— Ринслер? — удивился мужской голос.

— Привет, — сохраняя вежливость, улыбнулся мужчина, но скорее каким-то хищным оскалом, нежели приветливой улыбкой.

— Тебе помочь? — ошарашено поинтересовался проходивший мимо воин.

Ринслер стоял от девчонки на расстоянии вытянутой руки и держал ее за горло. Девчонка в ответ пыталась всеми силами вырваться, но когда поняла, что „все силы“ тут не помогут, попыталась дотянуться до мужчины собственной ладошкой. Ладошка достала аккурат до скулы Ринслера, и Эва со всей ненавистью пыталась ударить его хотя бы так.

Со стороны это выглядело так, словно она пыталась его погладить.

— Эва, — раздраженно отклонился Ринслер, но пальцы девчонки все равно задели шею, щекоча кожу, — Эва, дорогая, хватит.

Эва прислушиваться не стала и, дернувшись, все-таки дотянулась ладошкой до щеки мужчины. Правда, удар вышел хиленьким, даже рядом стоящий воин усмехнулся.

— Спасибо, твоя помощь не требуется, — спокойно сказал Ринслер, обращаясь к новому гостю, при этом морщась от каждого „шлепка“ по щеке. — Мы сами справимся. Малышка, прекрати, пожалуйста!

— Ну ладно, — пожал плечами в ответ воин. — Но если что — зови.

— Ага, обязательно.

Как только воин скрылся за поворотом, Ринслер сжал горло ненавистной девчонки еще сильнее, другой рукой приставив к ее щеке недавно украденный нож.

— Ах ты маленькая тварь! — зарычал он ей чуть ли не в самое ухо. — Ты хоть понимаешь, какая эта ценная штука?!

То спокойствие, с которым он разговаривал с мимо проходящим воином, испарилась без следа, и его место заняла неконтролируемая ярость. Казалось, мужчина готов был растерзать непокорную девку. Его взгляд в этой полутьме увидеть было невозможно, но в каждом движении, в каждом вдохе чувствовалась ненависть и презрение.

Эва всем своим нутром ощутила, как ее окатила волна ужаса. В мозгу билась лишь одна мысль: „опасность!“. А в случае опасности девушка привыкла делать лишь одно: бежать. Но теперь это не поможет… этот монстр найдет. Куда бы они ни бежала, где бы ни пряталась, он найдет ее везде.

— Если ты не можешь сдаться сама, это сделают за тебя.

Если раньше он издевательски подтрунивал над девушкой, то теперь шутки кончились. По-настоящему кончились. Не как в прошлый — просто решил проучить ее за дерзость, а намного серьезнее. На этот раз никто никого учить не будет.

— Я не сдамся, — прошептала Эва, чувствуя дыхание мужчины у себе на шее. — Я никогда, никогда не сдамся.

— Знаешь, чем я занимаюсь в этом подземелье? — Яростный шепот раздался у нее прямо над ухом. Девушка почувствовала, как мужские руки отпускают ее горло, и большие ладошки съезжают ниже — сперва на плечи, затем еще ниже.

— Чем? — выдохнула Эва, понимая, что не может сдержать дрожь.

— Я ломаю людей, — Ринслер приподнял ее голову за подбородок. Девушка не видела выражения его глаз, но этого и не требовалось — ей и без этого захотелось спрятаться в самой глубокой норе и никогда, никогда оттуда не вылезать. Чтобы больше никогда не ощущать этого мертвого холода, которым веяло от пронзившего насквозь взгляда. — Я избиваю человека до такой степени, пока не пойму, что он все равно будет сопротивляться. Я знаю, что сопротивление бесполезно и бью сильнее. Потому что тут не победить. Это не сказка, не романтическая история о прекрасных принцессах, это ад, в котором ты — чертова шлюха. И сколько бы ты ни сопротивлялась, сколько бы ты ни боролась, тебе не победить. Никогда.

Эва почувствовала, как сердце пропустило несколько ударов. Она думала, что нарвалась на очередного идиота. Но она нарвалась на настоящее чудовище.

— Думаешь, до этой пустыни моя жизнь была похожа на сказку? — с горечью спросила девушка, сильнее прижимаясь к холодной стене. Она помогала чуть остудить не пойми откуда появившийся жар в теле. — Этот ад не сильно-то отличается от того, из которого я пришла. Меня уже невозможно сломать.

Ринслер усмехнулся, перемещая свои руки по обе стороны от лица девушки.

— У каждого есть свой предел.

Эва почувствовала, как перехватило дыхание. Сперва подумала, что от страха, и обнадеживала себя этим ровно до тех пор, пока не почувствовала предательскую пульсацию внизу живота. Это невозможно. Немыслимо. Он последняя тварь, его нельзя… хотеть. От этой мысли девушка прерывисто вздохнула и, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу, хрипло выдавила:

— Если у каждого есть свой предел, то где же твой?

В эту же секунду кулак Ринслера с силой врезался в стену. Мужчина, стиснув от ярости челюсть так, что на скулах заходили жевалки, сказал:

— Поверь, тебе лучше не знать.

— Почему? Боишься признаться в слабости?

— Бояться стоит тебе, потому что моя слабость чревата именно для тебя.

— Тебе меня не запугать, — поджала губы Эва, пытаясь унять колотящееся внутри сердце. — Что ты можешь сделать? Убить? Изнасиловать? Пытать? Мне все равно, это не заставит меня сломаться.

— Знаешь, что заставит? — угрожающе спросил Ринслер.

— Что?

— Боль.

Он впился в ее губы с такой яростью, как будто действительно готов был убить. Это был не поцелуй, это было что-то по-зверски неистовое, неукротимое и жестокое. Такое, которое должно было заставить жертву испугаться, вжаться в стену и тихонечко завыть. Губы мужчины были слишком настойчивыми, слишком жестокими, и поцелуи сами по себе были неправильными — словно просто выпускали наружу животный инстинкт. Ринслер хотел, чтобы жертве стало страшно, больно и неприятно.

Но жертва, неожиданно для них обоих, начала отвечать на поцелуй.

Эва чуть приоткрыла рот, позволяя поцелуям стать еще глубже и яростнее. Теперь уже не она вжималась в стену, ее вжимали сильные мужские руки. Краем сознания девушка отметила, что каменные выступы больно впиваются в тело, но в этот же момент услышала хриплый стон Ринслера и все мысли полностью вылетели у нее из головы.

То, что она делала — было ненормальным. Она не должна была показывать, что настолько доступна. А может, наоборот, тем самым показывала, что жертвой в этой игре ей уже не быть.

Эва, отбросив в сторону все сомнения, обвила руками шею мужчины и выгнулась ему навстречу, прижимаясь своей грудью к мужской, оказывается, обнаженной груди. После их совместного путешествия по тоннелям он так и не надел рубашку… но так было даже лучше. Девушка, не прерывая поцелуя, прикоснулась руками к рельефным мышцам, провела ладошками вдоль живота, останавливаясь на чуть выпирающих боках. Улыбнулась, почувствовав, как в ответ Ринслер обеими руками сжал довольно объемную грудь девушки.

Мужчина прервал поцелуй, но лишь для того, чтобы без помех избавиться от ненужной одежды. Довольно грубо провел руками вдоль тела девчонки, ожидая нащупать конец платья в самом низу, но вдруг понял, что Эва не в платье… а в его рубашке. Опешил на секунду и девушка, видя такую реакцию, сама стянула свою одежду.

— Ты же любишь смотреть на грудь, — совершенно серьезно сказала она, возвращаясь к далеко не нежному поцелую.

По тоннелю вновь разнесся утробный то ли стон, то ли рык. А в следующую секунду обнаженная женская спина врезалась в холодную стену. Ринслер грубо раздвинул девушке ноги, дернул ее тело вверх, поддерживая ее за внутреннюю сторону ляжек. Он больше не целовал губы девушки, вместо этого отстранился от нее и заглянул прямо в глаза. А в следующую секунду вошел в нее, абсолютно к этому не готовую. Ей должно было быть больно. Он не хотел доставлять ей удовольствие, лишь боль. Только боль.

И Эва вскрикнула от этой боли. Это было слишком резко, слишком грубо. Ринслер не стал дожидаться, пока она привыкнет к нему. Он начал двигаться — сперва медленно, но по-прежнему яростно, затем все ускоряя свои движения.

Эва, которая вначале закусила губу от боли и тихо, но отчетливо выла от резких движений, вдруг почувствовала, как расслабились женские мышцы, спокойно пропуская мужскую плоть. И боль вдруг неожиданно сменилась наслаждением. Эва не хотела этого показывать, не хотела, чтобы Ринслер видел, что ей приятно. И в те моменты, когда стоны сдержать было выше ее сил, просто морщилась, старательно показывая, как ей противно. А потом вдруг, неожиданно для самой себя, резко выгнулась ему навстречу, пытаясь ощутить его еще глубже. Ринслер замер на мгновение, пытаясь понять, что это было, и Эва сама поддалась вперед, призывая не останавливаться.