— Тебя, как вижу, очень уж напугали все эти молодчики. Говорят, на своей машине возишь угощение на Алазани.

— Когда умный человек прикидывается дурачком, тот, у кого котелок варит, не должен считать его за глупца.

— В Алаверди ты даже заступился за того, главного драчуна.

— Был бы ты там, тоже дрался бы плечом к плечу с ним. Такого, как тогда, хоть сто лет проживи, больше не увидишь. Пусть моя затрата пойдет ему впрок.

— Видать, умаслил тебя?

— Пусть всем таким, как он, мое добро впрок пойдет. Как с домом?

— Половина цены уже уплачена. А остальное… Я рассчитывал на кукурузу.

— Успеешь и за кукурузу получить. Сегодня вышли в поле убирать ее.

— Знаю. Я поручил караульщику держать ухо востро, как бы ребята не надули его в весе. Я и сюда всего на минутку заглянул, сразу же побегу дальше. Хорошо, что ты приехал. Машина с тобой?

— Нет, послал выставить ее на Лейпцигскую ярмарку!

— Значит, мои дела совсем хороши. Одна остается загвоздка — начальник милиции, наверно; меня здесь навестит.

— Об этом дядя Нико. уже позаботился. Конечно, навестит, только тебе нечего бояться. Все будет в порядке.

— Нет, в самом деле?

— Клянусь своей жизнью и твоей удачей.

— О-о-о… Тогда магарыч за мной! Идем, сейчас же поставлю.

— Постой, не торопись. Сначала скажи, нашел кого-нибудь для работы в лавке?

— Вот с этим не так-то просто. Трудно найти надежного человека.

— Что скажешь, если я и это улажу?

— Еще один магарыч беру на себя.

— А если, пока ты себе машину достанешь, я и ее тебе устрою, для разъездов?

— Тогда никаких магарычей не хватит — я на тебя молиться стану.

— Ладно, согласен. Так вот, слушай: моему парню хватит гулять. Пора ему за дело браться. С этими лоботрясами, своими дружками, он недалеко уйдет. Они, пока еще молоды, как-нибудь проживут, а вот под старость лихо им всем придется. Надо с молодых лет о старости думать, сладкий кусок себе запасти. Хочу моего Серго к тебе определить.

Вахтанг задумался. Потом замотал головой:

— Не годится, Симон.

— Чем он тебе не нравится? Боишься, продаст?

— Ну что ты, твой сын — и продаст? Не в том дело. А вот по миру может пустить. Будет работать без души, без внимания.

— Об этом не тревожься. Я с ним уже говорил. Он и сам теперь все понимает и хочет за ум взяться. Да и тот парень ему хо-орошую лекцию прочитал.

— Какой парень?

— Твой друг или твой враг.

Вахтанг насупился, но ничего не сказал.

— Значит, у тебя уже есть верный человек, на которого можно положиться, и есть машина. «Москвич» моего Серго будет всецело в твоем распоряжении.

Вахтангу это пришлось очень по душе.

— Хочешь, еще порадую?

Вахтанг насторожился.

— Да уж я и так прямо на седьмом небе по твоей милости.

— Раз в винной точке у тебя будет Серго, ты можешь не бросать работу в сушилке до тех пор, пока не надоест. Время от времени и я буду к тебе заглядывать, подсоблять. А потом, когда в сушилке уже нечего будет погрызть, совсем сюда переберешься.

— Ну, ты просто Соломон премудрый!

— Как у тебя дела с вином? Не узнавал, не приценивался? На базаре уже появилось молодое.

— Хочу для почину окрестить наше новое дело вином моего крестного.

— Рассчитываешь на него?

— Рассчитываю. С тех пор как тот кляузник обнаружил у крестного лишнюю землю, дядя Нико не стал мешкать, поспешил собрать виноград и на законном и на лишнем отрезке. Сейчас, наверно, у него уже доброе, отстоявшееся вино.

— Вот как? Так ты ничего еще не знаешь? — Купрача встал, прошелся вдоль полок и остановился у пустой стены.

Вахтанг шел следом за ним с обеспокоенным видом.

Купрача посмотрел на него так, словно и не заметил тревоги на лице приятеля.

— Вот тебе еще один совет: достань жаровню, мангал да поставь у стенки стол и пару стульев. Потом можно все это и занавеской загородить. Может случиться, явится к тебе какой-нибудь непрошеный гость или ревизия вдруг нагрянет. Корреспонденты еще иногда шныряют. Кто знает… Все может быть. Я пришлю с Серго несколько шампуров.

— Постой, ты чего-то не договорил. О чем это я еще не знаю?

— Да так… ничего особенного, Зайдешь сегодня к дяде Нико, он сам тебе расскажет.

— Нет, скажи сейчас.

— Не хочу портить тебе хорошее настроение.

— Черт бы тебя побрал, Купрача! Говори, в чем дело?

Купрача повернулся и стал подниматься по лестнице. Дойдя до середины, остановился.

— К твоему крестному забрались вчера в марани и вынесли все вино, какое у него было, — ни в одном квеври ни капли не осталось.

3

— Что ты залег, как медведь в берлоге?

— Что делать, если податься некуда, а со всех сторон лают собаки!

— Когда начнешь лапу сосать?

— Если имеешь в виду мою собственную — так, пожалуй, скоро. А чужую — никогда в жизни. Ни сосать, ни лизать. Об этом и не помышляй.

Шавлего рассмеялся:

— Хозяйственный ты, видать, человек. Любишь лозу, виноградник.

— А помнишь, у Ильи Чавчавадзе есть такое место: «только помяни при кахетинце именье, усадьбу — он тотчас потащит тебя поглядеть на свой унавоженный виноградник».

— Может, оттуда и старинное наше песнопение: «Ты виноградник истинный»? А в смысле унавоживания, у тебя не поймешь, что — есть какое-то новшество?

— Тут овечий помет, — Реваз стоял, опершись на мотыгу. — Это лучше навоза. Надо рассыпать вокруг куста, у основания, и мотыгой перемешать с почвой.

— Где ты его достал? Говорят, овечий помет привозят из Ширакской степи. Когда ты успел туда съездить?

— Я там не бывал. Если интересуешься ширакским овечьим пометом, расспроси братьев, племянников и прочую родню Нико. А я пока еще с ума не сошел.

— Как его доставляют оттуда? На чем?

— Уж конечно не в карманах. На колхозной машине.

— А ты где раздобыл?

— На Берхеве.

— Что? Я вижу, тебя еще и острить твоя фрау научила!

— Нет, этому я здесь научился, в Чалиспири.

— Следует приветствовать. А еще чему тебя тут научили?

— Научили многому… Но я не шучу. Помет я принес с Берхевы. Целую неделю таскал в большой корзине, на спине. С утра до вечера.

— Как это так — с Берхевы? Откуда там…

— Когда нашу колхозную отару пригнали с горных пастбищ, то ее, до того как переправить в Шираки, держали вон там, под той скалой, в русле Берхевы. И дядюшка Фома дал мне совет: это же, говорит, превосходное удобрение, не спускай его в реку, виноградник твой по соседству — собери и, сколько сможешь, унеси к себе.

— И ты собирал там, в этом каменистом русле?

— Там и собирал.

— Среди этих булыжников?

— Да, среди булыжников.

Шавлего больше ничего не спросил — посмотрел вдоль рядов виноградных лоз и похвалил мощные побеги.

— Побеги и вправду хороши. На будущий год окончательно войдут в силу.

— Да они уже и сейчас развиты на диво. Есть у тебя еще мотыга? Я подсоблю.

— Спасибо, я и один управлюсь.

— Я серьезно говорю. Хочу проверить, какой ты удалец, когда орудуешь мотыгой.

— Нет у меня второй мотыги.

— Попроси у соседей.

Реваз угрюмо усмехнулся:

— Один у меня сосед поблизости, а он даже веревки мне не одолжит, если захочу повеситься.

— Разве можно быть в ссоре с соседом?

— А я и не ссорился. Это Габруа — двоюродный дядя нашего уважаемого Нико.

— Ладно, я сам пойду к нему за мотыгой.

Земля была очищена от травы, гладка, как ладонь, и мотыга легко врезалась в нее. Быстро, ладно продвигались вдоль рядов лоз оба работника, оставляя за собой черную рыхлую полосу перевернутой земли.

— Почему ты босиком? Уже прохладно.

— Ничего, я привык… Там, на болоте. Скажи мне вот что: до каких пор ты будешь стоять этак в сторонке, оставаясь безучастным зрителем? Неужели одна-единственная неприятность так тебя сломила и обезволила?

— Столкнулся я со злобой людской и потерял веру.