В общем, веселуха!.. :) Обхохочешься... Потеря 3000 р., отсутствие на месяцы вперед туалета, плюс еще закрытие “локалок” на замки, препятствующее добраться даже до тех телефонов, что еще остались, – это новая конфигурация моего существования здесь, в этом аду. В таком кошмаре мне осталось прожить здесь еще 219 дней...
14.8.10. 8–11
Жара спала настолько, что и вчера днем, и сегодня утром насекомые 11–го барака начали жаловаться: они замерзли ночью! Даже – некоторые – под одеялами. Днем вчера, правда, особенно после обеда, еще было жарковато, пот со лба мне приходилось утирать частенько, – но все равно это уже не та мучительная, раскаленная духота, что была еще совсем недавно. По вечерам и утрам уже достаточно прохладно, свежо, – но в то же время выходить в 5 утра на улицу в одной футболке еще вполне терпимо. Что будет, если (99%!) они не восстановят туалет в бараке до заморозков, до начала зимы, – даже страшно подумать.
Кстати, вчера я узнал, что такое же положение и на 9–м бараке – тоже нет туалета! Уж не знаю, зачем его уничтожили там, но... Это становится все более и более веским поводом для жалоб в прокуратуру и др. места на содержание в скотских условиях, оскорбляющих человеческое достоинство (у кого оно есть, конечно, – а таких здесь, почитай, я один)...
Еще из новостей вчерашнего дня. “Макар” уходит (или уже ушел) в отпуск, а заменять его будет на сей раз Демин, начальник санчасти. Ну что ж, это еще не самый худший вариант, – пожалуй, даже лучшее из худшего. И – рассказали наконец–то – правдоподобный вариант того, как будут действовать установленные на калитки “домофоны”. В точности как их аналоги в Москве – только не на подъездах, а на офисах: в замок встроено переговорное устройство; звонишь, говоришь, что тебе надо, а тебе в зависимости от твоего ответа открывают/не открывают. Так и здесь: придется, видимо, вести с будкой на “продоле” электронные диалоги. :) Хорошо, хоть орать во всю глотку, чтоб открыли, не придется...
“Запасной вариант” вчера после обеда вдруг сам прислал за мной кого–то – типа, ждет меня в “локалке” 8–го. Я пришел – он с кем–то еще сидел в уголке двора, в “спортгородке”. Оказалось, что мать звонила ему уже несколько раз – в воскресенье, еще когда–то, и вот наконец он сподобился сам. Мать предлагала положить ему на телефон деньги – отказался, причем уже не 1–й раз! Очень нетипично. Сказал, что в четверг послал “помощника” в ларек – выбить чек и отдать мне 400 руб. долга (должен 470, вообще–то), но тот, придя, увидел меня уже выходящим с пакетами – и даже слова мне не сказал. “Запасной вариант” не додумался, блин, видите ли, прислать его пораньше, пока я еще был на бараке.
Не только переписывать, но и просто писать эти записи в дневник – не могу: засыпаю! Тут же, стоит только начать, – глаза слипаются неудержимо. Сказывается постоянный недосып, пробуждения еще до 4–х утра, подъемы еще до 5–ти...
15.8.10. 8–47
О, этот август! Август 2010 года в Буреполоме... Он уникален и неповторим, в нем есть своя специфика, свои отличия и свой колорит. Он запомнится мне надолго, на всю жизнь, может быть, – если сейчас я сумею отразить все это здесь, в дневнике, максимум этих характерных черт, не полагаясь на слабую человеческую память...
О, эти спуски, выходы теперь по ночам на улицу, во двор! Темно, уже прохладно, двор пуст – а иногда еще и полон, вот 2–м часу ночи эти твари, мерзкие двуногие крысы могут еще вовсю шнырять и по бараку, и по двору, толпиться, сидеть и пить свой чифир на лавочках. О, эти подъемы уже без 15–ти, без 20–ти пять, когда уже только–только рассветает в бараке – и ранние эти визиты на 6–й! (А навстречу мне оттуда уже плетется московский доходяга–инсулинщик.) Будь оно все проклято, – заставляют, твари, испытывать еще и дополнительные, чисто физические мучения, лишние бытовые проблемы – наряду с изначально уже здесь существующей проблемой неволи и скотского окружения...
Кстати, какое там “прохладно”!.. Резкий перепад: еще на днях была дикая жара – а сегодня в четверть 7–го, когда я вышел на завтрак (зарядки нет – воскресенье), изо рта уже шел пар! Вот так!! И в секцию, куда после вечерней проверки невозможно было зайти – духота как в парилке, сам воздух горячий – теперь, вчера уже, входи, пожалуйста, – температура вполне нормальная. Незачем стало выходить на улицу и гулять, сидеть на лавочке до 11–ти и позже – можно сразу ложиться и дольше спать.
Еще мука – теперь уж до самого освобождения, на 7 оставшихся мне месяцев, – ночью не видно часы, трудно понять, сколько времени. Свет из “фойе” падает очень скудно – для сна это хорошо, но на часы смотреть – большая проблема, которая была и той зимой. Тогда я зажигал ночью спички, чтобы посмотреть – и все, кто не спал и видел, как я их зажигаю, днем начинали клянчить у меня спички, чтобы прикурить.
Вечером вчера, после отбоя, явился “обиженный” Юра, мой бывший сосед по 13–му бараку. Вылез из окна 1–го, где он теперь числится, и мы долго говорили с ним на улице. Я так и знал, что он будет просить денег, – точно! Говорит, что проиграл в карты 14, что ли, тысяч, 10 уже нашел, а у меня просил 300 руб. в счет остального. Божится, что отдаст, что 27–го к нему приедут и положат на счет; но не только он ничего не отдаст, это совершенно ясно (как не отдал ничего, взятое “в долг” раньше), но и есть большое подозрение, что он просто врет, блефует, что этот карточный проигрыш он просто выдумал, чтобы стрясти себе с меня 300 р. на жратву, чай, курево и пр. Давать ему эти деньги нет никакой охоты, но, видимо, придется – работая в бане на стирке, он в этом смысле мне еще ой как пригодится, этот алкаш...
Самое ужасное – он подтвердил мои подозрения: вот–вот начнут ломать баню! В бревенчатой избушке без окон, с крохотным низеньким входом, построенной рядом с баней за лето, с ранней весны еще, осталось, по словам Юры, только доделать пол и провести трубы. Я уж надеялся, что раз летом, в жару, не заставили переходить мыться в эту “баню”, то уж к зиме–то не будут, хватит ума... Ан нет! – к зиме–то как раз и сломают, и будет самый апофеоз работ по расширению и перестройке старой бани (да ее и расширять–то не надо, места там достаточно, а просто на свободном этом месте поставить еще десяток–другой “леек”). Мыться в ней, ясное дело, предстоит из тазиков (жестяных, казенных, производства местной “кечи” – или купи в ларьке свой, пластмассовый, и таскай его с собой каждый раз в баню и из бани, как дурак), и вмещает эта избушка, опять же по словам Юры, человек 10–15, – даже трудно представить, как и где будут ждать остальные (особенно зимой, в мороз), где будут раздеваться, вешать вещи и пр. В общем, “помывка” превратится, видимо, в сплошной кошмар...
М–да, все наблюдения и умозрительные заключения мои на воле оказались правильными, я уже писал об этом. Этот народ безнадежен и неисправим; это биомасса, собственно, а не народ. Перед активным революционным меньшинством (вроде меня) – глухая стена: опереться на эту биомассу, на это быдло невозможно, все ее интересы, желания и инстинкты крайне реакционны. “Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны!” – Лера была полностью права в этом в 1993 году. Не только за его интересы – халяву, “державу”, захват чужих земель, лютый антисемитизм и гомофобию – бороться невозможно, немыслимо, – но и просто мириться с существованием столь огромной (140 млн. чел.) и столь откровенно, оголтело реакционной силы, просто знать о ней – и не бороться против нее – тоже немыслимо. Так что – внутри страны опереться не на кого, кроме, разве что, мизерной части интеллигенции – той, что сохранила наряду с порядочностью и либеральным мировоззрением охоту хоть к какой–то деятельности, какую–то хоть минимальную активность – и не ударилась безнадежно в религию, как целая куча лучших моих знакомых и здесь (Миша, дневальный КДС), и на воле. И – тоже половинчато, смутно, неверно – на колониальные и постколониальные народы российской империи, тех, кто на своей шкуре знает, что такое русское иго и кремлевское ярмо на шее.