– Сокровище мое, радость моя! Ладно‑ладно, я виноват, прости меня, только я так ничего и не понял. Что такое случилось?

– Это ты спьяну писал, козел несчастный?

Доронин расправил бумагу, внимательно прочел оба объявления, и лицо его разгладилось.

– Любимая, да ты сама посмотри – это просто в милиции кто‑то напутал. Солнышко, разве я посмел бы такое о тебе написать? Садись, я сейчас тебе все объясню.

Он усадил Зойку на диван и хотел было пристроиться рядом, но она недовольно сморщила нос.

– От тебя перегаром несет!

– Клянусь бросить пить, как только мы поженимся! Погоди, я в ванную сбегаю, только не убегай никуда.

– Зачем мне бегать? Если б хотела убежать, то и приходить бы не стала.

Пока Артем плескался под краном, Зойка торопливо ощупала всю его одежду – пиджак, брюки, куртку. Паспорта ее нигде не было, но вполне можно было предположить, что все документы и деньги журналиста находятся в лежавшем на кровати запертом кейсе. Попытка открыть кейс без ключа ни к чему не привела, услышав шаги, она отошла от кровати и вновь села за стол.

– Вот и я, доброе утро! Так как – хорошо провела ночь?

Веселый и посвежевший после умывания Артем стоял на пороге, влажные волосы его были аккуратно зачесаны назад. Зойка в ответ на его приветствие весело хмыкнула.

– А чего мне будет? Прогулялась немного, в подъезде посидела, когда дождь шел.

– Сейчас нам завтрак принесут, я уже сказал внизу дежурной, – он присел рядом с ней и взял ее руку, – но объясни мне, зачем ты все это устроила? Сумасшедшая – спустилась с четвертого этажа! А вдруг бы ты упала и разбилась?

– Ничего мне не будет, моя мамаша говорит, что я живучая, как кошка.

Это ты лучше скажи, зачем на меня ментов натравил?

– Я с ума сходил – думал, ты меня навсегда покинула.

– Вот еще! Да я просто так в окно вылезла – для прикола.

– Сегодня мы распишемся – прямо в том, в чем есть, и пойдешь в ЗАГС, больше я тебе не позволю переодеваться.

– Ладно, – буркнула она, высвобождаясь из его объятий, – только я жрать хочу, подыхаю. Когда твой завтрак принесут?

– Сейчас‑сейчас, солнышко, я позвоню дежурной.

Зойка, надеявшаяся, что он побежит вниз и даст ей возможность еще раз обследовать кейс, разочарованно вздохнула. Улыбающаяся официантка вкатила поднос с завтраком, и Артем ее тут же выпроводил.

– Я позвоню, когда можно будет прийти и убрать, – сказал он с носовым французским прононсом, приняв высокомерный вид английского лорда.

Уплетая бутерброды с черной икрой, Зойка решила, что пора приступать к делу, и обиженно надула губы:

– И как я теперь в твой ЗАГС пойду? Везде мои портреты развешены, меня с порога в ментовку заберут.

– Со мной не заберут, – приосанившись, Доронин расправил плечи, – сейчас позвоню, и все в момент снимут.

– Ты что, так сильно с ментами дружишь?

– Скажем так: у их начальства есть причины со мной не ссориться.

– Почему?

Артем засмеялся наивности ее вопроса.

– Потому, любимая, что я могу устроить им кое‑какие неприятности.

– Правда? – мгновенно взметнувшись со своего места, она оказалась позади него, обхватила сзади за шею и страстно зашептала ему в ухо: – Устрой! Пожалуйста, Артемчик, устрой им неприятности! Я их ненавижу!

Поцеловав ладонь Зойки, он притянул ее к себе, усадил на колени и начал целовать в шею, весело приговаривая:

– Не надо так ненавидеть милиционеров, маленькая, они охраняют нас от бандитов и помогают сберечь нашу собственность. Если у тебя когда‑то и были с ними столкновения, то это дело прошлое. Теперь ты будешь моей женой, заживешь совсем другой жизнью, и милиционеры станут твоими лучшими друзьями.

С обиженным видом Зойка вырвалась из его рук, отскочила в сторону и, зло поблескивая глазами, забилась в угол обитого плюшем дивана.

– Ага, охраняют! Сильно они охраняли, когда меня изнасиловали! Только издевались и запугивали, а что я тогда понимала? Мне только четырнадцать лет было!

Доронин удивленно приподнял бровь.

– Четырнадцать? Ты же, кажется, говорила, что тебя изнасиловали в двенадцать.

– В двенадцать? Ну… в двенадцать это было так – слегка. А в четырнадцать меня трое скотов завезли к себе на дачу и там все втроем… Ужас, что они со мной делали!

– Неужели тебе это не понравилось? – в словах журналиста слышалось явное недоверие.

– Конечно, нет! – оскорблено возразила она. – Я не хотела, а они меня хлестали ремнем, даже след остался, посмотри!

Говоря это, Зойка медленно спустила спортивные брючки, жестко поскребла ногтями голую ягодицу, а потом повернулась к Доронину задом. После порки, заданной ей однажды отчимом, там осталась маленькая белая полоска, которая выступала и становилась видимой, только если очень сильно потереть вокруг кожу.

– Бедняжка, – благоговейно прошептал Артем, покрывая поцелуями крохотный шрам, а рука его в это время поспешно расстегивала ширинку брюк.

Когда спустя полчаса они, уже приведя себя в порядок, сидели рядышком на диване, Зойка продолжила начатый разговор:

– Между прочим, даже свидетель есть, что они меня завезли и изнасиловали – там у них на даче парень один сторожем работал, он все видел и слышал, только боялся вмешиваться, у них ведь знаешь, кто был главный? Сынок Гориславского.

– Даже так? – неожиданно заинтересовался Артем. – И ты так потом никому и не сказала?

– Почему не сказала? Сначала даже уголовное дело в милиции завели, я ведь была малолетняя. Только милиция с Гориславским заодно, они это дело вообще куда‑то похерили. Мамаше моей пятьсот рублей сунули, чтобы она не рыпалась. Ей‑то что, ей на меня с высокого потолка плевать. А парню тому, который свидетелем был, сказали, чтобы тихо сидел и рот не разевал. Он меня один раз даже встретил на улице, говорит: ты, Зоя, не сердись, я бы их не побоялся и на суде бы выступил, но что я могу сделать, если и твоя мать с ними на сговор пошла?

Сама подивившись тому, какой складно у нее вышло, Зойка неожиданно решила, что не будет больше сочинять стихи, а начнет писать детективы – как Агата Кристи, например. И, может даже, по этим детективам тоже станут снимать кино. Ее честолюбивые мечтания были прерваны Дорониным – сильно заинтересовавшись услышанным, он начал выпытывать полообности.

– А экспертизу ты проходила?

– Конечно, проходила, меня два врача смотрели и анализы брали. Только это все тоже куда‑то спрятали. Меня каждый день пугали, чтобы я сказала, будто все нарочно придумала, а если не скажу, то меня в колонию для малолетних отправят.

– А где сейчас этот свидетель – ну, тот парень, о котором ты говорила?

«Наконец‑то! Теперь надо осторожненько, шаг за шагом».

– Здесь – в городе, – равнодушно ответила она.

– Как бы мне с ним побеседовать? Ты можешь меня к нему отвести?

– Ладно, отведу. А зачем тебе?

– Я же говорю: побеседовать. Если он согласен выступить свидетелем, то это дело можно попробовать вытащить на белый свет, преступление не должно остаться безнаказанным.

– Да что ты сможешь сделать против них, Артемчик? И потом, уже четыре года прошло. Но если ты хочешь, я тебя к нему хоть сегодня отведу – я знаю, где он работает.

– Хорошо, сегодня днем мы зарегистрируем наш брак, а вечером ты отведешь меня к тому парню. Помимо всего прочего, я теперь, как твой муж, должен защищать твои интересы, и те, кто тебя обидел, за это ответят.

В ответ на это Зойка подняла на него светившиеся искренней благодарностью глаза. Мужчина, обитавший в теле Доронина, любовался ее прекрасным личиком и ощущал новый прилив желания, а журналист, пробудившийся в его душе, восторженно потирал руки – в эпоху гласности обнаружить положенное под сукно дело об изнасиловании четырнадцатилетней девочки сыном председателя исполкома! В цепи разоблачений темных махинаций партийной элиты это могло бы стать очередной сенсацией.