Секретарь райкома в сердцах отшвырнул докуренную папиросу и потянулся за газетами.

Папироса, описав в воздухе дугу, упала на проволочную сетку, натянутую поверх бассейна, и провалилась сквозь нее в воду.

Секретарь райкома отложил газеты и встал.

В бассейне мелькали серые спинки усачей и хариусов. Время от времени, блеснув серебристым боком, какая-нибудь из рыбок всплывала под самую поверхность воды и с ходу тыкалась тупым носом в плавающий окурок.

Луарсаб Соломонович попытался извлечь его из бассейна, но рука не пролезла через ячейку сетки.

Размокшая папироса расклеилась, распустилась, набухшие кусочки мелко нарезанного табака стали расплываться в разные стороны.

Вода вокруг окурка понемногу окрашивалась в желто-зеленый цвет, все дальше отгоняя испуганных рыбок.

— Клава! Клава! Брось сейчас же стирать и промой бассейн. Скорее!

Под балконом, склонившись над большим тазом, стирала женщина. Когда Луарсаб позвал ее, она выпрямилась, смахнула с полных оголенных рук мыльную пену, вытерла их о передник и не спеша, покачиваясь всем своим грузным телом, направилась к абрикосовому дереву.

Секретарь райкома отвернул до отказа кран на выпускной трубе и опять опустился в качалку.

Вода стала уходить по трубе из бассейна, уровень ее быстро понижался. Рыбки в испуге метались из стороны в сторону, то и дело натыкаясь на сетку, загораживавшую вход в трубу. Наконец воды в бассейне почти не осталось — рыбок прижало к цементному, устланному песком, дну, и распластав плавники, раздувая жабры, они жадно втягивали оставшуюся воду.

Женщина подождала еще минуту, перекрыла выпускную трубу и вернулась к своей стирке.

Луарсаб с минуту смотрел, как прибывающая вода подхватила оживших рыбок, как они обрадованно заскользили в прохладных струях, потом снова вспомнил о письме. Он взял конверт, прочел обратный адрес и встал.

«Надо написать ей, чтобы скорей возвращалась. Загубит девочку, пустоголовая баба!»

Шлепая домашними туфлями, поднимался секретарь райкома по лестнице, приглядываясь к листьям пущенных на столбы балкона виноградных лоз.

«Этот чертов Нико! До сих пор не прислал человека, чтобы опрыскать виноград. Обычно он не опаздывал. Что это у него память отшибло — до старости еще далеко. Если виноград зачахнет, я этого Нико так отделаю!..»

Со свинцово-серой жестяной крыши, выгнув сизые шейки, глядели на него хохлатые голуби.

«Может, они сегодня не кормлены?»

— Клава! Слышишь, Клава! Подсыпь голубям пшеницы, а то, если их привадят другие, не жди от Лауры пощады.

Женщина, ворча, вылила из таза грязную воду и направилась в кладовую.

Секретарь райкома вошел в комнату и, закрыв дверь, сел за письменный стол.

Долго скрипело перо, смолкая лишь в те минуты, когда он, задумавшись, почесывал концом ручки у себя за ухом. Наконец письмо было написано и вложено в конверт.

Но не успел он запечатать его, как снизу послышался звонок.

Секретарь райкома поднял голову и насторожился:

«Кто это в воскресенье не мог без меня прожить?»

Он вернулся к письму и стал писать адрес на конверте.

«Еще утопит в море девчонку, сумасшедшая!»

Звонок зазвонил снова, протяжно и настойчиво.

Секретарь райкома бросил ручку и нахмурился.

— Клава! Слышишь, Клава! Оглохла ты, что ли?

Женщина, ворча, пошла открывать — приглушенный голос ее доносился до секретаря райкома. А затем послышался лязг железной двери в каменной ограде двора.

— Луарсаб Соломонович дома?

Ответа не было.

— Тебя спрашивают, почтеннейшая, дома Луарсаб Соломонович или нет?

— В воскресенье и то не дадут человеку отдохнуть, — бормотала женщина.

— Кто там, Клава?

— К вам гость пришел.

— Отчего не поднимается?

— Пусть поднимется. Не взвалю же я его себе на спину!

Секретарь райкома вышел на балкон и с удивлением увидел поднимавшегося по лестнице Вардена.

— У вас тут настоящий рай, Луарсаб Соломонович! Сразу видно, что хозяин — человек со вкусом, — осклабился гость.

Секретарь райкома смерил его взглядом и нехотя, вяло пожал почтительно протянутую ему руку.

— Что это ты спешил как на пожар — не мог подождать до завтрашнего утра?

— Уж вы извините, Луарсаб Соломонович, за то, что побеспокоил вас на квартире. У меня к вам маленькое дело.

Варден посмотрел вниз, во двор, и молча перевел взгляд на секретаря райкома.

Луарсаб в свою очередь покосился на женщину, уткнувшуюся в таз с бельем, и жестом пригласил гостя в комнату.

Опустившись в мягкое кожаное кресло, он кивнул ему на другое такое же, стоявшее напротив.

Тяжелый узбекский ковер с вытканными на нем павлинами, спускаясь по стене от самого потолка, покрывал широкую и низкую тахту и сбегал с нее на пол. Тахта была завалена мутаками и вышитыми подушками разнообразной формы.

В углу, растопырив ноги, траурно чернел рояль, сплошь уставленный поверху безделушками.

Около окна стоял резной книжный шкаф из черного дерева с выстроившимися на полках изданиями классиков марксизма в девственно свежих красных и синих переплетах.

Ворочая шеей из стороны в сторону, рассматривал инструктор дорогие гобелены и картины в тяжелых резных рамах, которыми хозяин дома украсил свое жилище.

Комната напоминала скорее витрину антикварного магазина, чем обыкновенную гостиную.

Секретарь райкома дал гостю время оценить изысканность обстановки и коротко спросил:

— В чем дело?

Варден перевел взгляд с увешанных украшениями стен на их владельца и вздрогнул.

Деловито-холодные глаза Луарсаба Соломоновича неприязненно косились на соломенную шляпу гостя, лежавшую полями вверх на столе.

Варден поспешно пододвинул к себе шляпу, бросил на хозяина смущенный взгляд и замямлил:

— Я все по тому же делу, Луарсаб Соломонович… Все по тому же самому делу… Не вытерпел и вот пришел к вам…

Секретарь райкома сдвинул брови.

— Я ведь, кажется, ясно сказал и вчера и позавчера… Неужели тебе еще недостаточно? Сказано — я уже подобрал человека и дал ему обещание. Нет, Варден, поздно, зря ты побеспокоился. Ничего не выйдет.

— Должно выйти, Соломонич, должно выйти. Разве тот человек лучше меня разбирается в организационных вопросах? Не может не выйти!

— Нет, нельзя. Не могу я оставить его в Райпотребсоюзе, он там провалится и пропадет.

— Не провалится и не пропадет — разве все это не в ваших руках, Соломонич? Я буду работать как вол, я сделаю невозможное. Если потребуете, ночь от дня отличать не буду, верблюжью ношу на себя взвалю… Только не губите меня, Соломонич, дайте мне занять это место!

Раздосадованный такой настойчивостью, секретарь райкома нахмурился.

— Я сказал — и кончено. Для этой работы нужно, кстати, и образование, а ты еще только на второй курс перешел. И неизвестно даже, как перешел, — сдал все предметы на самом деле или иначе устроился. Я ведь тебя хорошо знаю.

Варден схватил свою шляпу, перевернул и поставил ее тульей вверх, затем тульей вниз. После этого вытащил из кармана серый клетчатый платок и вытер себе лоб, а затем почему-то и кожаную ленту внутри шляпы.

— Неужели вы думаете, что он будет работать лучше меня, Соломонич?

— Конечно. А тебя повысят в должности тогда, когда ты станешь зрелым человеком и наберешься опыта. Когда научишься по-настоящему работать и ценить свою работу.

Варден с трудом проглотил слюну.

— Значит, отказываете, Соломонич?

— Как, ты только сейчас узнал мое мнение? Ведь уж вторую неделю ходишь вокруг меня, клянчишь без устали!.. Да, между прочим, изволь, пожалуйста, вовремя являться каждое утро в инструкторскую, наравне со всеми. Не злоупотребляй моим уважением к человеку, который принимает в тебе участие. И не думай, что ты можешь тут побрыкивать по своей воле. Это работа, ответственная работа, а не увеселительное заведение. — Он помолчал немного и закончил с оттенком брезгливости в голосе: — До меня тут дошли еще кое-какие, совсем нехорошие сведения о тебе. Смотри, будь поосторожней!