«Вот эти листья, увядшие, сморщенные коричневые виноградные листья, разместились в свое время на ветке так, чтобы свет и тень равномерно распределялись между гроздьями. Своим слабым телом они защищали гроздья от зноя и грозы. Они первыми подставляли свою хрупкую грудь вихрям и граду. Они отдавали испарившуюся с их поверхности излишнюю влагу и переработанную ими солнечную энергию виноградным гроздьям. И делали все это для чего? Разве не знали они, какой их ждет конец? Разумеется, знали, и, однако же, отдавали все ради этих гроздьев. Жертвовали собой — погибли сами, но оставили свой плод… Так разве кто-нибудь вправе уклониться, не сделать того, что в его силах, ради благоденствия своих собратьев?.. Я, до сих пор прочная, крепкая единица, раскололся надвое, как атомное ядро урана, и хочу одновременно молиться двум кумирам. Но какая пара брюк выдержит коленопреклонения перед двумя жертвенниками? Черт побери! Русудан права, но где, на каком посту я нужнее своему народу? Русудан, моя славная Русудан! Она уже определила, ради чего должна жить, и поэтому сама жизнь для нее полна смысла. А Реваз? Какой большой надеждой был для меня этот парень! Мог ли я думать, что он так легко, сразу сломится? Я, кажется, готов обожествить Митридата — вот с кого следовало бы брать пример каждому. Удивительный сплав бодрости и воли!.. Нет, невозможно простить Ревазу, что он так от всего отстранился и замкнулся в своей скорлупе… Сабеда — женщина, испытавшая в жизни много бед, ее подкосило несчастье единственного сына…

А на что стал похож сам этот бедняга Солико! Это же только призрак, тень того человека, каким он был когда-то. Уже с месяц назад он вернулся домой, и до сих пор ни одна душа в селе, кроме его матери, ничего не знала. Что-то мужественное в нем все-таки сохранилось — для себя-то ведь ничего у Нико не взял, даже малости не присвоил: машину разнес вдребезги, вином полил хозяйский двор, корову оставил в добычу воронью. Како рассказывал, что наткнулся на нее во время охоты, в ущелье, что против крепости. Солико, бедняга, и сам чуть не пропал, едва не сложил голову. В первый раз он отморозил ноги на Колыме, в тундре. А теперь, когда похитил корову, увел ее по реке, шагая прямо по воде, вброд, чтобы не оставлять следов. И холодная вода заставила его вспомнить, что ноги-то отморожены… Тетушка Сабеда удачно придумала — прийти за помощью ко мне. Сейчас все в деревне убеждены — доктор к старухе ходит, лечит ее. Впрочем, от любопытства соседей навряд ли что скроется, сомневаюсь, чтобы можно было долго таить шило в мешке… Доктор, бедный доктор!.. Какой же он, оказывается, несчастный, обездоленный человек… И, несмотря на свое несчастье, только и делает, что старается облегчить другим тяготы жизни. И у него тоже есть свой идеал, своя высокая цель. Но каким оружием он располагает, мечтая схватиться с этим страшным врагом человечества? Чем собирался он поделиться, что хотел открыть мне в ту ночь? Немножко наивной кажется мне его возня в этой доморощенной «лаборатории», без единого пациента для наблюдений…»

Шавлего встал с постели, погасил свет.

«Завтра я должен рано встать».

Стягивая с себя рубаху, он посмотрел в окно.

За окном на окраине сада ночь уже начинала бледнеть.

5

В подвале вдруг стало темно — чья-то фигура заслонила дверной проем. Вошедший стал спускаться по лестнице. Вахтанг бросил считать деньги и задвинул ящик.

— Малодушны все купцы. Восемьсот лет назад сказал это Руставели, и он прав по сей день.

— Я думал, кто-нибудь чужой… Не хотел, чтобы видели у меня оружие.

— Не видал я добра, накопленного трусом. — Купрача перегнулся за прилавок, выдвинул ящик и посмотрел в него.

— Где ты раздобыл эту древность? Сию минуту выбрось ее подальше!

— Зачем? — изумился продавец. — По городу ходит бог знает сколько всяких грабителей.

— Неужели с твоими мускулами тебе еще нужно оружие? — Купрача залез рукой в ящик, достал оттуда шестизарядный «смит-вессон» и сунул его себе в карман. — За это тюрьма полагается… — Он отряхнул руки одну о другую. — И тогда все эти доходы, прибыли и все вообще — фьюить!

Вахтанг предостерегающе приложил палец к губам и взглядом показал на занавеску.

— Знаю. — И Купрача направился к отгороженному занавеской закутку.

Там стояла перевернутая вверх дном большая бочка. На ней были навалены хлеб, маринованный перец, лук, чеснок и всевозможная зелень. Вокруг бочки стояли четверо крестьян в войлочных шапочках и наливали вино прямо из большого кувшина в чайные стаканы. Слышалось чавканье, на хмельных лицах ходили вверх и вниз коричневые желваки.

— Пожалуйста, выпейте стакан с нами.

Купрача принял поднесенный стакан.

— Пью за могучую шею воловью, за росу небесную, за урожай изобильный и за вашу трудовую десницу. Добро пожаловать в этот благословенный погребок, и не давайте его порогу зарасти травой!

— Ну что ты! Мы всякий раз, как приедем в Телави, — сразу сюда.

Купрача внимательно посмотрел вокруг и только потом выпил.

— Чтобы так пусто было вашим врагам, — сказал он, перевернув стакан, поблагодарил крестьян и вышел из-за занавески.

Вахтанг по-прежнему складывал в пачки сторублевки, пятидесятирублевки и десятирублевки.

— Сколько входит в этот кувшин?

— Семь литров, — ответил Вахтанг, не поднимая головы.

— Чтобы я больше здесь его не видел! Ротозеи! На каждом кувшине теряете по пол-литра.

Вахтанг широко раскрыл глаза.

— Где Серго?

— Я послал его за вином в Шашиани.

— У Серго еще коготки не отросли. Его могут надуть.

— Не надуют. Я сам побывал там, пробовал вино и уже купил.

— И все же пока на него не полагайся, пусть наберется опыта. Теперь слушай: Наскида приходил ко мне. Говорит, в списки жителей я его внес, дом с усадьбой на него перевел, что же он не рассчитается со мной до конца?

— А я и не отказываюсь. Разве я такой человек? Сегодня же вечером прикачу в сушилку.

— Чтобы только не вышло с тобой, как с тем ишаком, что отправился воровать, да и оставил там подковы. Это же кража. За это — тюрьма и всякая такая штука. Повидайся с Георгием, председателем вашей ревизионной комиссии, договорись о процентах и сделай с кукурузой так же, как сделал с пшеницей. С бухгалтером снова надо согласовать… Подожди еще два дня. С декабря начнется выдача авансов. Без бухгалтера в колхозе камешек о камешек не стукнет, так что ты не скупись. Того, что придется на твою долю, хватит, чтобы расплатиться за дом и еще останется. А потом — айда, сматывай удочки оттуда.

Вахтанг жалобно сморщился:

— Что я вам сделал, зачем вы меня гоните из этой замечательной деревни?

Купрача посмотрел на засаленный кусок холстины на стене, возле двери, сразу догадался, что под ним скрывается баранья туша, и остался очень доволен.

— Вы хорошо сделали, что вместо стола поставили там бочку.

— Серго сказал, что стол будет бросаться в глаза, а на бочку никто не обратит внимания.

Купрача улыбнулся с отцовской гордостью:

— Дельный парень растет. Мангал достали?

— Достали. Но не разводить же огонь для этих крестьян!

— Клиент есть клиент. На деньгах не написано, кто их заплатил. Слушай теперь. Мне нужно хорошее вино, неразбавленное. У меня в столовой все вышло.

— Есть у меня десятиведерная. Много тебе нужно?

— Литров семьдесят хватит.

— Сейчас возьмешь?

— Сейчас.

— Ты на машине?

— Да.

— А вино опять для той шайки?

— Для них.

— Никак от компании не отстанешь?

— Не отстану. Завтра они кончают работы, и по случаю шабаша…

— Какой богач! Добро в воду выкидываешь?

Купрача засмеялся, показав красивые, ровные белые зубы.

— «Что хранишь ты, то пропало, что ты отдал, то твое», — сказал Руставели.

— Счастливчики ты и Лео! Одного Шекспир уму-разуму учит, другого Руставели.

— Потому-то мы оба всегда в выигрыше. Нынче атомный век, и вот тебе от меня поучение. Запомни: раньше скупостью добро наживали, а теперь только щедрый может нажиться. Не посеешь — не пожнешь.