— Этот человек не Савчук, — заметил Кабаков. — Помощи такой тебе уже не будет. Что собираешься предпринять?

— Не знаю, — откровенно признался Лесков. — Жду, что вы скажете. Мне кажется, Лубянского надо заставить, пусть разрешит монтаж.

Кабаков раздумывал. Лесков все больше тревожился.

— Не нравится мне твой подход, — сказал вдруг Кабаков. — Ты вот часто о себе говоришь: «Профессиональный технический революционер». Хорошее выражение, точное. От Ленина идет: с организацией профессиональных революционеров он взрывал царизм и капитализм. Сейчас мы старую, от капитализма доставшуюся технику взрываем. Правильно: требуются для этого специалисты по технической революции, профессионалы-новаторы. Но раз уже ты Ленина цитируешь применительно к новой обстановке, то цитируй до конца. Два важных пункта ты забываешь: организацию и массы.

Кабаков нажал кнопку и прошелся по ковровой дорожке. Вошедшему секретарю он сказал:

— Ко мне никого не пускать: важный разговор.

Лесков с досадой возразил Кабакову:

— Я пришел с претензиями на Лубянского. Не понимаю, какая здесь связь с тем, что вы говорите.

— Связь самая прямая, — ответил Кабаков, хмурясь. — Индивидуалист ты, все своими руками норовишь. Сами люди только стихи пишут, да и то, бывает, редакторы поправляют. Начинать ты еще мог один, а разворачивать дело, доводить его до конца — ни твоих сил, ни кого-либо другого не хватит. Тут требуются решения в масштабе всей страны, помощь других заводов. Массы нужно поднять на автоматизацию, чтоб весь народ нас подпер, тогда и реконструируем фабрику. А у тебя свету только что в одном окошке — Лубянский, Лубянский! Вроде как раньше тоже один был — Крутилин! Нет, теперь так уже не пойдет!

Лесков воскликнул:

— Неужели вы поддерживаете Лубянского? Бить его надо, а не поддерживать: человек переродился!

Кабаков дружески положил руку на плечо Лескова.

— Ничего Лубянский не переродился: был дельный и скверный человечишка, таким и остался — дельным, и скверным. Очаровал он тебя, оттого и разочаровываешься. Ну, а мы не были очарованы, видели его насквозь. Это я так, к слову. А конкретно: прав он, независимо от личных мотивов. Он не хозяйчик, живет в плановой системе, и нет у него такой власти: самолично фабрику реконструировать, производственную программу менять и прочее.

Лесков спорил:

— Если самолично не может, вы прикажите. Пока что вы над ним, а не он над вами.

Кабаков оборвал его:

— По-другому сделаем, товарищ Лесков. Два важных события произошло. Первое — новый начальник у нас появился. Такой начальник, лучше которого и желать нельзя, радуйся.

— А куда вы? — встревожился Лесков. — Неужели снимают?

— На старом месте я. Никуда не снимают. Газеты внимательно читай, товарищ Лесков, быстрее соображать будешь. Ты, помнишь, говорил о беседе с Баскаевым, как он защищал достоинства организации нашей промышленности? Не одни достоинства были, имелись и недостатки, жизнь и его заставила это признать. Не только признать — трудиться над их исправлением. Промышленные министерства, как ты знаешь, упразднены. Так вот, председателем нашего совнархоза идет сам Баскаев, а заместителем к нему, специально по нашей горнометаллургической части, — Савчук. Будет теперь руководить нами.

Лесков изумился и обрадовался.

— Второе событие еще важнее, — продолжал Кабаков. — Есть решение ЦК выделить ряд крупных предприятий для внедрения комплексной автоматизации. Вроде школ передового опыта — схватываешь? В нашей отрасли, металлургии таким показательным предприятием полной автоматизации будем мы с тобой.

Лесков даже привскочил на диване. Кабаков хохотал, радуясь его восторгу.

— Можешь гордиться, — сказал он. — Твоя деятельность сыграла немалую роль в том, что именно нас выбрали. Но зато тебе должно быть ясно: силы твоей лаборатории — капля в море предстоящих работ. Вся страна будет нас реконструировать: дадут ассигнования, материальные фонды, проектные институты засядут за наши проекты, ученые приедут к нам испытывать новшества, специальный трест возьмет на себя монтаж и наладку, десятки заводов поставят аппаратуру. Вот что нам предстоит, товарищ Лесков, — размах!

Когда восторг немного утих в нем, Лесков осведомился:

— Что я должен делать в лаборатории?

— А то же, что делал: обслуживай предприятия, внедряй потихоньку разработанные модели одну за другой. Еще приготовь мне десять экземпляров этого отчета. — Кабаков положил руку на том, принесенный Лесковым. — Готовься в командировку, вместе с тобой поедем в совнархоз, к Савчуку. Оттуда — уже с ним — в Москву, а ЦК, в Госплан. Ориентировочно месяца, через полтора. И знаешь, зачем?

Лесков кивнул на свой отчет.

— Проталкивать этот проект, я думаю. Доказывать; что он осуществим, несмотря на его грандиозность.

— Не совсем так. Опять, товарищ Лесков, не разобрался в обстановке. Жизнь ушла дальше, чем ты надеялся в самых смелых своих мечтах. Будем проверять, все ли ты сделал, чего от тебя ожидают в Госплане. Там ведь тебя с твоей лабораторией давно запланировали как некоторую движущую силу.

— Нет, ничего не понимаю, — признался Лесков. Кабаков говорил, прохаживаясь по кабинету:

— Вы вот с Закатовым и Галаном спорили о конструкциях приборов, о деталях к ним, о монтаже их, а другие люди размышляли, что из всего этого получится для общества в целом. Да, не удивляйся, так! Осуществим это. — Кабаков показал на том отчета, — из двух тысяч работников фабрики от силы останется тысяча. Куда освобожденных девать? Безработицу плодить? Люди ведь привязаны к семьям и квартирам. Не приведет ли автоматизация вместо блага к народному горю? Там, у капиталистов, она как раз такая…

— И я об этом думал, — сказал Лесков. — Часто думал.

— Правильно, нужно об этом думать. А к каким выводам пришел?

— Ну, в двух словах не скажешь.

— Скажи в двадцати, время у нас есть.

Лесков рассказал Кабакову, какое впечатление произвело на него увольнение дяди Феди, и вкратце изложил то, о чем беседовал с Надей.

Кабаков одобрительно закивал головой.

— Вижу, тебя не одна голая техника интересует. В принципе мысли твои правильны. Именно так и собираются решать эту проблему в масштабе страны: новое строительство, сокращение рабочего дня, увеличение материальных благ для каждого трудящегося — вот следствия автоматизации.

— Но это в масштабе всей страны, — задумчиво сказал Лесков. — У нас, на нашем пятачке земли, будет труднее: столько освобожденных придется устраивать!

Так же будет, как и везде по стране, — уверенно проговорил Кабаков. — В Черном Бору начинается строительство новых заводов. Рабочую силу для этих заводов со стороны завозить не будем, она появится в результате внедрения твоих автоматов. Вот об этом и пойдет у нас речь в Госплане: достаточно ли она глубока, запроектированная нами техническая революция, чтоб обеспечить уже принятые планы расширения производства.

Лесков сказал, усмехаясь:

— Я думал, все поразятся размаху нашего начинания. А нас, возможно, еще обругают. Мало!..

— И такое не исключено, — согласился Кабаков. — Ты до сих пор всех подталкивал. Как бы теперь не пришлось тебя самого подталкивать!

Кабаков проводил Лескова до приемной. У двери он вспомнил:

— Сегодня Пустыхин прилетел. Привез наметки удивительного проекта одного из новых наших заводов. Вчерне я просматривал, что-то не совсем ясно. На доклад его обязательно приходи, тебя там тоже многое касается. А сейчас немедленно разыщи его. У него важное сообщение о твоей сестре. Болеет она что-то.

30

Лесков кинулся в гостиницу. От Мегеры Михайловны он узнал, что Пустыхин приехал один, остановился в том же номере, где и раньше жил, но на месте его нет, исчез через пять минут после прибытия. Лесков прикидывал: раньше всего Пустыхин, конечно, заехал к Кабакову, потом — в проектный отдел или на заводы. Искать его надобно где-то в этих местах. Лесков схватился за телефон. В проектном отделе Пустыхин был, но уже ушел, на заводах не появлялся. Лесков, расстроенный, раздумывал, куда бы еще позвонить. Он с некоторых пор сам стал догадываться, что с Юлией неладно. Она писала все реже, письма были все суше, о том, как протекает беременность, она ничего не сообщала. Николай вообще не писал, раз и навсегда отговорился занятостью.