— Успокойтесь, голубушка, — стал утешать старуху Аристарх Федорович, — не плачьте…
— Да не хотела я вас расстраивать, родной мой, своими слезами… У вас их и своих много… Да что поделать, видно, глаза у меня на мокром месте, — попробовала пошутить старуха. — Хочу вам, Аристарх Федорович, об одном деле рассказать, да уж и не знаю, с какого конца и начать.
— Ну, уж рассказывайте с какого удобнее.
— Да дело-то такое уж…
— Ничего… Какое бы ни было, рассказывайте.
— Убивается наша Лидушка уж очень, — вздохнув, сказала старуха. Зеленая вся стала… Глаза красные от слез… И уж невдомек мне, отчего бы так?
— Не хитрите, Харитоновна, — укоризненно сказал Аристарх Федорович. Вы отлично знаете, отчего… Зачем вы так говорите?.. А говорите, вы родная нам…
— Уж простите, Аристарх Федорович, меня, старую, — стыдливо проговорила Харитоновна. — Ну, конешно же, я знаю, отчего она страдает и убивается так, голубушка. Давно я смикитила, в Чем дело… Да навроде неудобно мне вам об этом говорить… А раз вы об этом тоже знаете и догадываетесь, то нам с вами об этом легче будет и поговорить… Гляжу я на Лидушку, и у меня прямо сердце кровями обливается… Потому как я ее ж, чадушку, своими руками выпестовала.
— Тороплюсь я, Харитоновна, — сказал профессор. — Что вы мне хотели сказать?..
— Хочу я вам сказать, Аристарх Федорович, что скоро вам придется быть дедом…
— Что-о? — привскочил профессор. — Дедом?.. Каким дедом?..
— Ну, каким дедом бывают… Самым обыкновенным дедом… Дедушкой.
— Что вы этим хотите сказать? — схватил за руку старуху Аристарх Федорович.
— Ну, что вы, не понимаете, что ли, Аристарх Федорович?.. Лидушка-то скоро родит… Скоро опростается… Поглядите, какая она тяжелая-то ходит…
— Вон оно в чем дело, — в изумлении протянул профессор. — А я-то даже и не замечал… Да-да, Харитоновна, вы правы… Теперь я представляю себе ясно, что она беременна… Вот это так новость! Что же теперь делать?
— Теперь что же делать, Аристарх Федорович, надобно принять вовремя ребеночка…
— Ну, как Лида-то к этому относится?
— Шьет, — сказала Харитоновна. — Тайно, урывками, шьет детеночку-то своему распашоночки… Готовит пеленочки…
— Ох, бог ты мой! — всплеснул руками расчувственно Аристарх Федорович. — Значит, готовится?.. Надо ж и нам, Харитоновна, подготовиться к встрече новорожденного.
— Да я уж готовлюсь, — усмехнулась старуха. — Она там тайно готовит, а я себе тоже… Уж кое-что и купила… Простыночки так какие, одеяльце…
— Покупайте, покупайте, Харитоновна. Я вам дам денег…
— Да что там говорить, сочтемся… Только вы уже, Аристарх Федорович, покуда ничего Лиде не говорите… А то ж она, милушка, вас застесняется…
— А чего ж ей стесняться? — удивленно пожал плечами профессор. — Дело это вполне естественное, причем весьма важное… Тут уж никаких стеснений не может быть. А все-таки, Харитоновна, очень, наверное, радостно быть дедом, а?.. Дед!.. Интересно.
Профессор достал из письменного стола деньги, дал старухе.
— Покупайте, Харитоновна, все, что надо для маленького… Да и для Лиды…
— Ему сейчас мало что надо…
— Ну, хорошо, Харитоновна, я буду делать вид, что ничего не замечаю… А вы поговорите с Лидушкой, поговорите начистоту, а то ведь трудно ей одной все это в тайне содержать.
— Поговорю, Аристарх Федорович, — наклонила голову старуха. Обязательно поговорю.
Мгновение она молчала, смотря на профессора, словно обдумывая, стоит ли говорить ему то, что собиралась сказать, или не стоит. А потом все-таки решилась.
— Аристарх Федорович, есть у меня к вам одно дельце. Только уж не знаю как и приступить… Страх прям берет… — И она испуганно оглянулась на дверь, будто боясь, что там кто-то стоит и подслушивает.
— Что там у вас еще такое? — насторожился Аристарх Федорович.
— А вот уж послухайте, — стала рассказывать старуха. — Это дело было давно, почитай, должно, годов так семь-восемь назад… Иду я как-то с рынка, взбираюсь по лестнице, гляжу, из нашей квартиры как вышмыгнет какой-то человек, лет, должно, сорока… Черный такой из себя, горбоносый, в черных очках, в шляпе… Прошмыгнул он мимо меня, пробарабанил ногами по ступенькам и скрылся… Стою я и думаю, а может, это не от нас?.. Думаю, чего бы это нужно тому человеку к нам заходить?.. Одежина-то на нем ненашенская… Постояла я да подошла к двери нашей квартиры, постучалась… Надежда Васильевна открыла мне… Поглядела я на нее. Ну, она прямо-таки сама не своя… Вся какая-то побледневшая, глаза в слезах… Ну, ничего я не сказала ей тут, только чую дух-то табачный по комнатам разносится, приятственный такой. Значит, курил кто-то. А кто же?.. Надежда Васильевна не курит. Вы — тоже… Значит, этот горбоносый курил… А опосля я и окурок в пепельнице нашла…
— И что же дальше? — спросил заинтересованный рассказом старухи Аристарх Федорович.
— А дальше, что ж, — продолжала старуха. — Я, грешным делом, извините меня старуху только ради бога, нехорошо тогда подумала о Надежде Васильевне… Дюже нехорошо. Думаю, что не полюбовник ли это ее был?.. Да только, конешно, зря я тогда о ней так подумала. Никогда не могу ничего плохого сказать о ней… Порядочная она женщина… Да так потом я об этом случае и забыла… Забыть-то забыла, да ден пять тому назад мне об этом напомнили…
— Кто же вам напомнил?
— Ой, страшные люди мне напомнили, — зажмурившись, закачала головой старуха. — Страшные… Приехали они за мной на машине, повезли… Думала, ну, все, жизни моей конец. Привезли в какой-то огромадный дом каменный… Не знаю и не ведаю, где это… Привели к какому-то плюгавенькому… Злющий-презлющий… Матерно ругается… Ногами стучит, кулаками по столу бьет… Я перед ним как осиновый лист дрожала… Как уж меня ни обругивал… И такая-то ты и рассякая… Сгною, говорит, тебя в казематке…
— Что ж он к вам придирался?
— А вот, говорит, рассказывай, как приходил к вам белогвардейский генерал, брат Надежды Васильевны… Я сразу же подумала, что это он намекает на того горбоносого в шляпе, что повстречала на лестнице… Говорю, что я такого и в жисть никогда не видела и не знавала… Что, мол, окромя ее родного брата Прохора Василича, никаких других братьев не знаю… Прохор, мол, Василич, когда приезжает в Москву, завсегда у нас останавливается. А он на меня: ты, говорит, дурака не валяй, старая дура, я тебя о белогвардейском брате спрашиваю. Так бился, бился он со мной, да так ничего не добился… А я почему знаю, кто это горбоносый-то, брат он или не брат…
— А может быть, надо бы сказать про этого горбоносого? — заметил профессор.
— Как же я про него скажу? — развела руками старуха. — Тут ведь и в ошибку легко впасть… Может, он из другой какой квартиры вышел… Ведь этоя так догадку подала, что у нас, мол, горбоносый был… А доподлинно я этого сказать никак не могу… Так вот, Аристарх Федорович, я вам обо всем этом так это рассказала, чтобы на случай чего знали… Правда, плюгавенький этот строго-настрого наказывал мне, чтобы я никому ни словечка не говорила о том, что он вытребовал меня к себе… Но разве ж я утерплю, чтоб вам не поведать об этом… Только уж вы никому не говорите про это, Аристарх Федорович…
XXIV
После ареста Виктора на Марину, как на бедного Макара шишки, посыпались все беды.
Так оно уже бывает: не страшна одна беда, а страшно, когда их много.
Началось с того, что издательство «Товарищество писателей» подало на нее в суд на взыскание аванса, который до ареста получил Виктор по договору за издание двух книг — первой и второй — романа «Казачья новь», хотя рукопись и была представлена в издательство.
Марина написала в суд заявление о том, что она никакого отношения ни к издательству, ни к договору, ни, тем более, к рукописи не имеет. Она просила суд обратиться с иском к ответчику, находившемуся в тюрьме. Но суд не принял во внимание ее заявление и присудил с нее в пользу издательства пятнадцать тысяч. И так как Марина таких денег не имела, то все ее имущество подверглось распродаже с аукционного торга.