Побродив по обезлюдевшему, темному поселку, Кочергин не обнаружил действовавших полевых кухонь. Если они и встречались, то остывшие и с дочиста выскобленными котлами. Злой, тяжело переступая заплетающимися ногами, он вернулся к автобусу, сменил танкистом из дежурного экипажа вконец продрогшего и осоловевшего Мишу и, стараясь не потревожить Бережнова и Орлика на нижних полках, с трудом взобрался на второй этаж. Не успел заснуть, а его тут же начали расталкивать.

Ничего не соображая, Кочергин хлопал глазами: слепящий свет бил в окна.

— Извини! — увидел он перед собой Козелкова. — Откуда свалился?

— Э! Откуда. Почитай, с неба — едва там не оказался. А вообще-то из столицы нашей — Черноморова! Там чуток вздремнул. Сейчас храпану во все носовые завертки, пока не хватились.

— Что на Мышкове делал?.. Штаб корпуса разведывал?

— Не штаб — медсанбат. Раненых на трофейном автобусе туда возил. Разве Софье Григорьевне откажешь? К тому же мне генерал броневичок давно обещал. Поначалу-то в корпусе их целая сотня была! Так я сержанта, механика-водителя, взял и не зря — на броневичке возвращался!

— А трофейный автобус, что ж, там оставил? — сел он рядом с Козелковым на нижнюю койку.

— Оставил. На него броневичок выменял.

По обе стороны стола было пусто: очевидно, досыпал Кочергин в одиночестве.

— Кстати, Иван, нет ли у тебя перекусить чего? Который день щека щеку ест! А на твоем животе после визита в штаб корпуса поди блох давить можно.

— Вот! — вытянул тот из кармана шинели большой ломоть серого хлеба, переломил и протянул половину Кочергину. — Запить хошь?

— А чем богат?

— Да вот баклага, — тряхнул Козелков немецкой флягой, обтянутой серым сукном, — угощайся. Вчера у немца в танке позаимствовал. Не стесняйся, пробуй!

— Что здесь — спирт, коньяк, ром? — тряс булькающую флягу Кочергин, все более удивляясь выражению лица разведчика и подозревая подвох.

— Кофе с молоком! — покатился тот со смеху. — Не кофе, эрзац скорее всего… Я тоже поначалу обрадовался. Ан дрянь в общем оказалось — так, хлебово…

— Рад за тебя. Значит, снова с «бобиком»? — прошамкал набитым ртом Кочергин.

— Какое там! Чуть не пропали мы с ним. Не пойму, как нас немцы не переехали. «Бобик» они издалека обстреляли и сожгли, а кухни потом опрокинули и все раздавили…

— Как… раздавили?! — привстал Кочергин.

— Очень даже просто. Полуторки, что их буксировали, за «бобиком» шли. Светало уже. Гляжу — откуда ни возьмись навстречу танковая колонна. Большая, танков двадцать, не меньше. Смекаю: немцы! Норовят западнее Верхне-Кумского к Мышкове пробиться. Э-э-э! Не уйдем, поздно! Дал команду водителям разъезжаться в разные стороны. Как только мой сержант развернулся — бац! Полуось переднего моста полетела! Выскочили и бегом! Только заметил — водители полуторок и кто с ними был тоже машины бросили и в разные стороны…

— А что ж танки? — Он запрокинул флягу, выливая в рот остатки холодного кофе.

— Погоди! Бежим. Кричу: «Падай, заметят!» Упали. Я ремень расстегнул, кобуру — под себя. Снова кричу: «Да не лежи ты как я! Закинься иначе». Тут — бац! И от нашего «бобика» куски в стороны. Смотрю, горит!.. Патроны в дисках трещат… Танки ближе, ближе. Веришь, вся колонна промеж нас прошла! «Газики» расшвыряли, исковеркали. Все, что в кухнях было, по земле размазали. А нас не тронули. За убитых все ж сочли!.. Вы-ы-ых! Не проведи другой раз! И сейчас сквозь прищур в упор вижу нижние катки. Ползут себе по тракам! — зябко передернул плечами Козелков. — Капец, думал… Околеванец! Но даже уши не отдавили!

— Вот незадача! Насидимся теперь несолоно хлебавши!..

— О чем печешься! — притворно возмутился разведчик. — А что я жив, перед тобой — так этого тебе мало?

— Если учесть флягу и хлеб, — рассмеялся Кочергин, — более чем достаточно! Посмотрю, что сам завтра запоешь! Пехом вернулись?

— Бегом трюхали! Вишь, мокрый как мышь, хоть выжимай!

— Э-эх, зачем будил! За трое суток разок соснул! — широко, со вкусом зевнул Кочергин.

— Тоже вопрос!.. Я на твоей гретой койке хоть сотню минуток урву. А ты пулей дуй к Бережнову. Хватится, обоим не сдобровать!

— Пожалуй! Дрыхни, истребитель «бобиков»! Выходит, третий у тебя на совести?

Уменьшаясь, быстро размывались очертания стен Верхне-Кумского. В них уже затерялся спичечный коробок автобуса, оброненный войной где-то в центре плоской чаши степного простора, бурлящего то уходящей, то приближавшейся пушечной пальбой. Редкие гряды перистых облаков, чем-то напомнивших экзотические крылья фламинго, быстро затягивались дымкой, застилавшей вспаханный гусеницами снег. Дальше, к Аксаю, дымка эта сливалась с большими плешинами черной и голой выжженной земли. Впереди, из мутной ее пелены, там и сям вспучивались исковерканные, обгоревшие остовы танков, самоходок, орудий, бронетранспортеров, грузовиков Густо несло гарью, железной окалиной, сладковатым, тошнотворным смрадом тления. Объезжая нагромождения покореженной, обгоревшей стали, броневичок поворачивал в сторону балки Лискина, откуда накануне утром, после восстановления гитлеровцами переправ, появились первые колонны немецких танков. Бригады саперов спешно оборудовали КП на высоте 102,1 в двух километрах от Аксая, напротив поселка Водянский. Он чадил разрушенными домами на другом берегу реки. Кочергин поспел вовремя — танки сводной роты Орлика скрылись за высотой 147,7, немного выше переправы. Почти тотчас в гул заречной перестрелки вплелись частые удары танковых пушек на этом берегу.

— Кочергин! — встретил Бережнов лейтенанта, бегущего от броневичка к КП. — Прямо по кабелю, на энпэ! Там капитан, комбат-один. Докладывайте по полевому, что с Орликом. Он по рации не отвечает!

Держась змеившегося черного шнура, лейтенант устремился вниз. Достигнув НП, присел между капитаном, смотревшим в бинокль в сторону реки, и старшим сержантом из взвода Козелкова и включился в наблюдение. Они решительно ничего не видели за плотной пеленой осевшего на воду тумана, который сверху клочьями рвал ветер, обдувавший высотку. Ближе снег то и дело полосовали снаряды вражеских танковых пушек, бивших из-за реки. Перелеты позволяли предположить, что машины Орлика стоят прямо, внизу. Пунктиры пулеметных очередей из стрелковых ячеек, вразброс вырытых впереди, на крутом склоне к реке, врезались в стену тумана. Капитан приказал прекратить бесполезный огонь. Запищал зуммер. Взяв трубку и крутнув ручку телефона, Кочергин услышал далекий, заглушаемый треском разрядов голос Бережнова. Нет, ничего определенного Кочергин сообщить не мог. Подполковник приказал направить к танкам старшего сержанта. Непроницаемая мгла у реки то и дело взрывалась шквалами пушечного огня, но с НП не было видно даже вспышек выстрелов.

«Рота Орлика — в засаде, где-то у самой воды, — предположил лейтенант. — Сейчас проверим!»

Старший сержант перескочил бруствер НП и, пригибаясь, большими прыжками быстро достиг стрелковых ячеек. В бинокль было видно, как он, извиваясь, ловко ползет уже между черных полос, прочерченных снарядами немцев. Затем скрылся из виду. Время тянулось нестерпимо. Бережнов звонил уже дважды. Кочергин по обыкновению постукивал по стеклу наручных часов, когда тот позвонил в третий раз. Для этого был непосредственный повод: прорезав купол тумана, вверх поднимались черные султаны дыма. Два, затем еще один и еще два. Пять! Пальба внизу снова сплавилась в слитный рев. Казалось, все многообразие военных событий, замкнутых в степном пространстве междуречья Аксая и Мышковы, сошлось здесь, в фокусе пушечной дуэли у реки. Отдаленного погромыхивания за высотой, по ту сторону Аксая, и за спиной, позади Верхне-Кумского, словно и не стало. Кочергин уже не надеялся на возвращение старшего сержанта, когда тот свалился прямо на него и, тяжело дыша, откинулся спиной на земляной валик. Несколько мгновений разведчик сидел неподвижно, бессильно опустив руки. Кочергин подумал, не ранен ли он. Шинель на груди была порвана, рукава на локтях протерлись насквозь, там и тут виднелись пятна крови.