— Билли! — крикнул он. — Билли! — Тед кинулся ко входу в парк, где располагался бассейн, но Билли не было и там. Билли! Билли! — И вдруг краем глаза он заметил его. Мальчик, покинув площадку, шёл по дорожке парка. Тед кинулся за ним, выкрикивая его имя, но тот не обернулся, прибавив шагу. Но Тед бежал быстрее и наконец оказался в нескольких ярдах от него. И тут он услышал, как мальчик зовёт: «Мама! Мама!», обращаясь к высокой женщине с чёрными распущенными волосами, которая шла перед ним. Билли догнал её и схватил за юбку. Повернувшись, она посмотрела на него, обыкновенная женщина, прогуливавшаяся по парку.
— А я думал, что ты моя мама, — сказал он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Если останется в доме? — уточнил Тед.
— Понятия не имею. Договорились с четвёртого июля, что приходится на конец недели. Она ещё никого не видела, но когда уик-энд кончится, она задницы от кресла оторвать не сможет.
Тед усомнился, что стоит ли использовать слабость владелицы дома, в результате чего его обитатели могут вызвать у хозяйки нервное расстройство. Но, по настоянию Ларри, он согласился позвонить организатору коммуны, дизайнеру интерьеров, как назвал её Ларри, у которой был десятилетний сын.
— Я, как и все, отношусь к числу одиноких родителей, — сказал Тед по телефону. Он засмущался, уловив, с каким интересом она восприняла его сообщение. Словно бы он обрёл определённую категорию.
Мы бы не хотели, чтобы у нас в доме были откровенные холостяки, — сказала она. — Вы вполне подойдёте. И вымужчина. Нам нужен ещё один мужчина.
В пятницу в половине шестого Этта привела Билли на станцию Лонг-Айленд. Вокзал был переполнен людьми, которые стремились выбраться из города, сесть на ближайший поезд, доехать до пригорода, на берег моря, и Тед отчаянно проталкивался среди толпы. Увидев Этту и Билли, ожидавших его, он так поразился их виду, что сбился с шага. Билли, человечек, который играл для него такую большую роль, главный персонаж в его жизни, в этой мяту щей толпе казался таким хрупким и маленьким. Малыш, хрупкий маленький ребёнок, он держал Этту за руку.
— Привет! — крикнул ему Тед, и ребёнок, кинувшись к отцу, повис у него на шее, словно они не виделись несколько недель; он был искренне поражён тем чудом, что его собственный папа вдруг возник из кишащей вокруг толпы.
Тед всегда считал, что Оушн-Бич в Файр-Айленде слишком запружён людьми, обливающимися потом. Но вдруг, посмотрев на него глазами Билли, приковавшегося взглядом к лоткам с мороженым, к витринам игрушек, к стойкам пиццы — «А ты и не говорил, что тут есть пицца!» — он понял, что Оушн-Бич не уступает Каинам.
Он нашёл дом, ничем не отличающийся от всех прочих бунгало, с портиком над крыльцом, с розовой надписью над дверью, гласившей «Дорогая Глория». Сама обладательница этого имени появилась в дверях — полная женщина, лет под сорок, в обрезанных выше колена джинсах. Её рубашка-безрукавка отвечала последней моде, поскольку откровенно сообщала надписью под вырезом: «Большие Груди». «Должно быть, вы Тед?» — пробасила она низким голосом, и Билли сразу же спрятался Теду за спину. Она представила его «домоправительнице» по имени Эллен, независимой издательнице с одиннадцатилетней дочерью, психиатру Бобу с шестнадцатилетним сыном, который всё лето не отходил от него, и сорокашестилетней владелице магазина «Здоровая пища» Марте, у которой была девятнадцатилетняя дочь. В доме была общая столовая, гостиная и пять спален. Правила предписывали каждому родителю, который явился сюда без своей половины, спать рядом со своим отпрыском.
В соответствии с правилами, текст которых висел над раковиной, каждый родитель нёс полную ответственность за поведение своего ребёнка за обеденным столом. На долю домоправительницы приходилась готовка, но никто, кроме соответствующего родителя, не должен был обращать внимания на капризы ребёнка во время еды. Любой родитель мог в любое удобное время сварить кукурузные початки или явиться на кухню, чтобы под струёй холодной воды остудить их. Эллен, редактор, женщина шести футов ростом, под сорок лет, демонстрировала остальным, как хорошо у неё получаются цыплята. Психиатр, сдержанный сутулый мужчина, сорока с лишним лет, почти не говорил с остальными. Его Сын, такой же сутулый, смахивающий на отца, казалось, и по возрасту, тоже был неразговорчив. Владелица магазина здоровой пищи всем своим внешним видом демонстрировала качество своей продукции — при росте в пять футов и один дюйм она весила около ста девяноста фунтов, а её дочь была на несколько дюймов выше и на несколько фунтов тяжелее. На десерт они предпочитали пирожные из чистого шоколада.
После обеда явился Ларри. За прошедшие несколько лет друзья виделись не так часто, и когда в знакомой обстановке Файр-Айленда снова появился Ларри, они опять почувствовали себя давними друзьями, хотя пышная шевелюра его приятеля поредела и на макушке стала просвечивать тонзура; глядя на Ларри, Тед подумал, что время не щадит и его.
— Вечером предстоит потрясающая вечеринка. Высшего класса. — Это-то у него не изменилось.
— Я предпочёл бы остаться с Билли.
— Бери Билли с собой. Мы его там уложим.
— Ларри, ты потрясающ.
— Конечно. Это же Файр-Айленд, старина. — И он обратил своё внимание на Глорию, которая сменила свою безрукавку «Большие Груди», запачканную во время обеда, на чистую с теми же «Большими Грудями».
Тед с Билли прекрасно провёл время на пляже, где Тед даже осмелился сыграть несколько партий в волейбол, пока Билли строил песочные замки. Ларри позвонил с Оушн-Бич в воскресенье днём. Он готов встретить Теда в шесть на материке и подбросит его домой — надёжный друг Ларри.
— Одна маленькая штучка. Ничего не говори Глории обо мне. Мы расстались.
— Ларри, когда вы успели расстаться? Вы же ещё даже не сошлись.
— Мы занимались этим всю неделю, Но чем ты занимаешься, приятель? Ты ещё никого не подцепил?
— Никого не встретилось.
— Так ищи! Иди ищи и хватай первую же леди.
Со времени ухода Джоанны прошло четыре месяца. Женщины пока его не волновали. Шесть лет с тех пор, как он познакомился с Джоанной, Тед не притрагивался к другой женщине.
— Всё это было так давно, — сказал Тед. — Я даже не представляю, как они сегодня предпочитают обниматься.
Глория позвонила в колокольчик, собирая всё общество. Она извинилась перед Тедом, что сбор носит несколько военизированный характер, но всё равно звонила в колокольчик. «Помогает собирать всех», — объяснила она. Он звучал по воскресным вечерам, когда предстояло отчитываться в расходах — сколько пошло на содержание дома, сколько на его обитателей, и так далее. Это была часть совместного бытия, о котором он забыл — паевой взнос. Собирается ли Тед сейчас вносить его? Его доля была двести долларов, что, как Ларри объяснил ему, было исключительно дёшево.
— Не уверен, — сказал он и все остальные удивлённо воззрились на него, словно он оскорбил каждого из них.
— Я хотел бы переговорить с другим членом моей команды.
Билли был на воздухе, играя в прятки с приятелем из соседнего дома. Тед было сказал ему, что им надо отправляться домой, но не успел он продолжить, что они могут и остаться, стоит только решить, как Билли разразился слезами. Он не хочет оставлять ни этот домик, ни остров, ни своих друзей. Тед выложил двести долларов. Он обрёл официальный статус обитателя дома, члена команды и одинокого родителя в обиталище Дорогой Глории.
В конце недели Оушн-Бич бывал заполнен скопищем людей, которые путешествовали из бара в бар и по знакомым компаниям. Соседи же Теда предпочитали сидеть дома. Так им было удобнее и уютнее. Он тоже мог сидеть в гостиной, вместе с остальными, читая или болтая, что избавляло его от необходимости сталкиваться за стенами с обществом холостяков.