Ксендз отходит, пожимая плечами.
А светлячок в листве древесной,
Он может говорить, как люди?
Отшельник
А почему же нет? Возможно ли иначе?
Дитя, иди сюда. Прижми к конторке ухо.
Там душка бедная скребется, плачет
И просит трех молитв. Ага, дошло до слуха?
Ребенок
Тик-так! Тик-так! Как будто под подушкой —
Тик-так — идут часы. А что случилось с душкой?
Чего она за стенкой этой хочет?
Тик-так, тик-так — о чем выстукивает звонко?
Отшельник
Теперь он жалкий червь, лишь дерево он точит,
А был — ростовщиком!
(К червяку.)
Ну, что тебе, душонка? (Изменяет голос.)
«О трех молитвах я прошу ребенка».
А, пан скупец! Знаком я с этим дедом:
Моим когда-то близким был соседом;
Он в золото по горло зарывался,
Он дома на засовы запирался —
Не беспокоился, что стонут на пороге
Сироты, вдовы, нищи и убоги,—
Ни корки не дал им и не швырнул монеты!
Покуда не ушел со света,
Душа его в мешках презренного металла
На дне конторки обитала.
Л потому и ныне, после смерти,
Покуда кары он достойной не отбудет,
Ворочаться он там, пищать и грызться будет.
Вы слышите, как сверлит он, как вертит!
Коль милость оказать ему хотите —
Три раза «Богородицу» прочтите!
Ксендз входит со стаканом воды.
Отшельник (еще возбужденнее)
А что? Ты слышишь голос духа злого?
Ксендз
О, милосердный бог! Что выдумал ты снова?
(Озирается.)
Ведь нет же ничего. Темно кругом и глухо.
Отшельник
Услышишь! Только лишь наставь получше ухо!
(Ребенку.)
Что, детка? Духа писк дошел тебе до слуха?
Ребенок
Отец, ведь верно, говорит там кто-то!
Отшельник
Что скажешь?
Ксендз
Дети, спать! Мерещится вам что-то!
Нигде — ни шороха. Кто страх на вас наводит?
Отшельник (с улыбкой детям)
Природы голоса до старцев не доходят!
Ксендз
Брат, вот тебе вода! Возьми в ладонь водицы — ^ Пусть буйное чело немного охладится!
Отшельник
(берет воду, умывается, в это время часы начинают бить; после нескольких ударов отшельник проливает воду и смотрит, неподвижный, серьезно и мрачно)Вот десять бьет!
Поет петух.
Петух поет! Знак первый!
Одна свеча гаснет.
Срок близок. Первый свет угас.
Знак верный! Осталось два часа…
(Начинает дрожать.)
Как холодно!
Между тем ксендз не без удивления смотрит на свечу.
Что, вьюга
Иль дождь на улице?
(Идет к печи.)
Я где?
Ксендз
Ты в доме друга!
Отшельник (придя в себя)
Я напугал тебя? Ведь я, в наряде диком,
Ворвался в дом чужой, всех потревожил криком!
Болтал?.. Ах, позабудь, о чем вели беседу!
Я бедный путник. Я с чужбины еду.
(Осматривается и приходит в себя.)
Ах, в юности еще, давным-давно когда-то,
До нитки обобрал меня
(усмехаясь)
злодей крылатый,
Лохмотьями, тряпьем теперь прикрыты плечи.
(Обрывает листья, поправляет платье; жалобно.)
Сокровища мои украл злодей проклятый!
В невинность кутаюсь. Прикрыться больше нечем!
Ксендз
(который не отрываясь глядел на свечу, отшельнику)
Ты успокойся!
(Детям.)
Кто тут гасит свечи?
Отшельник
Чудес не ждешь? Так жди от разума ответа!
Природа, как и мы, таит свои секреты.
(С жаром.)
Не могут разрешить кое-каких вопросов
Не только простаки, но — ксендз, мудрец, философ!
Ксендз (берет его за руку)
О сын мой!
Отшельник (растроганный и удивленный)
Сын? Как молния, твой голос:
Мрак озарен, и память пробудилась!
(Присматривается.)
Да, узнаю тебя, и этот дом я знаю.
Ты — мой второй отец! Отчизна дорогая!
Как детки выросли! Как все переменилось.
И у тебя, отец, седой я вижу волос!
Ксендз
(с волнением берет свечу, вглядывается)
Как? Знаешь ты меня?..
Он?.. нет же… быть не может!
Отшельник
Я — Густав!
Ксендз
Густав! Ты? О всемогущий боже!
(Обнимает его.)
Мой ученик? Мой сын!
Густав
(обнимает ксендза, глядя на часы)
Отец, еще могу я Обнять тебя… а через час… уйду я
В тот дальний край, куда и ты, мой отче,
Пойдешь, хоть и идти, быть может, не захочешь!
Ксендз
Откуда ты пришел? Твой вид! Одежда эта!
Ты должен объяснить, зачем, куда ты скрылся?
Как будто утонул, сквозь землю провалился!
Не написать письма! Не переслать привета!
И столько лет отсутствовать!.. О боже!
Ты, Густав! Ты, краса и гордость молодежи!
Каким ты был тогда прелестным мальчуганом!
И вот теперь… В таком ты виде странном?
Густав (с гневом)
Старик! Уж если мы друг друга попрекаем,
Знай, ты убил меня! Читать меня учил ты,
И книги чудные передо мной раскрыл ты,
И книгу естества… Вот этим и убил ты!
Ведь адом сделал мир ты для меня…
(С печальной улыбкой.)
и раем!
(Громко, с презреньем.)
А это — лишь земля!
Ксендз
Что слышу! Бог свидетель —
Я не губил тебя. Я только добродетель
Внушал тебе. Я пекся, как о сыне!
Густав
Вот именно по этой лишь причине
Тебе, отец мой, многое прощаю!
Ксендз
Ах, Густав! Об одном всегда молил я бога —
Чтоб встретиться нам снова привелось бы…
(Обнимая.)
Густав (Смотрит на свечу.)
Обнимемся еще!
Сейчас свеча другая Погаснет!
Бог твою исполнил просьбу!
Уж поздно…
(Смотрит на часы.) а длинна обратная дорога!
Ксендз
Ты завтра все свои опишешь приключенья!
Теперь же отдыхай! Спать надобно ложиться.
Густав
Спасибо. Не могу принять я приглашенья:
Я не имею средств с тобою расплатиться.
Ксендз
Что?
Густав
Проклят, кто живет на даровщинку!
Все нужно оплатить… И если не работой,—
По крайней мере, чувствами, заботой,
Слезами! Ведь господь за каждую слезинку
Воздаст! Но я, пройдя края воспоминаний,
Где каждый уголок так много взял рыданий,
Оставил там все чувства, слезы, вздохи.
Брать в долг, чтоб не отдать, — способны лишь пройдохи!
(После паузы.)
Недавно посетил я дом покойной мамы.
Все, все разрушено. Едва узнал я прямо!
Руины, пустошь, тлен, разбитые калитки,
В траве перед крыльцом лежат паркета плитки.
Полынь, чертополох — одни в усадьбе гости.
Царит молчание, как в полночь на погосте!
И вспомнилось, как этими местами
В былые дни я возвращался к маме.
Привет я слышал ото всей округи:
Еще за городом дежурят паши слуги.
Братишка с сестрами на площадь выбегают:
«Ах, Густав, это ты!» Коляску окружают,
Гостинцы получив, несутся с упоеньем,
А на пороге мать стоит с благословеньем,
И школьные друзья спешат пожать мне руку…
Л нынче — пустота! И — ни души, ни звука!
Вдруг лай послышался. Есть все же в доме житель.
Да это верный Крук, наш пес, наш охранитель!
Ведь лучшим сторожем в усадьбе ты считался!
Один из всех друзей и близких ты остался,
Состарился, а все ж хранишь ты от кого-то
Дом без хозяина и без замка ворота.
«Крук!» Прыгнул мне на грудь, услышав зов нежданный,
Завыл и на землю свалился бездыханный!..
Тут свет мелькнул в окне. Вхожу я. Что такое?
Чей там фонарь горит в глубокой тьме покоя?
Там — вор! Топор — в руках. Гляжу я — что-то рубит!
Остатки прошлого вконец, проклятый, губит.
Где ложе матери стояло — место это
Он рушит топором, дробит куски паркета.
Схватил его! Дрожит! Глаза на лоб полезли.
А я? Заплакал я. И будто бы воскресли
Тут тени прошлого… Но вот и жизни признак:
Старуха страшная, похожая на призрак.
Ей показался я, наверно, тоже тенью,—
Шатается она, кричит она в смятенье.
«Не бойся! С нами бог. Ты, дорогая, кто же?
Зачем среди руин ты оказалась тоже?»
«Я нищая, — она мне молвит со слезами,—
Я в доме здесь жила когда-то с господами.
Ах, память вечная добрейшим людям этим!
Но счастья не дал бог ни им самим, ни детям:
Погибли, разбрелись. Пустыня в этом доме!»
«Где ж барич молодой?» — «Должно быть, тоже помер!»
За сердце взялся я и замер у порога.
Так, значит, все прошло?
Ксендз
Кроме души и бога!
И радость и печаль пройдут но божьей воле.
Густав
У дома твоего, вот здесь, при этой школе,
И на дворе с детьми пересыпал песочек.
Купались в речке мы и бегали в лесочек,
И там из птичьих гнезд раздобывали яйца,
И со студентами играли здесь мы в зайца.
И в рощице вон той сидели час за часом,
Гомера слушая и рассуждая с Тассом.
Под Веною с тобой мы были, Ян Собеский!
Кричу я школярам: «Эй, стройтесь к лесу ближе!
Там полумесяцы встают в кровавом блеске
Над тучей басурман! Здесь — войско немцев вижу!
Наставить копья! Эй! Взять повода короче!»
Врываюсь. А за мной как молнии удары
Блеск польских сабель. Бей! И гибнут янычары,
Прочь головы летят, летят тюрбанов клочья.
Кой-кто спасается… А сколько в землю вбито!
Ударил в звезды вопль, сквозь пыль гремят копыта.
Под самый вал враги отброшены далеко!
…Туда она пришла взглянуть: играют дети.
Увидел я ее под знаменем Пророка,—
И умерли во мне и Готфрид и Ян Третий.
Так сделалась она владычицей моею,
Живу лишь для нее, живу я только ею!
Повсюду чудятся черты ее живые:
Здесь дивный лик ее я увидал впервые,
Здесь удостоен был впервой ее приветом,
Цветы я для нее сбирал в лесу вот этом,
Здесь на пригорке мы Руссо читали вместе,
Беседку для нее воздвиг на этом месте,
Любила с удочкой вот здесь она склоняться
Над речкой, где форель, где карпы серебрятся.
А нынче!..
Ксендз
Плачь; но знай, что скорбь воспоминаний
Порой съедает нас, но времени движенья
Не остановит, нет!
Густав
И после всех страданий,
И после стольких лет скитаний, испытаний
Вернулся я сюда в ужасном положенье!
Вот камень, в детстве ты играл которым…
С тем камнем не хотел ты расставаться,
Ты взял, пронес его по всем земным просторам
И вот принес назад затем, чтоб убедиться,
Что на одно лишь нынче он годится —
Стать изголовьем гробовым для старца.
О ксендз, коль не заплачет этот камень
Отчаянья горчайшими слезами —
Брось этот камень прямо в адский пламень!
Ксендз
Нет горечи в слезах, коль смешан со слезами
Нектар божественный — о прошлом счастье память.
Свет милосердия струит слеза такая,
Отрава горькая — вот слезы негодяя!
Густав
Так слушай же! Я вновь пошел бродить по саду,
Вдыхал такую же вечернюю прохладу,
И в небе надо мной обычное сиянье
Лил бледный месяц, и сверкали росы,
В лугах туман снегоподобный несся,
И звезд ночное кончилось блужданье,
Они тонули в синеве глубоко…
И вот: как ветарь, горит звезда востока,
И то же чувство жжет, но лишь ее здесь нету!
В беседке легкий шум… Уж не она ли это?
Нет. Это шум листвы… Шуршит она уныло.
Беседка! Колыбель ты счастья и могила!
Здесь я нашел, здесь — потерял! Кто знает —
Быть может, здесь вчера она гуляла,
Вот этим самым воздухом дышала?
Гляжу кругом. Напрасно взор блуждает,
Лишь крохотного я увидел паучонка:
Намереваясь двинуться куда-то,
Он свесился с листка на паутинке тонкой…
Да, оба связаны мы с миром слабовато!
Скамейку прежнюю увидел я в беседке,
Сухие листики на ней, сухие ветки,
Букетик брошенный, какая-то травинка
И — моего листка другая половинка!
(Достает листок.)
Да, этот самый лист! Я вспомнил: «Будь здорова!»
Ты здесь, мой старый друг! Вот встретились мы снова!
И ласкова беру я этот листик в руки:
Ну, как она живет? Не сохнет от разлуки?
Чем забавляется? Встает не слишком рано?
Что любит исполнять она на фортепьяно?
Гуляет где она? Сидит в какой из комнат?
Румянец скромности пылает ли, коль вспомнит
Она меж дел своих и обо мне, далеком?
И вспоминает ли меня хоть ненароком?
Что слышу? Вот мне казнь за все расспросы эти!
(Со злобой бьет себя по лбу.)
В замужестве!..
(Поет.)
Вначале!..
(Обрывает песню, к детям.)
Пойте, дети!
(Поет.)
Та девушка вначале И день и ночь в печали…
Хор детей
Так любит, обожает —
Все время вспоминает!
Густав
Потом — в день только разик,
А после — только в праздник!
Хор детей
Так любит в самом деле,
Что вспомнит раз в неделю!
Густав
И впредь не забывает —
Раз в месяц вспоминает!
Хор детей
Добра! Не забывает —
Раз в месяц вспоминает!
Густав
Ручьи стремятся полем,
Мы память не неволим:
Пусть вспомнит в год хоть разик —
На пасху, в светлый праздник!
Хор детей
Мила, не забывает,
Раз в год — а вспоминает!
Густав (указывая на листок)
Ей даже памяток моих уже не надо!
Забыта прошлого последняя частица!..
А рядом… Рядом, за решеткой сада,
Сияющий дворец во мраке громоздится.
Мне изменил мой шаг. Идти так трудно было,
Но все ж меня влекла неведомая сила.
Из сада темного туда, к дворцу, я вышел
И крики кучеров и стук колес услышал.
И сквозь хрусталь окна я вижу: гости в зале.
Играют и поют… Чей праздник там справляли?
Тост! Имя слышу я… Чье имя? Не скажу я!
«Да здравствует!» — кричит там кто-то, торжествуя.
И много сотен уст крик повторяют снова:
«Да здравствует!» И я прибавил: «Будь здорова!»
И ксендз, я слышу, выступает с речью:
Сказал он здравицу, назвав другое имя…
(Как бы всматривается в двери.)
Воспоминания! Убит, убит я ими!
И кто-то… Не она ль?.. Не знаю, не отвечу —
Быть может, и она… благодарит любезно…
И тут передо мной как бы разверзлась бездна,
Слепой от ярости, напряг я, помню, плечи,
Чтоб высадить окно… и наземь повалился
Без чувств…
(После паузы.)
Нет! Я не чувств… я разума лишился!
Ксендз
Ты добровольных мук искал, несчастный!
Густав
Там веселились. Я, как труп безгласный,
Лежал в траве, слезами орошенной:
Мученья и любви контраст ужасный!
Все кончилось. Я был как оглушенный.
Молниеносный миг. Он бесконечно длится…
Кровавый день вставал, томительно пылая…
В день Страшного суда все это повторится!
(После паузы.)
Так смерти ангелом я изгнан был из рая!
Ксендз
Ты боль не береди в полузажившей ране!
Старо, но верно предостереженье:
Что кончилось, то снова не настанет —
Вот каково господнее решенье!
Густав (печально)
Нет! Друг для друга мы! Звезда одна и та же,
Когда родились мы, зажглась в ночи над нами.
Мы сходны внешностью, и равны мы летами,
Одно н то ж. е думали мы даже,
Одно и то же по душе нам было,
Одно и то же нас и отвращало.
Объединяло нас одно начало.
(С глубокой печалью.)
Бог завязал узлы, а ты их разрубила!
(Громче, гневно.)
О женщина! Создание пустое!
Пушинка на ветру! Ты внешней красотою
Внушаешь зависть ангелам крылатым,
Но как бездушна ты! Ослеплена ты златом!
Кубышка почестей, сияя и блистая,
Но так же, как и ты, внутри совсем пустая,
Слепит твои глаза… Так пусть же станет златом
Все, что ты тронешь сердцем и устами!
Целуйся, обнимайся с хладным златом!
И все же, если скажут мне сегодня:
«Вот лучшая из девушек прелестных!
Тебе отдать ее — решение господне,
Она прекраснее всех ангелов небесных,
Прекрасней той, твоей, прекрасней грез поэта!» —
Я все-таки, в обмен на совершенство это,
И взгляда твоего не променяю!
И если б за прельстительницей тою
Приданое поплыло золотое —
Все клады Тахо, все услады рая
С небесным царством вместе, — и тогда я
На все это сверкание пустое
Ни взгляда твоего не променяю!
И даже не взгляну! А если б та девица
Просила хоть ничтожную частицу
Той жизни, что тебе дарю сполна я,—
Не захочу ни на единый день я
Моей любовью с нею поделиться
И даже на одно мгновенье!
(Сурово.)
А ты? С холодным сердцем, с безразличным взглядом
Моей погибели ты вымолвила слово.
Костры ты без числа во мне воспламенила
На вечное мое мученье!
Они горят меж нами вечным адом.
О соблазнительница! Ты меня убила!
Пусть небеса казнят тебя сурово,
Я тоже не прощу… Не дам я отпущенья.
Иду! Пускай дрожат повинные в измене!
(Доставая кинжал и злобно усмехаясь.)
Паны вельможные! Вот штучка пресмешная!
Для тостов свадебных вам нацежу вина я!
О дева-выродок! Я твой венец сумею
Сорвать и, как петлю, надеть тебе на шею!
Иду! Сгребу тебя и брошу в пламень ада,
Как собственность.
(Останавливается и задумывается.)
Но нет! Для этого ведь надо
Быть все ж намного злей, чем дьявол самый лютый!
Прочь этот нож!
(Прячет.)
Пусть с каждою минутой
Все злей и злей казнят тебя воспоминанья!