Сергей уехал в больницу вместе с братом, по лицам врачей он ясно видел, что надежды нет. Толя в растерянности топтался в вестибюле гостиницы, пока академика Муромцева на носилках выносили к машине «Скорой помощи», а потом внезапно решил, что следует немедленно рассказать обо всем отцу.

Родители ахнули, во второй раз за день увидев сына. Когда Толя вошел, в гостиной за празднично накрытым столом сидели приятель отца майор Вадим Протасов и его супруга.

– Толенька, что… случилось что‑нибудь? С Лизой? – в глазах матери стоял ужас.

– Мне нужно поговорить с папой по делу. Срочно.

Отец встревожено переглянулся с Протасовым, и тот поднялся.

– Если по делу, то, может, и я смогу помочь?

Втроем они прошли в кабинет, оставив взволнованную мать развлекать гостью. Толя коротко рассказал о случившемся, не упоминая имени Самсонова, под конец вытащил и положил на стол признание Жени Муромцева. Лицо отца было мрачнее тучи.

– Скажи мне, сын, – очень спокойно, что являлось признаком сильнейшего гнева, спросил он, – ты, наверное, полагаешь, что тебя, молодого специалиста с не обсохшим на губах молоком, взяли стажироваться на Петровку за твои личные заслуги? И поэтому ты решил открыть свое частное сыскное бюро – договариваешься с экспертами через голову следователя, ведущего дело об убийстве, утаиваешь от него улики, проводишь допросы свидетелей.

– Я ничего не утаивал, папа, я просто хотел убедиться, что мои подозрения верны.

– Ну и что, убедился? – жестко усмехнулся Протасов.

– Объясни ему ты, Вадим, – Суханов‑старший беспомощно посмотрел на приятеля, – мои слова до него не доходят.

– Вот это, – Протасов ногтем постучал по признанию, – не доказательство. Если бы ты, едва у тебя появились новые данные по делу, сообщил о них следователю, – он всем корпусом повернулся к отцу Толи, – кто у нас занимался делом Лузгиной, Гена Семенов, кажется? Так вот, если бы ты сразу привел появившегося свидетеля, к Геннадию Юрьевичу, тот сам бы провел осмотр машины вместе с другими специалистами – возможно, им удалось бы обнаружить следы спермы, раз в машине было совершено изнасилование. Вот это были бы уже улики, хотя тоже косвенные – без показаний твоего свидетеля Муромцев мог бы утверждать, что все между ними произошло полюбовно и необязательно в день убийства. Где этот свидетель, кто он?

– Один бизнесмен, – уклончиво ответил Толя, – у них с Муромцевым были какие‑то дела, Евгений познакомил нас всех с ним еще прошлой осенью.

– Еще того не лучше! Сейчас в этих, так называемых, деловых кругах идут такие разборки, что страшно становится. Он мог воспользоваться случаем, чтобы подставить конкурента. Возможно даже, он сам убил девушку, такую версию ты не рассматривал?

– Рассматривал. Я проверил – в момент убийства он действительно находился в поезде «Москва‑Париж», подставлять Муромцева ему было незачем.

– Как фамилия того бизнесмена, где он живет?

– Не в Москве. Он сам обратился ко мне, и я не могу сообщить фамилию без его согласия. По его словам, все было так: случайно увидел девушку возле метро «Теплый Стан», когда она провожала своего двоюродного брата, предложил ей с ним проехаться. Диана только что сдала экзамен, они разговорились и доехали до самого вокзала. Там Муромцев передал ему какие‑то документы, а бизнесмен, поскольку у него уходил поезд, попросил Евгения подвезти Диану до дома – он ведь знал, что они не чужие люди, а почти родственники. Все совпадает, поэтому я ему верю. И потом, Муромцев ведь признался, а его отец подтверждает, что Евгений вел себя все это время очень странно, и в день убийства в Ленинграде его никто не видел – значит, он мог быть в Москве.

– Смотрите, сколько самоуверенности, – с иронией в голосе заметил отец, – «все совпадает, я ему верю, фамилию свидетеля сообщать не стану». Я все больше и больше убеждаюсь, что ты еще не созрел – не только для работы на Петровке, но и для работы следователя вообще.

– Я просто хотел сказать, папа, что этот свидетель не пошел к вам, потому что он вам не верил. А мне поверил, и я не могу этим доверием злоупотреблять. Предположим, вы его найдете, начнете допрашивать – так он, если не захочет говорить, так ничего вам и не скажет. А мне сказал и даже привез признание Муромцева.

Майор Протасов вновь постучал ногтем по признанию.

– Я повторяю, это – не доказательство, ты, как юрист, должен понимать.

– Я понимаю, но ведь он скрылся и…

– Это тем более не доказательство – любой человек может струсить и сбежать, если его принудят письменно признаться в убийстве. Тем более, что с этой гласностью пресса, сам знаешь, только и делает, что поливает нас грязью – мы, дескать, выбиваем признания, мы фальсифицируем доказательства, мы обвиняем невинных.

– Если б ты не играл в сыщиков, – сурово добавил отец, – если б ты сразу связался с Геннадием Юрьевичем, то на основании косвенных улик с Муромцевым побеседовали бы, возможно удалось бы припереть его к стенке и заставить сознаться – Семенов опытный следователь и хороший психолог.

– Значит, Муромцева даже не будут разыскивать? – Толя беспомощно посмотрел на отца, потом перевел взгляд на Протасова.

– Будут, – усмехнувшись, ответил тот, – как свидетеля. Если найдут, вручат повестку с просьбой явиться и дать показания. А что ты хочешь – явных улик нет, в любой момент Муромцев от своего признания откажется и скажет, что его вынудили это написать. Еще лучше – найдет какую‑нибудь бабу, которая подтвердит, что он в день убийства находился с ней в Питере.

– Но его отец дал показания, это ведь тоже…

– Ты допрашивал его официально? Показания запротоколированы?

– Папа, но ведь ты знаешь…

– Я ничего не знаю, иди в столовую и посиди с матерью, а нам с Вадимом нужно перекинуться словечком.

Чувствуя себя побитым щенком, Толя покорно поднялся и поплелся из кабинета. Мать и жена Протасова ни о чем спрашивать не стали.

– Давай, Толик, я тебе чай налью, – сказала мать, делая вид, что не замечает расстроенного лица сына, – и пирога бери, твой любимый – с черникой.

«Милицейская жена, – тоскливо думал о матери Толя, стараясь не испачкать рукав жидкой черничной начинкой, – привыкла к тому, что муж не имеет права посвящать ее в свои дела. Интересно, мы с Лизой тоже так будем?».

– Зайди, Анатолий, – приоткрыв дверь кабинета, позвал отец.

– Дело обстоит так, – сказал Протасов, когда Толя неловко опустился на краешек стула, – мы сейчас звонили – академик Муромцев, ученый с всемирно известным именем, скончался час назад. Скончался, как мы знаем, после беседы с тобой – после того, как ты обвинил его сына в убийстве. Обвинил, не имея никаких доказательств – неплохой материал для западной прессы, да и для наших акул пера тоже. Обстановка у нас в стране сейчас крайне сложная, вскоре грядут перемены, за этим последуют кадровые перестановки. Я найду возможность переговорить с братом академика и все уладить – думаю, ни ему, ни нам лишний шум сейчас не нужен. Семенов тоже, думаю, решит, что до появления конкретных доказательств не стоит ворошить дело, а ты вплоть до дальнейших распоряжений, постарайся обо всем забыть.

– Забыть об убийстве Дианы? – не веря своим ушам, переспросил Толя…

– Есть люди, которые займутся этим делом без твоей помощи, – торопливо проговорил его отец, – а ты выполняй свою непосредственную работу. Не забывай, что если бы мы с Вадимом не нажали на все педали, ты сейчас протирал бы штаны в районном отделении милиции.

– Но… но что я скажу Лизе и Тимуру?

– Скажешь, что делом об убийстве их сестры занимаются опытные специалисты. А теперь езжай домой и ложись спать.

Домой Толя ехать был не в силах, выйдя из метро на «Октябрьской», он из автомата позвонил по номеру телефона, который оставил ему Самсонов и хрипло сказал:

– Нам нужно встретиться, я на «Октябрьской». Срочно.