Безмерность лишений, выпавших на долю защитников и жителей блокированного города, породила у них смутные надежды также и на «перемену участи» города на Неве, некое его пресуществление. В силу понятных причин, данные этого рода, нашедшие место на страницах подцензурной литературы, довольно скупы. Материалы иностранных наблюдателей, бывших до недавнего времени более свободными в своих суждениях и оценках, дают основание предположить, что в самые напряженные периоды блокады, ленинградцы продолжали свои размышления о послевоенной судьбе города. По общему мнению, ему предстояло выполнить некое особое, более важное, нежели прежде, предназначение в обновленной стране, с почетом вернувшейся в число лидеров цивилизованного мира. Организаторам «ленинградского дела» предстояло, помимо прочего, положить предел и этим мечтаниям.

Берлин и Ленинград

«…Мы пришли сюда за тем, чтобы Германия к нам не ходила», – такую надпись оставила на стене рейхстага одна из групп ленинградских солдат, принимавших участие в штурме Берлина. Пожелание наших земляков сбылось даже в большей мере, чем это им, вероятно, тогда мечталось. Территории трех близлежащих прибалтийских республик, очищенные в результате событий второй мировой войны от немецкого населения, были включены в состав СССР на правах союзных республик. Большая часть немецкого населения Восточной Пруссии была уведена на запад отступавшими немецко-фашистскими войсками. Остаток был депортирован после войны новыми, советскими властями – в основном, на территорию Восточной Германии. На их место было завезено новое, преимущественно славянское население, а вместо старейшего немецкого государственного образования в южной Прибалтике, славившегося своей силой и агрессивностью, была образована Калининградская область в составе России. Таким образом, было достигнуто казавшееся окончательным решение «остзейской проблемы» – что же касалось города на Неве, то он стал как никогда предельно отдален от «немецкого мира».

Мало того, далее на восток простирались земли освобожденной Польши и оккупированной советскими войсками части Германии. С приходом в них к власти так называемых народно-демократических режимов, обе страны вошли в сформировавшийся в конце сороковых – начале пятидесятых годов XX века «лагерь социализма». Западные державы преобразовали в 1949 году свои зоны оккупации немецкой территории в Федеративную Республику Германия и включили ее в сферу действия договоров и соглашений, сформировавших то, что было у нас осмыслено как «лагерь капитализма». Между обоими «лагерями» сразу же началась «холодная война», которая нигде так остро не ощущалась, как в Берлине. Ведь, сразу после войны, город был разделен на восточную и западную часть, одна из которых была провозглашена столицей первого социалистического государства на немецкой земле, а другая осталась в составе западного, капиталистического мира. Противостояние обеих нашло себе материальное воплощение в знаменитой «Берлинской стене», возведенной в 1961 году, согласно рекомендации Совещания руководителей стран-участниц Варшавского договора. В официальной историографии ГДР, ее сооружение получило уклончивое определение «мероприятий по укреплению границ» (Grenzsicherungsmassnahmen). Как следствие, Восточный Берлин стал не только столицей достаточно сильного немецкого государства, но и, так сказать, витриной достижений социалистической системы.

Ленинград был также расположен недалеко от границы, однако положение на ней сложилось не в пример более спокойно. На первых порах, в Финляндии хозяйничали сталинские уполномоченные и их выдвиженцы – ну, а потом власти страны сами почли за благо взять курс на политику мирного сосуществования с великим соседом, включавшую систематические, иной раз значительные отступления от соблюдения суверенитета своей страны. Как мы помним, этот курс получил в политической науке наименование «финляндизации». Роль приграничного сотрудничества в послевоенных советско-финских отношениях была в общем довольно умеренной. Порт напряженно работал, выполняя задачи по перевалке грузов, следующих на запад или обратно – но рассматривать послевоенный Ленинград в качестве «окна в Европу» было бы безусловным преувеличением.

К этому стоит добавить, что город был обескровлен блокадой. Потери гражданского населения составили около миллиона человек, к этому нужно добавить не менее 250 тысяч погибших на фронте. Около пяти миллионов квадратных метров жилой площади было разрушено или повреждено, городское хозяйство и остатки промышленных предприятий находились в бедственном состоянии. Следуя ожиданиям кремлевского начальства, руководители города отрапортовали осенью 1947 года, к тридцатой годовщине Октябрьской революции, что Ленинград в основном восстановил свой довоенный облик. На самом деле, работы оставалось выше головы – не говоря уже о потере близких и других тяжелейших психологических травмах, с которыми еще предстояло как-то справляться. Но вскоре на головы ленинградцев обрушился новый удар.

«Ленинградское дело»

Сценарий «ленинградского дела» в общих чертах следовал практике сталинских чисток, сложившейся во второй половине тридцатых годов, но все корни его уходили в блокадное время. Ведь участие в обороне Ленинграда стало высшей точкой в жизни репрессированных деятелей, временем возмужания и внутреннего очищения. Закалившись в огне блокады и в ее стуже, они выработали оптимальный курс дальнейшего развития города и страны. В речи на одном из предвыборных собраний, прошедшем 16 января 1946 года, А.А.Кузнецов привел недостаточно много, по понятиям своего времени, ссылок на мудрость товарища Сталина – зато произнес подлинный панегирик подвигу ленинградцев и призвал, «чтобы на всю страну выходили из Ленинграда новые кадры людей науки, партийных и советских руководителей, чтобы мы и впредь растили замечательных ученых, музыкантов, врачей, учителей, архитекторов и т. д., чтобы Ленинград стал сокровищницей талантов. Это не легкая, а самая трудная и ответственная задача, которая стоит перед нами».

В материалах дела сохранились данные о том, что П.С.Попков мог продумывать и даже осторожно обсуждать с ближайшими сотрудниками идею выделения из ВКП(б) особой Коммунистической партии России и перевода ее Центрального комитета на берега Невы, а также, возможно, и переезда республиканского правительства в Ленинград. В таком случае, наш город стал бы полноправной столицей РСФСР, что вполне соответствовало бы его огромному «кадровому потенциалу», а также авторитету, подтвержденному в годы блокады. Что касалось Н.А.Вознесенского, то он выпустил в 1947 году труд «Военная экономика СССР в период Отечественной войны» и был занят ускоренной подготовкой нового курса политэкономии социализма. С экономистом такого уровня, за проведение самых смелых хозяйственных реформ можно было не опасаться.

Теперь мы можем точнее понять, в чем состоял замысел Сталина – поскольку в том, что он дал санкцию на развертывание «ленинградского дела», не приходится сомневаться. Прежде всего, следовало развенчать авторитет, приобретенный руководителями города в годы блокады и принизить законную гордость всех ленинградцев. Далее, требовалось устранить из источников, а желательно и из памяти ленинградцев, просчеты, допущенные Верховным Главнокомандованием, к числу последствий которых относилось, по всей видимости, и смыкание кольца окружения вокруг города осенью 1941 года. Образец того, в каком ключе следовало переписать историю, был у всех перед глазами. Знакомясь с событиями обороны Петрограда 1919 года, массовая читательская аудитория того времени узнавала, что «Сталин прибыл в Петроград, очистил город от заговорщиков, разоружил буржуазию, выгнал изменников из военных штабов, укрепил Балтийский военно-морской флот и авиацию». Общая характеристика действий этого богоподобного героя заключалась, естественно, тем, что тогда, титаническими «усилиями И.В.Сталина, Петроград был спасен». Наконец, оставалось представить политическую стратегию, проводившуюся руководством Советского Союза как до, так во время и после войны, как внутренне цельную и единственно верную. В этом контексте, блокада Ленинграда и страдания его жителей представали неприятным, однако второстепенным эпизодом, а подвиг его защитников – как предпосылка для первого из задуманных Сталиным «десяти ударов Красной Армии», решивших исход Великой Отечественной войны.