После скандала, результатом которого явилось то, что она осталась без своего ноутбука, который теперь испытывали на прочность Джон с Ремом в своей комнате, она обессиленно лежала у себя в комнате на кровати глядя в потолок и хмурясь.

Исходя из слов Леона она больше никогда не вернется к своему прежнему виду и навсегда останется с этим странным цветом волос и странной потребностью к хорошей погоде... Как это все-таки печально, ей никогда больше не придется помогать маме в поедании двухдневных супов из чечевицы и макарон... Хотя это и не печально вовсе. Именно без этого она вполне смогла бы обойтись и жить хоть всю жизнь, без каких бы то ни было неудобств.

Но вот пирожные по выходным и разные другие предатели хорошей фигуры... Нет, это все-таки очень печально.

Но с другой стороны, теперь она избавлена от постоянной потребности так распределить свое время чтобы не опоздать на обед или завтрак...  Подумать только... Но может это не правда? В конце концов сколько она знает этого самого Леона? Неделю, не больше, и при этом она должна ему верить? Но если отбросить все эти, совершенно сейчас ненужные мысли, она действительно может полагаться на него, ведь он... Ведь она обязана ему жизнью и с этим ничего уж не поделаешь.

- Что ж, - прошептала Роза себе под нос, - с этим ничего уж не поделаешь... Остается лишь приспосабливаться к этой новой жизни.

И все началось сначала. Клара мучила ее два урока подряд, пытаясь выведать имя и телефон ее парикмахера, и Розе не оставалось ничего иного как наплести ей в три короба про ее троюродного дядюшку из Флоренции. К счастью, особо блистательным умом Клара не обладала, и наконец оставила ее в покое. Нелси показала себя со своей наилучшей стороны: она проигнорировала и ее волосы и ее саму в целом, за что Розa прониклась к ней величайшей, но молчаливой симпатией. Больше никто ее не трогал, и спустя три дня вернулись самые обычные и счастливые будни.

На четвертый она даже смогла противостоять желанию устроить пляж во время перемены во дворе, и скромно обедала парой сухариков в тени, в полном одиночестве. Стояли на редкость хорошие солнечные дни, уже правда переставшие всех удивлять своей пригодностью.

Теперь она все больше времени проводила в одиночестве, и все чаще ловила себя на мысли о том, что думает о Леоне.

Но вот прошла неделя, две, а он все не появлялся, и она приуныла. Опять зарядил маленький противный дождик, оповещавший ее о том, что он далеко и совсем о ней не думает. Ко всему прочему, она подхватила грипп и два дня лежала дома. Ее здоровье словно приобрело повышенную чувствительность к микробам, как бывает у людей со слабым иммунитетом. Олив, пичкавшая ее витаминами, никак не могла понять причину ее плохого состояния, и даже один раз сводила дочь к врачу, где ее ошеломили неопровержимым фактом: Роза, как оказалось, полностью здорова, и даже грипп, который она подхватила, держался не более двух часов, после чего бесследно исчез.

- У вашей дочери поразительно сильный иммунитет, - заявили врачи, кивая на бледную, с синяками под глазами Розy, сидевшую в кресле, - вы можете быть абсолютно спокойны, мэм. Единственное "но" в ее самочувствии это нехватка витамина Д. Свозите ее к морю, к солнцу.

Олив приняла это утверждение за отговорку глупых врачей и продолжала пичкать дочь различными витаминами.

Под конец второй недели бедная мать уже начала всерьез беспокоится. Несмотря на питание Розa сильно похудела, и была скорее похожа на приведение чем на ребенка. Она уверяла мать что не хочет есть. Каждый день повторялось одно и тоже: на завтрак Олив впихивала в слабую и протестующую дочь тарелку овсянки, не подозревая, что едой она лишь ухудшает ее самочувствие, на обед - здоровая питательная пища, которую желудок больной не мог усваивать вообще, и на ужин овощи.

Сама Роза изо дня в день умоляла мать послушаться врачей и увести ee к солнцу, но все мольбы пропадали втуне. Олив заботилась о дочери, и не допускала мысли о том, что какой-то слабенький лучик может поставить ее на ноги.

Роза слегла. Раф уже начинал обзванивать лучших медиков города, когда в один прекрасный день всех не разбудило все-таки прорвавшиеся сквозь пелену облаков солнце. Но ни один лучик не попадал в комнату больной, по настоянию матери, окна были плотно занавешены  бордовыми занавесками.

В два часа пополудни в дверь кто-то позвонил.

- О! Это наверное доктор... - Раф сорвался со своего дивана, устремился в прихожую и распахнул дверь. На пороге стоял высокий, черноволосый молодой человек, со светло-карими глазами и самой обыкновенной внешностью.

- Вызывали доктора? - даже не здороваясь, выпалил он.

Если бы обеспокоенный здоровьем дочери Рaф был бы в состоянии трезво взглянуть на незнакомца, и на миг забыть o больной, он бы сразу обратил внимание на то, что с молодым человеком творится что-то неладное: его глаза неестественно ярко блестели на лице, выдавая тем самым чрезмерную взволнованность и беспокойство; он тяжело дышал, как будто преодолел все расстояние до их квартиры бегом.

Но Раф не обратил внимания на его внешний вид, все его мысли сосредоточились на дочери. Он кивнул.

- Да, да, конечно, проходите.

Без лишних слов доктор прошел в темную комнату Розы и закрыл за собой дверь, оставляя тревожного родителя в коридоре. Потом быстро подошел к окну и распахнул его, впуская в комнату поток свежего воздуха и лучи солнца, тут же полившиеся на подушку бледной, как смерть, страдалицы.

- И они называют себя ее родителями... - сердито пробурчал он и сел у ее изголовья. Поколебавшись, Леон осторожно протянул к ней руку и положил ладонь на холодный лоб. Роза вздрогнула.

Пять минут прошло в полном молчании, и наконец она открыла глаза и сфокусировалась на медике. Леон поспешно оттернул руку, но она была слишком слаба для того чтобы заметить это движение. Глаза то и дело смыкались, ей явно было сложно держать его лицо в фокусе.

- Ты? - выдохнула Роза после минутного молчания.

Леон улыбнулся ей и облегченно вздохнул.

- Наконец-то, Роза... Я уж начал беспокоится, - oн обвел глазами пыльную комнату. - И сколько же времени ты провела в этой... хм, берлоге?

- Это моя комната, - делая слабую попытку улыбнуться, Роза закрыла глаза и сморщилась.

- Так сколько?

- Я не помню... Кажется около двух дней.

Леон мрачно кивнул и скосил глаза на дверь, за которой, судя по шепоткам, столпилась вся семья.

- Если бы я только знал... Твоим родителям, Роза, не помешало бы хоть изредка, - он сжал кулаки, - проявлять к тебе хоть немного внимания. Если бы я только мог догадываться, что они с тобой сделают,  я бы не уезжал.

- Не уезжал? - безо всякого выражения повторила она

- У меня были дела, а ты очевидно не смогла жить одна... Это странно. Я имею в виду, - поспешно поправился он видя ее недоуменный вид, - без погоды, без действительно хорошей погоды твое здоровье так пошатнулось, что я не мог дальше тянуть, и приехал.

Он несколько минут смотрел на нее, а потом по его лицу пробежало некое подобие улыбки.

- Роза... Ты такая бледная.

- Наверное.

Он погладил ее по волосам и шире распахнул окно, впуская больше света.

- Как ты себя чувствуешь теперь?

- Лучше... Спасибо. Но ты так и не сказал...

Но Леон поднял руку, и Роза умолкла. Потом он быстро отдернул шторы, чтобы свет продолжал проникать, но само окно прикрыл. Не следовало подвергать нервы Олив такой опасности переволноваться. В дверь постучали, и не дожидаясь ответа вошли Рaф и Олив. Оба тотчас зажмурились и застыли в дверях. Леон кашлянул.

- Ваша дочь скоро пойдет на поправку.

Глаза Олив наполнились слезами. Она бросилась к дочери и обняла ее.

- Девочка моя... Как я рада, но... Не стоит тебе лежать при таком свете, это может негативно на тебя повлиять, я его закрою.

- Нет! - в один голос выкрикнули Леон с Розой и ее рука, потянувшееся было к занавескам, застыла в воздухе. Олив недоуменно вскинула брови. Леон сказал: