Столы были расставлены в форме большого квадрата, и тридцать с небольшим людей разместились вокруг них в два, а кое-где в три, ряда. На ниточке к потолку был подвешен вырезанный из картона и обёрнутый фольгой символ ОМ. Кертис спросил меня, что это, но я был не в настроении объяснять сейчас кому-либо священные слоги, да и вряд ли вообще смог бы. Высокий, худой, тридцати с лишним лет человек с хвостиком и в очках встал по диагонали справа от меня и обратился к собравшимся.

– Всем добрый вечер, – начал он, и будь я проклят, он тоже был весёлым.

Чему все так радуются? Кертис улыбался мне. Я сердито посмотрел в ответ, но, вероятно, мне это не удалось, поскольку его улыбка только расширилась.

– Приятно видеть так много новых лиц, – продолжал оратор, в то время, как мои глаза и сердце прилипли к знаку "выход". – Может быть, перед тем, как начать, давайте быстренько по очереди представимся.

Ужас. Ужас.

Вообще-то, я сам во всём виноват. Как я позволил такому случиться? Для меня нет ничего особенного в том, чтобы кого-то обидеть, тем более такого, как Марк, которого, как я заметил с немалым раздражением, здесь не было. Так зачем же я здесь? Потому что устал. Вот так происходят увечья и аварии. Усталость – прямая дорога к хаосу. "Будь хорошо отдохнувшим" – вот первое правило счастливого водителя, а может, второе или третье, но где-то вверху списка, рядом с "Не торопись", "Меньше думай" и "Больше танцуй". Весь этот день изобиловал мелкими неприятностями, которые в нормальном состоянии не были бы даже возможны, но из-за того, что я плохо отдохнул, я словно проваливался в мрачный сон, где все события как будто сговорились против меня, где обитало много-премного карикатурных, нелепо говорящих созданий.

– Меня зовут Говинда, – сказал наш гид. – Я не считаю себя учителем, скорее пособником.

Он благожелательно улыбнулся. Мой мозг окоченел, и я не мог набраться сил, даже чтобы закрыть рот. Говинда говорил ритмично, словно напевая, как будто до этого он выступал с концертом в детском саду.

– Я в течении пятнадцати лет изучал индийскую письменность вообще и Бхагавад-Гиту в частности, но хотелось бы думать, что мне ещё есть чему поучиться, поэтому, я просто студент "Песни всевышнего", так же как и все вы.

Я быстро обшарил карманы, но не нашёл ничего, чтобы сделать петлю или вскрыть вену. Я поводил языком во рту – там было абсолютно сухо. Если бы у меня было что-то типа ведущей философии в жизни – о том, как быть таким просветлённым и тому подобное – она по большей части касалась бы того, чтобы не находиться в этом подвале с этими людьми, с их жестяным ОМом и постными печеньями. Я просто не тот человек, который делает то, чего не хочет.

И я люблю печенье с кремом.

Представления начались справа от Говинды, так что передо мной была куча народу, включая Кертиса. Непосредственно справа от меня сидел тучный, прикованный к креслу-каталке джентльмен лет пятидесяти, после первых слов разговора с которым у меня сложилось впечатление, что он посещает все без разбору мероприятия, проходящие в цокольном этаже церкви, особенно во время летних повторных занятий. Звали его Барри, перед ним на столе лежала потрёпанная Гита издательства "Пенгуин". Вообще, у всех, кроме нас с Кертисом, была перед собой Гита, в основном "Пенгуины", несколько "Стивен Митчелс", одну я узнал как изданную "Теософским обществом", и множество других.

Представления продолжались. Мелани работает в отделе потребителей, ей всегда интересно узнать что-нибудь новое. Рохану нравится исследовать красоту других культур, хотя он подозрительно смахивал на индуса, и я подумал, что это подсадная утка. Курт пытается применить уроки Гиты в жизни. Макс, один из таких скользких людей без определённого рода занятий, говорил что-то о служении и долге. Была ещё гей пара, обычная пара, испанец с тюремными наколками, несколько индусов и нью-эйджеров. Около половины людей, сидящих вокруг стола были похожи на искренних студентов, желающих чему-то научиться из Гиты. А другая половина – кто знает?

Представления продолжались, а безмозглый тупица мизантроп Кертис всё улыбался; его яркая лучезарная улыбка радостно принимала всех и каждого в свои всё ширящиеся объятия. Банка из-под кофе "Фолджерс" с прямоугольным отверстием в крышке была пущена по кругу для помощи в оплате использования подвала. В это время пришла очередь Кертиса представляться, мои глаза плохо держались в голове, голова плохо держалась на плечах, а задница плохо держалась на стуле.

– Я здесь с моим новым другом Дж-, э, Маком, – сказал Кертис, – и я вообще-то не знаю, что такое Бхагдад-Гита, но я чувствую, что вы все очень интересные и искренние люди, и я счастлив быть здесь вместе с вами.

Они зааплодировали. Мои руки автоматически стали хлопать, но я приказал им сидеть тихо. Где я ошибся? Вселенная пошла на меня войной. Моя очередь говорить привет. Я начал сползать со стула.

– Привет, – промямлил я. Одна рука поднялась в приветствии, изменница. – Я просто иду туда, где есть знание, – сказал я, усмехнувшись, но никто не поддержал меня. – Мы, э, с моим другом… – я не мог вспомнить, придумали ли мы кодовое имя для Кертиса, и чуть не выдал его. Запинка на его имени прозвучала так, как будто белокожий гей привёл учиться Гите своего чёрного студента, отчего я захихикал, и смог лишь выговорить, – Спасибо, что приняли нас. Надеюсь многому научиться.

Когда банка из-под кофе дошла до меня, я затолкал туда пачку банкнот, как будто желая оправдаться, но, вероятно, создавая ещё более беспорядочное о себе впечатление. Эта мёртвая петля в мозгу даст о себе знать позже, когда придёт пора расплачиваться с пилотом.

Когда представления закончились, Говинда попросил всех нас обратиться к четвёртой главе. Заметив, что у нас с Кертисом нет книг, он попросил наших соседей поделиться с нами. Мой приятель на коляске неохотно развернул свой "Пенгуин" ко мне – хорошего студента заставляют страдать из-за нерадивого. Я сделал вид, что усердно читаю открытую страницу с признательностью школьника, чтобы угодить ему.

В фильме "Матрица" есть сцена, где опытный Морфей безо всяких усилий скользит сквозь толпу людей в шумном городе, в то время как новичок Нео сталкивается, путается и извиняется. В потоке и не в потоке. Без предпочтений, без эго, которое требует постоянного наблюдения и контроля, имея лишь спокойный, незатронутый ум, моя жизнь в основном напоминала скорее гладкое скольжение Морфея, чем игра в пинбол Нео. Когда этот поток нарушается, даже чуть-чуть, я остро осознаю это. Я останавливаюсь до тех пор, пока не обнаружу причину, вызвавшую ошибку. Я обеспечиваю глубокое и стабильное ровное дыхание, очищаю ум, и вновь возвращаюсь к ровному, расслабленному функционированию. Сама по себе ошибка не так важна, как её искоренение или внимательное рассматривание её источника. Если что-то затрудняет поток, главная цель это вернуть ему плавность, а не изучать препятствие.

Каждый в той или иной степени способен плыть в этом высшем потоке, и любой может научиться делать это лучше и чаще. В действительности, большинство людей смогут действовать гораздо более гладко, легко и гораздо дольше, если они просто научатся правильно дышать. Практически все удерживают дыхание только в верхней части лёгких, так что расширяется только грудь, а не живот. В результате такого поверхностного дыхания мы постоянно находимся в паническом состоянии, как будто вся жизнь это выбор: драться или бежать. Это вызывает ментальное напряжение, которое мы принимаем за нормальное, и из которого мы ищем выхода посредством пристрастий и отвлечений. Это нарушает нашу активность в течении дня и наш ночной отдых. Когда мы дышим полными лёгкими, расширяя диафрагму, мы автоматически создаём ментальное состояние спокойствия и расслабленности, что потом отражается на нашем окружении.

Как красноречиво: мы это общество людей, которые даже не знают, как правильно дышать. А? Какой же ещё основной уровень своего бытия мы можем провалить? Ещё более красноречиво звучит, что когда мы узнаём об этом уродующем нас пороке, большинство из нас не делают ничего, чтобы исправить его, так как эта суета мешает отращивать животик.