Изменить стиль страницы

Входит король и спрашивает, как прошел бой. Ему отвечают, что единственная потеря — это англичанин, который обокрал церковь. Флюэллен подробно описывает Бардольфа, и мы, уже знакомые с двумя частями «Генриха IV», понимаем, что король просто не мог не узнать своего старого знакомого. Но Генрих тоже ничего не может поделать. Он объясняет, почему нужно запретить воровство и беспощадно казнить грабителей:

…ибо там, где кротость и жестокость спорят о короне, выиграет тот из игроков, который более великодушен.

Акт III, сцена 6, строки 117–119

Так что бедному Бардольфу пришел конец.

«Монжуа»

Тут к Генриху прибывает герольд от короля Карла и зачитывает длинное и благородно составленное послание, смысл которого сводится к одному: англичанам предлагают сдаться, иначе они будут уничтожены.

Генрих терпеливо слушает, а потом спрашивает парламентера, как его зовут. Тот отвечает:

Монжуа.

Акт III, сцена 6, строка 146

На самом деле это не имя, а титул. В древние времена на римских дорогах стояли небольшие холмики, указывавшие направление. Эти холмики называли Mons Jovis (холм Юпитера), поскольку Юпитер был богом гостеприимства, а, конечно, указание направления незнакомцу было жестом гостеприимным.

Этим выражением, превратившимся у французов в «montjoie», а у англичан в «montjoy», называли все, что имеет отношение к указанию направления. Герольды на рыцарских турнирах, командуя участниками, пользовались кличем «montjoie»; в результате это слово стало официальным титулом главного герольда Франции.

«В Кале…»

Генрих с грустью честно отвечает Монжуа:

Вернись, Монжуа, и королю скажи,

Что битвы с ним пока я не ищу

И предпочел бы нынче без препятствий

В Кале вернуться.

Акт III, сцена 6, строки 148–150

В сложившихся обстоятельствах это вполне разумно, но Генрих загнан в угол; если француз настаивает, то он примет бой.

Француз настаивает — значит, битва неизбежна. Она пройдет у деревушки под названием Азенкур (Agincourt), примерно в 5 милях (8 км) от реки Тернуаз. (На современных картах Франции это название пишется Azincourt.)

«…Свирелью Гермеса»

Французская армия расположилась прямо на дороге, перекрыв Генриху путь в Кале. Если бы он попытался продвинуться дальше, то столкнулся бы с французами и (как замыслили) был бы уничтожен. Если бы он попробовал отступить, его оборванное войско просто разбежалось бы. Если бы Генрих остался на месте, французы атаковали бы его сами.

Сейчас ночь 24 октября 1415 г. Французы абсолютно уверены, что завтрашний день станет последним для Генриха и его армии. Во французском лагере (являющемся местом действия этой сцены) царят оптимизм и нетерпение.

Дофина, изображенного Шекспиром глуповатым фатом, интересует только его конь. Он говорит:

…земля звенит, когда он заденет ее копытом. Самый скверный рог его копыт поспорит в гармонии со свирелью Гермеса.

Акт III, сцена 8, строки 16–18

Это один из редких случаев, когда Шекспир использует греческое имя бога. Для него куда обычнее называть Гермеса на римский лад Меркурием.

Еще будучи ребенком, Гермес срезал камыш, росший на берегу реки, и сделал из него первую пастушескую свирель. (То же самое рассказывают о боге природы Пане, так что иногда этот музыкальный инструмент называют свирелью Пана.)

Дофин продолжает:

Настоящий конь Персея.

Акт III, сцена 8, строки 20–21

Он имеет в виду Пегаса, крылатого коня из греческого мифа. На Пегасе ездил Беллерофонт, так что дофину следовало использовать имя этого героя. Но Персей тоже имел отношение к Пегасу. Персей убил чудовищную Медузу, и Пегас взвился в воздух, шарахнувшись от брызг ее крови.

«Брат Бедфорд…»

А что в это время происходит в английском лагере?

Тут все по-другому. На сцену выходит Хор и начинает четвертый акт, описывая, с какой тревогой солдаты ждут наступления дня.

Король Генрих обходит лагерь и старается поднять боевой дух, демонстрируя свою уверенность. Результат этого обхода запечатлен в бессмертной строке, которую произносит Хор:

Страх тает: каждый, знатный и простой,

Глядит на облик Генриха в ночи…

Акт IV, Хор, строка 47

В первой сцене четвертого акта Генрих разговаривает с братьями. Он говорит:

Да, правда, Глостер, велика опасность:

Тем больше быть должна отвага наша.

Брат Бедфорд, с добрым утром.

Акт IV, сцена 1, строки 1–3

На самом деле герцог Бедфорд (средний брат Генриха) в битве при Азенкуре не участвовал. Он оставался в Англии, замещая короля. В битве участвовали герцог Кларенс (старший из братьев) и герцог Глостер (самый младший брат короля). Замена Кларенса Бедфордом является результатом последующих событий. Через несколько лет Кларенс умер во Франции, но Бедфорд выжил и стал вторым после Генриха великим английским полководцем, одерживавшим победы на континенте. Тем, кто хорошо знал историю, имя Бедфорда говорило намного больше, чем имя Кларенса, поэтому было вполне естественно сделать участником битвы при Азенкуре именно Бедфорда.

«…Сэр Томас Эрпингем»

Затем король приветствует старого военачальника, который, однако, сражается с пылом юноши:

День добрый вам, сэр Томас Эрпингем.

Акт IV, сцена 1, строка 13

Сэр Томас отвечает королю весело и любезно. На следующий день именно он будет удостоен чести дать англичанам сигнал к бою (сегодня мы сказали бы «открыть огонь»).

«В Давидов день…»

Затем король встречает Пистоля. Тот не узнает Генриха, так как король закутан в плащ и представляется валлийским офицером. (Это не совсем ложь, поскольку Генрих родился в Монмуте — городе, расположенном на самой границе с Уэльсом и часто считающемся валлийским.)

Пистоль, все еще обиженный на Флюэллена за отказ помочь бедняге Бардольфу, свирепо говорит королю:

Скажи ему: в Давидов день сорву я

С его башки порей.

Акт IV, сцена 1, строки 54–55

Святой Давид — легендарный валлийский священник VI в. н. э., якобы основавший в Уэльсе множество церквей. Давид считался покровителем Уэльса, поэтому так звали многих уроженцев этой страны. На валлийском диалекте это имя произносится как Таффид, а уменьшительное от него — Таффи. Поэтому каждый валлиец — это Таффи; известный английский детский стишок начинается строчкой: «Таффи был валлийцем; Таффи воровал…»

О святом Давиде рассказывают, что в 540 г., накануне битвы валлийцев с саксами, Давид посоветовал валлийцам прицепить к шапке веточку порея, чтобы отличать своих от чужих. (Военная форма, предназначенная для той же цели, появилась позже.) Это помогло валлийцам одержать победу. Предполагают, что порей выбрали в качестве эмблемы потому, что сражение должно было произойти на поле, где этого порея было видимо-невидимо.

У валлийцев возник обычай: в День святого Давида, отмечаемый 1 марта, прицеплять к головному убору порей. Во-первых, таким образом они отличали своих от саксов; Во-вторых, утверждали свою национальную принадлежность даже после того, как веками находились под чужеземным игом. Этот обычай очень напоминает другой, куда более распространенный (во всяком случае, в Америке), когда в День святого Патрика ирландцы прикрепляют к одежде изображение трилистника.

Угроза сбить с шапки порей в День святого Давида была оскорбительна не только для данного человека, но и для всех валлийцев. Она должна была подействовать на Флюэллена как красная тряпка на быка.