— Лежите, собаки, вам здесь нравится!
— Все готовы? — тихо спросил Федор столпившихся вокруг пленных. Погасили свет, сняли светомаскировочный щит, бесшумно отогнули прутья решетки. Первым выскочил в хлещущую дождем тьму Сергей с ножницами в руках, за ним Федор, Тимофей, Петро и еще три человека. Остальные остались пока в бараке.
Нащупывая в темноте проволоку, Сергей уверенно работал ножницами.
— Много не режь, чтобы пролезть только, — шепнул Федор.
Ползком пробрались до будки. В заливаемом дождем окне маячил огонек. Сергей прильнул к окну. Часовые, мирно покуривая, склонились к печурке. Виднелись только их спины да прислоненные к стене винтовки. Резко рванув дверь, пленные ворвались в будку. Часовые подняться не успели, как их рты уже были зажаты, а руки завернуты назад.
— Если хотите жить, ведите себя тихо, иначе… — спокойно и властно сказал по-немецки Сергей, показывая нож.
Часовые испуганно закивали головами. Их связали, заткнули тряпками рты. Сергей и Федор надели сапоги и шинели солдат, затем отвели их в барак, где привязали к койкам. Выйдя последним, Сергей запер барак и, загнав в канал ствола винтовки патрон, последовал за остальными.
В лицо хлестал дождь. Под ногами была непролазная грязь. Цепочкой, один за другим пробирались пленные вдоль забора к дощатому забору, от которого начинался причал. Сгрудились в темноте под навесом сарая.
— Мы пойдем вчетвером на катер, остальные ждите, — скомандовал Сергей, и через несколько минут все четверо растаяли во тьме.
Море волновалось. Легкие волны пошатывали катер, пришвартованный к причалу. С зажатой в руке винтовкой первым шагнул на катер Сергей, за ним Федор, потом, сопя, неуклюже взобрался Тимофей, за ним Петро.
В вахтенном помещении сквозь стекло пробивалась узенькая полоска света.
— Ничего в щель не видно: светомаскировочный щит поставлен, — прошептал прильнувший к окну Сергей.
Он рывком распахнул дверь и выставил винтовку. Внутри сидели три матроса и резались в карты.
— Hände hoch! — скомандовал Сергей.
Матросы испуганно повскакали с мест и подняли руки. Тимофей и Петро, остававшиеся за дверью, стояли наготове, чтобы при первом сигнале прийти на помощь Сергею и Федору.
— Что случилось? — спросил долговязый белобрысый матрос.
— Вы арестованы!
— Как это?
— Сейчас поймете. Повернитесь к стене! Кто хоть на пол-оборота повернет голову, ляжет с продырявленным черепом, — приказал Сергей.
Матросов связали и посадили за стол.
— Петро! Тимофей! Заходите! Забирайте из пирамиды винтовки и быстрее, без шума за ребятами!
Через пять минут в вахтенное помещение один за другим стали быстро забегать пленные. А Федор уже спустился в машинное отделение и запустил моторы. Катер начал слегка подрагивать. Федор направился наверх, так и не заметив притаившуюся в углу машинного отделения фигуру.
— У меня все готово, — сказал он, войдя в вахтенное помещение.
— Все в сборе? — спросил Сергей, обводя глазами людей.
— Все.
— Отвязывай, Петро! — крикнул Федор, выходя на палубу.
Катер плавно запрыгал по волнам и стал отходить от причала.
— Не собьемся? — спросил Сергей.
— Не беспокойся: пятнадцать лет плавал на Тихом океане механиком. Ты давай пока в рулевую рубку. Правь в открытое море. Я — в машинное, потом сам за руль.
Бешено взревели моторы. Катер рванулся по морской зыби сквозь хлещущий косой дождь. Вдруг из открытого люка на палубе отделилась тень и метнулась к рулевой рубке.
— Фашист, — догадался Сергей.
Он занес нож, но фашист, ухватил его за горло и, навалившись всей тяжестью, увлек за собой к борту. Сергей вонзил ему в грудь нож. Но поздно — они уже за бортом. Ледяная волна накрыла обоих. Руки фашиста разжались. Когда Сергей вынырнул — вокруг были только холодные волны. Издалека на мгновение послышался рокот мотора. Что было сил Сергей крикнул:
— Братцы-ы-ы!
Но только шум волн был ему ответом. Одежда тянула вниз. Он оглянулся: вблизи сквозь свинцовую мглу блестели огоньки пирса. Сергей поплыл к ним по Волнам к берегу. Вскоре он почувствовал под ногами дно и, дрожа от холода, в изнеможении выполз на берег.
Сергей прилег со стороны моря на холодный, сырой песок, тревожно выжидая: не появится ли кто-нибудь. Но никого не было. Скольких усилий стоил ему эта попытка побега… И вот он снова лежит на этом ненавистном берегу один, мокрый, продрогший. А через несколько часов, может быть, сейчас, его поймают — и тогда смерть в невероятных мучениях. Сергей застонал от отчаяния.
Что делать? Пробираться через материк? Он хорошо знает немецкий язык и может спросить у каких-нибудь жителей дорогу, добраться до вокзала, а там залезть на платформу поезда под брезент военного груза. Но разве так долго пролежишь? А что он будет делать без документов и денег?
Недалеко от пирса в свинцовой мгле виднелось одинокое здание портового пакгауза. Сергей снял тяжелые сапоги, вылил из них воду, обулся и, осторожно двинулся в сторону пакгауза к пристройке для хранения пакли.
«Туда! Спрятаться под самым их носом! Там меньше всего будут искать, — решил он. — Просохнет одежда, а там видно будет».
В пристройке было темно и тихо. Лишь слышался глухой шум моря. Паклю в пристройку привезли месяц назад, и Сергей, который тогда вместе с другими участвовал в разгрузке, запомнил здесь каждый уголок. Он забрался почти под самую крышу. Снял с себя куртку, брюки, белье. Выжал их, снова оделся, и, дрожа от озноба, с головой зарылся в паклю. К рассвету он все же согрелся. Вся ночь прошла в бреду. Ворочаясь с боку на бок, Сергей вновь и вновь перебирал в мыслях только что пережитое, обвиняя себя и Федора в том, что не догадались осмотреть машинное отделение, где скрывался фашист.
«А ребята все-таки ушли. Хорошо!» — думал он.
Глава X
Железный канцлер
Обер-лейтенант Ридлинг сидел за столом и торопливо писал:
«Дорогая Берта!
Пишу тебе из маленькой деревушки, затерянной в необъятных снежных просторах России, пользуясь случаем, что один мой верный друг завтра едет на родину в отпуск и сам тебе отдаст письмо.
За два года этой проклятой бойни я столько перевидал и перечувствовал, что прежнее спокойствие, очевидно, надолго покинет меня. Очень прошу тебя, прочти мемуары Бисмарка, особенно его воспоминания о службе в России военным атташе. Железный канцлер оказался гениальным пророком. Ты поймешь, что я хочу этим сказать, когда прочтешь его мемуары. Я по-прежнему горячо люблю тебя и нашу милую Германию. И во имя этой любви мне хочется сбросить с себя сдавливающий мое сердце мундир и, как отцы и деды мои, взять в руки топор или молоток и стать простым рабочим-плотником, а еще мне безумно зарыться с головой в книги, журналы, куда угодно, лишь бы не заниматься проклятой политикой, не быть невольным участником чужих преступлений…
Будь трижды прокляты те, кто затеял эту бойню! Будь прокляты и те, кто поэтизирует ее на страницах газет, журналов, отравляя сознание честных людей! Война, Берта, это ужасно! Сейчас глубокая ночь. Разыгравшаяся вьюга вынудила наш гарнизон остановиться на ночлег в глухой деревушке. Мой генерал спит. Я по-прежнему с ним, куда денешься? Но как мне все опротивело! Как все надоело!..»
Вдруг где-то далеко раздались глухие выстрелы, затем четкая дробь автоматной очереди. Обер-лейтенант Ридлинг торопливо выскочил из-за стола, сунул письмо в карман френча и, накинув шинель, выскочил на улицу. Вьюга швырнула ему холодную горсть снега в лицо и за воротник. Где-то почти рядом, за домом, автоматная очередь смешалась с пронзительным воем вьюги.
— Русские! — крикнул какой-то солдат, пробегая мимо него.
Ридлинг спрыгнул с крыльца, зажав в руке парабеллум, затем перемахнул через сугроб и очутился около дерева в стороне от дома.
«Займу позицию здесь», — подумал он. Выстрелы все приближались. Вьюга разбушевалась не на шутку. Сквозь снежные вихри слабо виднелась крестьянская изба, покинутая им несколько минут назад.