– Не твое дело, – резким тоном отвечает Лабберт.
– Вот и Адольф так же сказал, когда я пришел к нему с беспокойством по поводу странного прошлого его рейхскомиссара. «Не твоё это дело, мой дорогой Мартин», – сказал он и велел эту тему больше не поднимать.
– И спустя шесть лет, ты решил нарушить приказ. Зачем тебе это? Просто пойми, у меня действительно есть особые основания не рассказывать о своем прошлом. Всё, что нужно, ты и так хорошо знаешь, а что не нужно – не знает и не узнает никто! – Лабберт каким-то седьмым чувством улавливает вопрос, который только зреет у Бормана. – Нет, я не зарубежный шпион. Можешь даже не думать в этом направлении. Я предан рейху и фюреру, как целый полк СС. Чтобы тебе было легче, скажу одно: в высших кругах германского общества существовало некое сословие, которое, кстати говоря, помогло нашему фюреру в свое время прийти к власти. Оно также помогло и мне. Они в каком-то роде использовали меня как инструмент. До недавнего времени я жил по плану, составленному персонально для меня. Всё, больше я ничего никому не скажу. Не обижайся.
– Не буду я обижаться, – машет рукой Борман. – Я ведь тоже владею секретами, которые лягут в могилу вместе со мной.
Они сталкиваются взглядами, и между ними возникает канал передачи информации. Секундный, непрочный, но Лабберту и Борману вдруг становится ясно, что за действиями последних десяти лет их жизни стоят совершенно другие люди. Они смотрят друг на друга, как бы спрашивая: «а только ли нас двоих?.. Может, еще и фюрера и всех остальных?», но сила контакта ослабевает, и они отводят глаза, пытаясь осмыслить, правда ли они смогли понять друг друга, не открывая ртов.
Между тем, темнеет. На небе появляется чудо Солнечной системы – Юпитер. Затем, почти как на фотобумаге, проявляются звезды. Повсюду в траве начинается шумная жизнь ночных насекомых. В окнах усадеб зажигается свет. Людей в окрестностях мало, но те, которые есть, живут богато и могут позволить собственный генератор.
– А ты не ошибся? – ерзает Борман. Он устал сидеть на земле, встает и начинает расхаживать кругами. – Не хочется мне провести здесь ночь, а утром плестись обратно.
– Не зуди. Сказали, будут – значит, будут. Наши обещаниями не бросаются. А если не прилетят, значит, случилось что-то серьезное. Но вероятность этого низкая.
– А как они нас найдут? Уже почти стемнело, а через десять минут нас не будет видно даже с короткого расстояния.
– На крайний случай у меня в чемодане лежит керосиновая лампа. Если увидим что-то похожее на летательный объект, сразу зажжём.
– Это хорошо.
Проходит время. На юго-восточном горизонте появляется движущаяся точка. Проглядевший все глаза Лабберт сразу замечает это движение.
– Смотри, – обращается он к задремавшему Борману.
– Что… где? А-а-а, вижу. Оно?
– Надеюсь.
Точка становится ярче.
– К нам летит прожектор? – спрашивает Борман. Честно говоря, он немного волнуется.
– Да, Мартин, авиационный.
– Нет, ну а что он так ярко светит?
– Откуда я знаю? Заткнись.
По мере приближения объекта, чуть впереди него по земле бежит свет прожектора, выхватывая из глубоких сумерек пятно диаметром метров в тридцать. И лесок, и усадьба, и пруд – всё на короткий миг освещается этим лучом. В темно-синем небе вырисовываются контуры диска. Он пролетает низко, но на некотором удалении. Поисковый луч проходит в сотне метров от Мартина и Лабберта. Они стоят в оцепенении, разинув рты.
– Зажигай свою керосинку! – Борман толкает Лабберта в бок.
– Да-да, конечно! – Тот раскрывает чемодан, и все его вещи случайно вываливаются. Достает керосиновую лампу, не обращая внимания, что она слегка мокрая, и поджигает фитиль. Но как-то сразу вспыхивает и сам чемодан, и лампа, и вещи. Лабберт пинком отшвыривает загоревшийся светильник, но от удара из бачка проливается еще больше керосина, и теперь всё, вместе с вещами и травой в радиусе трех метров, вспыхивает ярким пламенем.
– Это какая-то чертовщина!!! – кричит Лабберт, затаптывая огонь. Но Борман оттаскивает его за рукав.
– Успокойся, пусть горит. Пожар не остановить, а так они нас хоть заметят.
Дисколет пролетел довольно далеко и сейчас шарит лучом по окрестностям. Но внезапно прожектор гаснет, и тарелка резко идет на разворот. Режущий звук турбин становится сильнее. Огромная махина зависает над разгорающимся пожаром, раздувая и делая его сильнее. Неожиданно гул и давление воздуха исчезают. Диск быстро опускается на землю, издавая короткий шум перед самым касанием. Из люка выбегают двое. Они бегут в сторону пожара, неся в руках компактные баллоны огнетушителей. Несколько секунд – и огня нет.
– Это были все мои вещи! – сокрушается Лабберт.
– Когда мы бежали из Европы, у тебя вообще ничего не было! – Борман толкает Лабберта вперед.
– Да чхать! Когда я первый раз отправлялся в Антарктиду, мой архив тоже сгорел. Его подожгли какие-то твари, напавшие на моего адъютанта. – Он оглядывает остатки вещей, покрытые пеной, и поворачивается к Борману. – У меня судьба такая: вступать в будущее неотягощенным прошлым. Пойдем на корабль.
Люди с огнетушителями догоняют их и пробегают вперед.
– Ни здравствуй тебе, ни пока, – ворчит Борман, наступая на металлическую ступень и подтягиваясь за поручни.
– А чего ты хотел? Чтобы тебя с оркестром принимали?
Они проходят внутрь. Перед ними широкий холл, от которого вглубь корабля расходятся три луча широких коридоров. Один из них идет в центр, в конце его видна железная дверь, а два других, скругляясь, уходят в стороны. Лабберт прежде не видел такого большого дисколета. Видимо, этот образец построен уже без меня, думает он. Хотя, может, это корабль «антарктов»? Но в ту же минуту в мелких деталях интерьера он узнает руку немецкого инженера. В летательных аппаратах пришельцев таблички с планом эвакуации при аварии не вывешиваются.
Дверь центрального коридора открывается. Лабберт с Борманом устремляют всё внимание на того, кто из нее выйдет. Бойкий шаг молодого офицера, появившегося из-за двери, действует почти гипнотически, и Лабберт не сразу узнает в этом человеке своего помощника и доброго друга – Хорста Гоппа.
– Как я рад вас видеть! – Хорст крепко и быстро пожимает Борману руку и спешит обнять Лабберта. – Простите за такую вольность, но я по вам сильно соскучился.
– Я тоже.
– Давайте я возьму вещи, – предлагает Хорст, переключаясь на Бормана и его увесистый рюкзак.
– Нет, спасибо, я сам.
– Тогда идемте за мной, нужно поскорее занять места.
– Значит, с болтанкой при взлете так и не справились? – интересуется Лабберт. Затем поворачивается к Борману и поясняет: – Пока не пристегнёшься, подниматься в воздух попросту травмоопасно.
– С ней справились. Занять места нужно потому, что потом я буду занят, ведь я сам сижу за штурвалом.
– Ты выучился на пилота?
– В прошлом месяце сдал практические экзамены, – самодовольно кивает Хорст. – Теперь я летчик третьего класса. Но как налетаю тысячу часов – стану лётчиком второго.
– А первого? – интересуется Борман.
– Для этого нужно сто боевых часов. Думаю, у нас не скоро появятся такие мастера.
– Это мы еще посмотрим, – говорит Борман. – Вторая Мировая Война закончена, мир празднует победу. Но никто не знает, что мы для них приготовили. Так что не надо надеяться на долгую передышку. Возможно, скоро ты и получишь свой первый летный класс.
Борман не знает, как заблуждается. Представители немецкой нации будут хранить тайну своего существования целых 225 лет. Это время будет отдано развитию, технологическому прогрессу и закалке духа. И только спустя годы, им суждено будет выйти на свет, чтобы отстоять свое право на жизнь.
Глава 20
Лотар живет у друга. Вечерами смотрит телевизор, ест бутерброды и пьет пиво. В первую неделю своего проживания он стал остро нуждаться в деньгах. Друг Макс жил на пособия, которые ему перечислял фонд бундесвера, и сам еле-еле сводил концы с концами. Тогда Лотар решил подыскать работу. А поскольку при нем не было никаких документов, шанс устроиться исчислялся сотой долей процента. На преступление он идти не хотел; хотя, видя его безвыходное положение, Макс все время обещал свести с «нужными людьми». Лотар посылал его подальше с этими предложениями и просматривал объявления о трудоустройстве, пока не нашел вакансию разборщика картонных упаковок на складе неподалеку.