– Что там? – спросил я.

Вместо ответа Холмс указал на несколько букв, выведенных на слое пыли. Они напоминали бессмысленные каракули.

– «Барт», – произнес Холмс негромко – именно это было написано на столешнице.

– Что это может означать? Лечебницу Святого Варфоломея?

Холмс пожал плечами.

– Не уверен. От трезвого можно добиться куда больше. Вернемся сюда завтра. А теперь оставим его смотреть пьяные сны.

Глава вторая

Труп в реке

Мы катили в кэбе прочь из Чизика, а я даже не подозревал, что нам больше не суждено увидеть Стэмфорда живым. Не знал я и того, что случайная встреча у Симпсона со старым приятелем потянет за собой целую цепочку удивительных и смертельно опасных событий, которые в конце концов навлекут на нас черную тень крысы.

Мы вернулись на Бейкер-стрит, и поскольку ни меня, ни Холмса совсем не тянуло на покой, уселись у камина с трубками и бренди с содовой и, глядя на тлеющие угли, погрузились каждый в свои размышления. Лично я думал про Стэмфорда, а какие мысли витали в голове у Холмса, сказать не могу. Однако на его тонком, четко очерченном лице появилось суровое выражение, лоб избороздили глубокие морщины. Я же во всех подробностях перебирал в уме события вечера, пытаясь понять, можно ли из слов и поступков Стэмфорда сделать какие-то выводы о том, что привело его в столь подавленное состояние. Факты плохо стыковались друг с другом: судя по всему, деньги у него водились, при этом он явно был несчастен; как всякий врач, он привык к собранности и аккуратности, однако в комнате у него царил страшный беспорядок. И еще эти странные следы на руках. Все это было совершенно непостижимо.

В конце концов Холмс громко вздохнул, потянулся и, ни сказав ни слова, направился в спальню, оставив меня в янтарных отсветах камина наедине с моими невеселыми мыслями. Поддавшись искушению, я налил себе еще бренди. Уже и не помню зачем – наверное, чтобы призвать сон, хотя мне и без того хотелось спать, или чтобы изгнать из сознания образ моего приятеля Стэмфорда, пьяного, опухшего, безвольно распростертого на кровати. Как бы там ни было, спиртное помогло и в том, и в другом. Кончилось тем, что через несколько часов я очнулся от беспокойной дремы, с болезненно затекшей шеей, в том же кресле, в полной темноте – в камине едва светились подернутые пеплом угли. С трудом ворочая онемевшими конечностями, я неловко поднялся на ноги, обнаружил, что уже три часа ночи, и отправился в постель.

Утром я поплатился за неумеренность в возлияниях. Когда Холмс разбудил меня, раздернув в моей спальне шторы и впустив туда пронзительно-яркий свет утра, я почувствовал, как дьяволята забарабанили молоточками в моем мозгу. Холмс же как назло выглядел бодрым и оживленным.

– Вставайте, Уотсон! – воскликнул он с преувеличенной жизнерадостностью. – У нас появилась работа, а вы тут лежите и храпите, точно беркширский хряк.

– Появилась работа, – пробормотал я сквозь сон, с трудом садясь в постели и заслоняя глаза от немилосердного света, бившего в окно. – О чем вы, Господи прости? Там что, явился какой клиент?

– Ну, не совсем так, если только не считать клиентом инспектора Джайлса Лестрейда. Нас призывают в Скотленд-Ярд.

Полчаса спустя я оделся, принял порошок от головной боли и выпил несколько чашек кофе; Холмс затолкал меня в поджидавший кэб – те же дьяволята продолжали молотить у меня в голове по своим наковальням. До этого утра я и не подозревал, сколько шума производит наемный экипаж. Он отвратительно скрипел на каждом ухабе, постоянно громыхал и гудел, точно чайник, катясь по булыжной мостовой. Меня будто бы затягивало в звуковую пучину. Холмс, в своей непереносимой манере, сидел, откинувшись на спинку, с умиротворенной улыбкой на лице, будто бы наслаждаясь моими мучениями.

– Надеюсь, вы захватили свой блокнот. Дело обещает быть занятным, – проговорил он с ухмылкой.

Я мрачно похлопал себя по груди.

– Он всегда со мной. Но в чем там суть? Лестрейд хоть что-то объяснил?

Холмс поднял брови и перебросил мне смятую телеграмму.

– Это все, что я пока знаю, – сказал он.

Поднеся листок к окну, я прочел:

– Тут чувствуется определенный драматизм, да и тон настойчивый, что Лестрейду обычно не свойственно, – заметил я, возвращая Холмсу листок.

– Вот именно, – подтвердил Холмс. – Наш приятель из официальной полиции прибегает к гиперболам только в отчетах о своих успехах и, как известно, не склонен признавать, что запутался и нуждается в нашей помощи. Именно это и навело меня на мысль, что поездка будет небезынтересной.

Минут через пятнадцать мы оказались в кабинете Лестрейда в Скотленд-Ярде, и он поднялся нам навстречу с очень мрачным лицом. Круги под глазами свидетельствовали о бессонной ночи, инспектор хмурился и сутулился.

– Не буду ходить вокруг да около, мистер Холмс и доктор Уотсон, – произнес он устало, небрежно пожав нам руки. Потом жестом пригласил нас сесть, а сам опустился на стул у заваленного бумагами письменного стола. – Вчера вечером из Темзы выловили труп. Горло перерезано, ни одежда, ни содержимое карманов не позволяют установить личность утопленника.

– По моим понятиям, не столь уж уникальное событие, – сухо заметил Холмс.

– Согласен, – кивнул инспектор. – Речная полиция достает из воды по два-три трупа в неделю – самоубийства, несчастные случаи, все такое. Но этот, этот… – Лестрейд мрачно покачал головой. – Я в жизни ничего подобного не видел.

– Что в нем такого необычного? – поинтересовался я.

– Я вижу, вы очень устали и замучались, Лестрейд, – заметил Холмс. – Поэтому и рассказ у вас выходит не слишком связным. Мне представляется, нам полезнее было бы взглянуть на труп.

Лестрейд тут же вскочил:

– Конечно. Я поэтому вас и пригласил.

Засим он без дальнейших промедлений увлек нас в самые дебри полицейского управления, а именно в морг. Освещение да и отопление там были сведены к минимуму, на стенах поблескивала влага. Длинный обшарпанный коридор привел нас к двери, которую охранял молодой дюжий констебль. Он отдал инспектору честь, без единого слова повернул ключ в замке и впустил нас внутрь.

Мы оказались в тесном, тускло освещенном помещении, где имелись каменная раковина и деревянный шкаф. В центре на каменном возвышении лежал труп, прикрытый зеленой простыней. Лестрейд обошел комнату, поворачивая вентили на газовых горелках.

– Я хочу, чтобы вы все рассмотрели как следует, – проговорил он замогильным голосом. – Если вы сумеете мне объяснить, как человека можно довести до такого состояния, я буду вам бесконечно признателен.

Холмс глянул на меня украдкой и приподнял брови – откровенное волнение Лестрейда его явно удивило. Оно настолько не вязалось с обычным прагматизмом этого самого приземленного из всех полицейских сыщиков. Холмс частенько говорил, что Лестрейд начисто лишен воображения и именно поэтому никогда не поднимется по службе выше своей нынешней должности. А сегодня тот напоминал персонажа из какого-то водевиля.

– Советую вам прикрыть носы и рты платком, джентльмены. Вонь страшная, – добавил Лестрейд.

Мы последовали его совету. Проделав то же самое, он сдернул тяжелый покров, который упал на пол, открыв нашим глазам тело, лежавшее на возвышении. С первого же взгляда нам стало ясно, почему даже бесстрастный Лестрейд впал в такое волнение. Не хотел бы я вновь увидеть подобное.

Тело, вне всяких сомнений, принадлежало мужчине, однако страшные нарывы и волдыри, источавшие зловонный зеленый гной, так сильно уродовали лицо, что оно практически лишилось человеческих черт. Не затронутая кавернами кожа была испещрена багровыми вздутиями. Вонь, исходившая из прорвавшихся гнойников, почти валила с ног.

Руки и ноги страшно распухли, увеличившись почти вдвое, на обоих лодыжках виднелись гангренозные пятна. Половина лица несчастного вспухла, кожа натянулась, образовав твердую блестящую поверхность и практически скрыв левый глаз. Одна ладонь, судя по всему, отвалилась, ее просто приложили к обрубку запястья.