Более того, англичане не сомневались, что силы французов, находившихся на другом берегу реки, только прибывают. Французов вполне устраивало (по крайней мере, на данный момент), что обе армии разделяет река. Они шли параллельным курсом, также не делая попыток форсировать реку, и ждали, пока вторгшиеся англичане не погибнут от болезней.

Англичане миновали Амьен, расположенный в 30 милях (48 км) выше Аббевиля, но безопасного места для переправы так и не нашли. К 18 октября они одолели еще 24 мили (38 км), добрались до Неля и наконец нашли брод. Добираться до него нужно было через болото, но они разобрали несколько домов, соорудили грубую деревянную гать и в ту же ночь форсировали Сомму.

Именно этот подвиг и имеет в виду король Карл: французы опростоволосились. Они не верили в то, что англичане смогут воспользоваться этим бродом, и французская армия оказалась совсем не там, где нужно. Если бы французы узнали о переправе, то смогли бы атаковать армию Генриха в тот момент, когда та была разделена рекой на две части, и тогда они, несомненно, разгромили бы англичан.

В конце концов англичане оказались на правом берегу Соммы, не понеся при этом потерь. Но теперь они находились более чем в 90 милях (150 км) от Кале. Пять дней тяжелого марша удалили их от цели еще на 30 миль (48 км), а путь к желанному Кале был перекрыт огромной французской армией.

В такой ситуации шансы Генриха на спасение равнялись нулю. Если бы французы не потеряли голову и продолжили свою выжидательную тактику, ограничиваясь мелкими стычками, Генрих наверняка потерпел бы поражение.

К несчастью для французов, выжидательная тактика не приносила славы. В конце концов, они были средневековыми рыцарями, и им было тяжело придерживаться ее. У рыцарей были тяжелые доспехи, могучие кони, толстые копья и подавляющее численное превосходство над измученной горсткой пехотинцев и лучников.

Зачем же в такой ситуации избегать сражения? Риска никакого, дело верное. После того как Генрих форсировал Сомму, коннетабль проанализировал вновь сложившуюся ситуацию и решил одержать блестящую победу. Он говорит королю Карлу:

Остальные французские полководцы пытаются перещеголять друг друга, понося Англию и англичан. Несомненно, шекспировская публика, хорошо знавшая, чем кончится дело, получала от этого удовольствие. С каждой новой насмешкой и оскорблением ее ожидание справедливого возмездия только усиливалось, тем более что Шекспир сознательно затягивал это ожидание. Например, герцог Бретонский говорит:

Альбион — древний синоним Великобритании, часто используемый в поэзии. Во многих легендах происхождение этого названия объясняется существованием некоей мифической личности по имени Альбион (или Альбия), однако на самом деле все гораздо проще. Это производное от латинского слова «albus», означающего «белый». Тому, кто стоит в Кале и видит мерцающие на горизонте белые скалы Дувра, не требуется напрягать воображение, чтобы назвать остров Альбионом, то есть Белой землей.

(Несмотря на эту речь, вложенную в его уста Шекспиром, подлинный Жан (Иоанн) Бретонский, как указывалось выше, в бой не рвался и всегда приводил свои отряды слишком поздно.)

Французский король посылает к Генриху парламентера с предложением сдаться, а в случае отказа — с вызовом на битву. Потом он перечисляет многих французских полководцев и призывает их уничтожить английскую армию:

Список внушительный, но мрачная ирония заключается в том, что в него (согласно Холиншеду) вошли все те, кто в скором времени будет убит или попадет в плен после проигранного сражения, на которое их сейчас посылают.

Правда, одно имя в этом списке неуместно. Герцог Бургундский, враг арманьяков, регент французского короля и дофина, сохранял нейтралитет. Однако герцог Брабантский, брат герцога Бургундского, в список Холиншеда включен; видимо, Шекспир заметил последнее имя и добавил его к Брабантскому и Барскому (который в списке идет сразу за Брабантеким), так что все трое составили красивую аллитерацию на «б».

Тем временем король Генрих и его измученное войско медленно продвигались на север. К 23 октября, через пять дней после форсирования Соммы, они одолели 50 миль (80 км) и добрались до речушки под названием Тернуаз. До Кале оставалось еще 40 миль (64 км).

Сцена начинается словами Гауэра, обращенными к его валлийскому коллеге:

Речь идет о мосте через Тернуаз, который англичане захватили и теперь переправляются по нему на другой берег. Флюэллен в свойственном ему чудаковатом стиле красноречиво описывает бой за мост, сравнивая его с битвами древних. Эксетера, командовавшего армией, он приравнивает к Агамемнону (см.: Шекспир У. Троил и Крессида. Акт I), а какого-то младшего офицера — к Марку Антонию[156].

Выясняется, что этот «Марк Антоний» — не кто иной, как Пистоль, который своими воинственными речами, а не славными делами сумел произвести впечатление на доверчивого Флюэллена.

На сцене появляется Пистоль. Он знает, что поразил Флюэллена, и на этом основании просит оказать ему услугу:

У Холиншеда описан этот случай, но имя солдата не названо. Это произошло 17 октября, за день до форсирования Соммы; Холиншед включил эпизод в свою хронику, стремясь доказать, что на марше в армии царил образцовый порядок.

Было украдено распятие, которое прихожане целуют во время мессы. Стоимость этой вещи ничтожна, но для местной церкви, которую обворовал Бардольф, она наверняка представляла ценность. Вора повесили по личному приказу короля; армия вышла в поход только после окончания публичной казни.

Конечно, на солдат это произвело сильное впечатление, но еще большее впечатление это произвело на местное население. Если бы французы восстали, они просто растерзали бы несчастных английских вояк.

Пистоль просит Флюэллена заступиться за Бардольфа (которого Шекспир заставил украсть распятие), но тот бессилен. Он — честный воин и понимает разумность приказа короля, запретившего грабеж, и суровую необходимость проведения этой казни. Валлиец говорит Пистолю, что в такой ситуации он не стал бы просить даже за родного брата. После этого взбешенный Пистоль оскорбляет Флюэллена непристойным жестом и уходит.

(Пистоль удивляет нас и начинает нравиться. Он не только заступился за друга, но ради этого не побоялся поссориться с самим грозным Флюэлленом. Ай да Пистоль!)