного ты дал нам, учитель и друг:
Понять наши стоны и наши невзгоды
Тебе помешал беспощадный недуг.
Но жил ты — и верилось в русскую силу,
И верилось в русской души красоту, —
Сошел, побежденный страданьем, в могилу —
И нет тебе смены на славном посту.
Не здесь, не в мерцаньи свечей погребальных,
Не в пестрой толпе, не при громе речей,
Не в звуках молитв заунывно-печальных
Поймем мы всю горечь утраты своей, —
Поймем ее дома, поймем над строками
Высоких и светлых творений твоих,
Заслышав, как сердце трепещет слезами —
Слезами восторга и чувств молодых!..
И долго при лампе вечерней порою,
За дружным и тесным семейным столом,
В студенческой келье, в саду над рекою,
На школьной скамейке и всюду кругом —
Знакомые будут мелькать нам страницы,
Звучать отголоски знакомых речей
И, словно живые, вставать вереницы
Тобою воссозданных русских людей!..
ЦВЕТЫ
Я шел к тебе… На землю упадал
Осенний мрак, холодный и дождливый…
Огромный город глухо рокотал,
Шумя своей толпою суетливой;
Загадочно чернел простор реки
С безжизненно-недвижными судами,
И вдоль домов ночные огоньки
Бежали в мглу блестящими цепями…
Я шел к тебе, измучен трудным днем,
С усталостью на сердце и во взоре,
Чтоб отдохнуть перед твоим огнем
И позабыться в тихом разговоре;
Мне грезился твой теплый уголок,
Тетради нот и свечи на рояли,
И ясный взгляд, и кроткий твой упрек
В ответ на речь сомненья и печали, —
И я спешил… А ночь была темна…
Чуть фонарей струилося мерцанье…
Вдруг сноп лучей, сверкнувших из окна,
Прорезав мрак, привлек мое вниманье:
Там, за зеркальным, блещущим стеклом,
В сияньи ламп, горевших мягким светом,
Обвеяны искусственным теплом,
Взлелеяны оранжерейным летом, —
Цвели цветы… Жемчужной белизной
Сияли ландыши… алели георгины,
Пестрели бархатцы, нарциссы и левкой,
И розы искрились, как яркие рубины…
Роскошные, душистые цветы, —
Они как будто радостно смеялись,
А в вышине латании листы;
Как веера, над ними колыхались!..
Садовник их в окне расставил напоказ.
И за стеклом, глумясь над холодом и мглою,
Они так нежили, так радовали глаз,
Так сладко в душу веяли весною!..
Как очарованный стоял я пред окном:
Мне чудилось ручья дремотное журчанье,
И птиц веселый гам, и в небе голубом
Занявшейся зари стыдливое мерцанье;
Я ждал, что ласково повеет ветерок,
Узорную листву лениво колыхая,
И с белой лилии взовьется мотылек,
И загудит пчела, на зелени мелькая…
Но детский мой восторг сменился вдруг стыдом:
Как! В эту ночь, окутанную мглою,
Здесь, рядом с улицей, намокшей под дождем,
Дышать таким бесстыдным торжеством,
Сиять такою наглой красотою!..
К чему бессилен ты, осенний вихрь? К чему
Не можешь ты сломить стекла своим дыханьем,
Чтоб в этот пошлый рай внести и смерть и тьму
И разметать его во прах с негодованьем?
Ты помнишь, — я пришел к тебе больной…
Ты ласк моих ждала — и не дождалась:
Твоя любовь казалась мне слепой,
Моя любовь — преступной мне казалась!..
«Опять вокруг меня ночная тишина…»
Опять вокруг меня ночная тишина.
Опять на серебро морозного окна
Бросает лунный свет отлив голубоватый,
И в поздний час ночной, перед недолгим сном,
Сижу я при огне, склонясь над дневником,
Тревогою, стыдом и ужасом объятый.
Таких, как этот день, минувший без следа,
Растратил много я в последние года, —
Но их в мою тетрадь я заносить боялся:
Больную мысль страшил растущий их итог…
Так медлит счет свести неопытный игрок,
С отчаяньем в груди сознав, что проигрался…
Сегодня совесть мне отсрочки не дает…
За что, что сделал я?.. За что меня гнетет
Мое минувшее, как память преступленья?
Я жил, как все живут, — как все, я убивал
Бесцельно день за днем и рабски отгонял
Укоры разума, и думы, и сомненья!
Я жил, как все живут, — а в этот час ночной,
Быть может, я один с мучительной тоской
В тайник души моей спускаюсь беспристрастно.
И тихо всё вокруг, и за моим окном,
Окованный луны холодным серебром,
Недвижный город спит глубоко и бесстрастно.