Второго сына зовут Михаилом. На пять лет моложе первого. Начал прицепщиком у Николая. А теперь… Портрета в газетах пока еще не было, но Николай признался: «Наступает на пятки брат». Грамотный, задорный. Только что из армии вернулся — сразу на трактор. Вы его узнали, конечно, — второй справа на снимке.

Случаются споры у Злобиных. Техника что ни год — новая. Вот и сравнивают машины. Одним хвала, другим приговор. Бывает, расходятся мнения у отца и братьев. Третий сын — Владимир при этих спорах помалкивает. Сидит обычно в сторонке, щелкает семечки и мотает на ус.

Впрочем, усов у него еще нет. Ему всего семнадцать. Экзамен на тракториста он уже сдал, но работает прицепщиком. Такой порядок в семье: годик-другой сзади трактора, а потом уже за руль. На этом снимке Владимир второй слева. Поглядите, как рад он за младшего брата, за Леньку…

Теперь вернемся к началу разговора. Да, сегодня у Злобиных хороший день! Шестиклассник Ленька делает первый выезд.

После этих испытаний Ленька не получит удостоверения — это семейный экзамен. Но, может быть, это один из самых важных экзаменов в Ленькиной жизни.

Ленька счастливее своего отца. Сколько лет отделяют его от отцовского «фордзона»?! Если по годам считать — не так уж много. И очень много, если считать по делам, по пути, который прошли Ленькины отец и братья. Ленька счастливее отца, потому что отцу не у кого было учиться. Он смекалкой определял, «какую гайку на какой болт надо ставить», а Ленька учится в десятилетке. Вечером, после встречи со Злобиными, я пошел к директору школы.

— Да, в девятом и десятом классах у нас машиноведение. Из школы будем выпускать специалистов… Сегодня как раз уточняли с председателем, какие люди нужны. Договорились: чтобы трактор умел водить, доильный аппарат умел бы наладить и на комбайне чтобы хозяином был, и автомобиль… Таких людей будем готовить…

— Уже и теперь полевые работы механизированы у нас на девяносто пять процентов, — сказал председатель колхоза Павел Николаевич Фокин… — Я не оговорился — на 95! Злобины и пашут, и сеют, и пропалывают, и косят, и молотят. Все машинами. Теперь на колхозном дворе нужна такая механизация. Вот как нужна! — председатель провел пальцем у подбородка.

И у Злобиных я тоже видел этот жест: «вот как надо!» Поэтому с такой радостью и надеждой глядит семья механизаторов на своего младшего, на Леньку, который сегодня первый раз запустил мотор.

_{Фото автора. Кирсановский район Тамбовской области.} 

_{26 декабря 1959 г.}

Счастье первой тропы

Мы шли по тайге. Снег был глубок, но шли мы по следу, и лыжи не проваливались. Мой спутник тунгус затянул песню. «Что за песня?» — спросил я. «Моя песня, — смущенно улыбнулся Кирилл, — про него сочиняй, — указал он на след, — он нам дорогу показывай, он нам легким путь делай». Километров тридцать шли мы окруженные молчаливым лесом, только глубокий след змеился перед глазами. Кирилл без устали мурлыкал свою нехитрую песню о человеке, который прошел впереди нас, которому было трудно, который оставил глубокий след в тайге… «Значит, хорошая песня, если записываешь?» — сказал Кирилл, когда мы дошли наконец до зимовья…

Это было в тот год, когда только-только заговорили о стройке у Падуна. Четыре дня назад я снова встретил Кирилла Трахино. Он сидел у руля огромного самосвала. Я сразу узнал скуластое веселое лицо.

— Давно в Братске?

— По первому следу, — улыбнулся Кирилл, видимо, вспомнив давний наш разговор.

Он теперь отлично говорил по-русски. Машину с камнем он лихо рванул на гору и не удержался, высунул голову из кабины: смотри, мол, это я, тот самый тунгус, что белок стрелял…

Я стоял у камней, исписанных фамилиями и датами. Большая стройка жила тысячью звуков. Звенело железо, за бугром ухали взрывы, натужно рычали самосвалы на дороге. «Вира помалу!» — вплетался в общий гул чей-то тоненький голос. Невидимая за туманом, шумела вода в бетонных коридорах. «Мы были тут первыми», — прочел я уже поблекшую надпись на камне. Сразу вспомнился первый снимок из Братска: замерзшая, шершавая от вздыбленной шуги Ангара, каменный утес и под ним крошечные фигурки людей. В тот год кто-то и оставил эту гордую надпись на камне: «Мы были тут первыми».

Все было первым у этих камней, поседевших от времени, ветров и морозов. Первые следы, первый костер, первая палатка, первый удар молотка, первый камень, брошенный в воду. Слово «первый» и теперь не устарело.

Впервые в мире инженеры рискнули перекрывать реку со льда. Впервые приспособили бетон к жестоким морозам. Впервые экскаваторщик Борис Верещагин с ловкостью акробата разбирал каменные уступы Пурсея — начал сверху и спустился к самой воде. Впервые на земле гидростроители сделали такой большой шаг на север. «О’кэй! — сказал недавно немолодой уже американский ученый, осматривая стройку. — Вы делаете чудо! Вы идете первыми! Весь мир гидростроителей должен у вас учиться… Грандиозно! Ошеломляюще!»

Один снимок из Братска, другой сделан в тот же день в Усть-Илимске. Гигантская плотина и первый след! На наших глазах следы разведчиков превратятся в плотину такую же мощную, как Братская. Многие из нас будут участниками славного превращения. Хорошие следы на земле оставляют советские люди!

Американец не преувеличивал. Грандиозно!

Ошеломляюще! Нельзя передать словами все, что видят глаза, когда стоишь у реки. Вот снимок. Он сделан три дня назад с крутого берега Ангары. Как много может сделать человек за четыре года! Но снимок этот все-таки не передает всего, что сделано у Падуна. Это только плотина. На снимке не видны новый город на берегу, заводы в тайге, мачты электролиний, ставшие рядом с медвежьими берлогами. Промышленная столица Сибири вырастает на Ангаре.

Как все это начинается, мы можем проследить и сейчас, если спустимся ниже по Ангаре, туда, где в таежной глуши встречается с красавицей рекой быстрый Илим. Всем уже известно, что это место на карте энергетики давно отметили черточкой — тут будет Усть-Илимская ГЭС, гидростанция, по силе равная Братской.

«Что там сейчас?» Этот вопрос задают все, кто заходит в кабинет начальника ангарской экспедиции Леонтия Ефремовича Медведева.

Выслушав меня, он долго шуршал картами, потом сказал:

— Завтра лечу туда. Хотите со мной — одевайтесь теплее, и утром к самолету…

Под самолетом ни дорог, ни следов, только лес и сопки. В Братске я уже знал, что к месту будущей стройки сделаны первые шаги. Без дорог, без проводников таежной целиной прошли связисты. Сейчас в тайге другая группа смельчаков.

Двенадцать комсомольцев братской экспедиции ушли прикидывать чашу будущего моря, брать на учет богатства, которые надо будет вывозить из затопления. Где-то там, внизу, в тайге, идет сейчас этот маленький отряд, в котором рядом с парнями идет и девушка, почвовед Маша Боярова. Идут по компасу, ночуют у костров. И это в мороз, когда ртуть опускается к самому шарику!

Не мелькнут ли где-нибудь в пойме маленькие фигурки, не покажется ли дымок? Нет, ничего не видно под крыльями. Только лоси, спугнутые мотором, бегут из поймы в чащу…

В деревне Невон — сорок дворов. Живут землепашцы, рыболовы, соболятники. Большую избу занимает отряд исследователей.

Вошла укутанная в платок молодая женщина. Поставила на стол темную бутылку с водой, назвалась:

— Лидия Понедельченко, гидролог…

Пять лет подряд каждое утро эта женщина идет к реке, берет пробу ангарской воды. Летом мерит скорость течения, размыв берегов, расход воды. Сорок человек исследователей живут в бревенчатом поселке. А через месяц тут будут жить уже триста гидрологов, топографов, геологов, горных рабочих. Это разведчики, без которых не обходится ни одно большое наступление. Для плотины надо выбрать самое выгодное место. Много работы у разведчиков. Семь отметок сделали они на ангарской карте, и только у Толстого мыса выбрано наконец место для плотины.