На свиданке все прошло вполне нормально, без ругани, скандалов, истерик и пр. Конечно, я извелся и изнервничался, ЧТО там без меня в бараке и какой пакостью встретят, когда вернусь: не перевели ли меня уже на другой барак; не перевели ли стирмужика и отдаст ли он мне мои 2 пары штанов, отданных ему в стирку; не было ли шмона (погрома) и найду ли я после него свои вещи... Ничего из этих страхов не сбылось, а у меня в первые минуты было чувство такого огромного, неописуемого облегчения, как будто гора с плеч свалилась. Как мало все–таки человеку надо для счастья!.. А потом случилась описанная выше неприятность с Агрономом и отрядником. Чего ждешь и опасаешься, тратишь нервы и отравляешь себе этими переживаниями встречи с матерью, – того не случается, а чего не ждал, думал, что уже благополучно миновало, – то пожалуйста!..

Из прочих новостей в бараке – мелких, – самая неприятная, – это открытие комариного сезона. Комары летали уже и на свиданке; последние дни мая они опять стали появляться в массовом количестве, и я с ужасом вспоминал июнь прошлого года, когда тучи комаров облепляли не только людей, но даже кошку Маньку. Сейчас начинается то же самое, – сижу в бараке, пишу или ем, а комары атакуют, садятся налицо, руки, ноги и жалят.

В том году они мешали мне читать, – одной рукой я держал книжку, а другой отбивался от комаров. Теперь мне это не грозит: на просьбу пропустить – в виде исключения хотя бы – 2 новые книги Новодворской, привезенные на эту свиданку (спасибо Тарасову и Гилярову, их купившим), встреченный матерью утром перед свиданкой 27–го, по дороге на работу, Русинов жестко заявил: “Только через мой труп!”. Аж 2 раза повторил, по словам матери.

17–50

Приходит наглая мразь “телефонист” и упорно, исступленно вымогает с меня жратву. Как же, – узнал, что я “вышел со свиданки”!. Первый раз пришел, пока я писал предыдущий текст. Сказал, что “трубу” оставил в своем бараке, там “мусор”, и т.п., а у меня стал настырно клянчить чай и сладкое. Я дал ему шоколадку, специально для таких вот вымогателей припасенную, и 2 своих (вот это зря!) пакетика чая “Ахмад”. Он убежал – сказал, что попьет пока чаю, “трубу” принесет попозже. Но принес буквально минут через 5 – она явно была здесь же, в этом бараке. Но я не дозвонился никому – не отвечали ни номер матери, ни оба номера Матвеева. Эта мразь тем временем стала вымогать с меня просто “поесть”, клянясь и божась, что не ела сегодня ничего, кроме куска хлеба. Мол, я после ужина (нашего) зайду, ты приготовь что–нибудь... Наглое чмо!.. Ну ладно, я достал и приготовил старую, когда–то в ларьке купленную банку какой–то рыбы, жутко костлявой – поэтому я и не стал есть тогда, когда купил сразу 2–3 банки.

Это животное таки приперлось сейчас, после ужина. Сказало, что Матвеев в промежутке ему звонил, сказал, что едет, а пока что остановился где–то. На звонки, сказал он, возможно, отвечать не будет, т.к. занят – ведет машину. Звонил он с МТС–овского номера, – напрасно, значит, я ночью накануне свиданки звонил Асе, узнавал его билайновский номер. :)

И точно: я набрал ему – не берет трубку! И мать не отвечает, – недоступна. Так и не смог я с ней сегодня поговорить, видимо, – только завтра, или уж, в крайнем случае, поздно вечером, но это едва ли.

А этот наглый подонок “телефонист” тем временем начал требовать к банке еще и гарнир! Я сказал, что у меня лапши б/п нет, кончилась. Он долго елозил, буксовал, настаивал, говорил о душевном, человеческом, клялся, что я к нему всегда смогу обратиться, и т.д. Я стоял на своем. Он то порывался отдать мне банку и разобиженно уйти, то – начал, раз нет лапши, требовать (“просить”) колбасы! Вот что значит дать что–то один раз, поддаться, проявить слабость!.. Тут же эта мразь чует, что тут можно поживиться, привыкает, пристраивается доить – и буквально скандалы тебе закатывает, если ей в чем откажешь... Колбасы я давать ему не собирался в любом случае, хоть ты вообще не приходи никогда больше, – обойдусь. Все лучше, чем за пустяковую услугу – дать иногда позвонить (да и то я 2 дня подряд не дозваниваюсь) кормить постоянно эту уже привыкшую и постоянно наглеющую тварь.

Тут еще идиот стирмужик притащил и бросил мне на шконку мои бельевые прищепки, которые, кстати, брал для своих тряпок, т.к. я в эту пятницу (вчера) в бане не был и свое ему не давал. Симбиоз подонков и идиотов!.. Идиот бросил не глазах у подонка (“телефониста”), а тот тут же ухватил их и внаглую забрал 2 прищепки (сперва хотел и 3), – мол, ему для чего–то нужно, “для зарядника”. Наглая, хитрая, циничная мразь!.. Какие им лагеря, – их только и исключительно к стенке, без разговоров. Или в биореактор, – на удобрения.

Плюс он докопался сегодня до меня, что уже давно просит у меня блокнот, для своих телефонов, или хоть тетрадь. Я, как последний дурак, полез при нем в баул, где лежат тетради, пакеты с письмами и пр. Он сразу навострился, чтобы одну общую, толстую тетрадь (!) я отдал ему. Но это явно было бы с него слишком жирно, – так же, как и жрать мою колбасу, даже старую, прошлогоднюю. Не настолько уж он мне на другом бараке нужен со своими услугами связи, да еще когда вечно нет денег, да еще вечно торопит, да еще пристроился уже де–факто жрать за мой счет (но при этом бьет себя в грудь и торжественно заявляет, что никогда себе такого не позволит!..). Я нашел для него маленькую тетрадочку, типа блокнота, одну из 2–х, еще в том году привезенных мне матерью, но так и не использованных. Вроде бы этим оно удовлетворилось, взяло опять банку и ушло, унеся также 2 моих прищепки, но уже не говоря, что придет вечером еще. Наглое чмо, подлежащее безусловной, безоговорочной аннигиляции, не имеющее никакого права на жизнь... Я с усмешкой буду наблюдать в обозримом будущем за попытками, которые он будет делать, особенно в ларьковые дни – вытрясти из меня еще какую–то жратву и сладкое. Особенно при том, что основной номер, по которому мне дозванивается мать, все–таки другой, он здесь, в бараке, и в услугах “телефониста” так остро, как накануне свиданки и сегодня, я обычно не нуждаюсь.

31.5.09. 16–31

Тоска и пустота на душе – как и всегда. Томительное, мучительное, до истерики доводящее ожидание переселения, – м.б., уже и завтра... С матерью так и не удалось поговорить, – ни вчера, ни сегодня, до сих пор с момента выхода со свиданки. Так что о моем новом “устном выговоре” она еще не знает. Правда, событие не настолько уж значительное, чтобы торопиться сообщить о нем миру, как мне хотелось в первые часы после его получения.

“Телефонист” уже на другом бараке, но теперь вместо него другая блатная поганка – из “маленькой секции”, самого их гнезда, – знавшая о том, что “телефонист” “договорился” со мной вытрясать из меня ежемесячно по 200 руб. на их чай и прочую хрень – пришла сегодня выяснять, не хочу ли я дать в среду в ларьке 100 руб. в счет этих 200–т, т.к. другие 100 руб. эта же поганка мне должна – за 3 пачки шоколадных конфет, купленных на их мерзкие “выходы” из ШИЗО, этих блатных подонков, лучше б они вообще оттуда не выходили... Смешно (и дико, но, тем не менее, факт) слушать, как они торжественно и напыщенно говорят о своих усилиях по (якобы) обеспечению всеобщего блага и довольства зэков в области курева, чая, карамели и т.п. Откровенно коллективистская, коммунистическая идеология, ставящая интересы этой тупой толпы, их убогие коллективные интересы (“покурить–заварить”) выше интересов личности (моих!) и тем мне ненавистная и омерзительная.

На улице тепло, когда солнце, но с утра довольно сильный и прохладный ветер. Гулять он не то чтобы мешает (пол–утра я проходил по двору туда–сюда), можно было бы – но я, практически без всякой надежды, сижу в бараке и жду: вдруг позовут, вдруг все–таки мать прозвонится... Едва ли. А идти просить телефон самому у НИХ – мерзко, невыносимо, неприемлемо. Активные усилия начну уже завтра с утра, если сегодня до ночи связаться так и не удастся. Но мать говорила что ей отвечали: “Неправильно набран номер” по дороге сюда...