– И что же, неужто никто и ничего?

– Одна бабуля только ее и вспомнила – как они с Анваром поцеловались, а потом он зашел в метро, а Дианка постояла и тоже пошла. Куда пошла, ей недосуг было следить – торговалась с покупательницей. Конечно, было бы лето, нашлись бы еще свидетели, а зимой под шапкой и лица почти не видно.

– Так теперь, выходит, это дело закроют? – сурово спросил Алексей. – Раз и без того ничего нет, а со временем и вообще все забудется.

– Сдадут в архив, – поправил Толя, – со временем, может, что‑то и всплывет, – он вздохнул и расправил плечи, – но я независимо от этого буду искать сам. Я найду их!

Алексей печально покачал головой.

– Не так‑то легко самому, и молодой ты слишком.

– Не такой уж и молодой, как вы думаете, я в этом году уже закончил юридический, сейчас стажируюсь на Петровке, скоро и сам буду работать следователем.

– Что ж, удачи тебе.

Бредя к метро, Алексей вспоминал их с Самсоновым (Юрием, мысленно поправил он себя) разговор в Париже. Это было в марте, Юрий тогда со светившимся взглядом рассказывал ему о своих детях, терзался, что нарушил покой дочери, а ее к тому времени уже почти два месяца, как не было в живых. И от этой мысли яркое августовское солнце вдруг показалось Алексею черным. Он спустился в метро, сел в вагон и, закрыв глаза, продолжал вспоминать, пытаясь вытащить из памяти что‑то постоянно ускользавшее, но не дающее покоя. Его растолкала бойкая старушка.

– Мужчина, уступите место!

– Простите, – Алексей торопливо вскочил, усадил ее на свое место, но она все никак не могла успокоиться:

– Закроют глаза и словно не видят! Ничего, доживут до нашего возраста!

Добродушная толстуха вступилась за Алексея.

– Хватит ворчать‑то, села – сиди. А то целый день у метро стоишь, огурчиками торгуешь, и ничего, а тут человек, может, устал, с работы едет.

«У метро стоишь…».

Голос диктора перебил его мысли:

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Октябрьская».

Спохватившись, что нужно выходить, Алексей бросился к выходу и, лишь оказавшись на платформе, сообразил, что вышел на одну станцию раньше, чем нужно. Постояв в нерешительности, он махнул рукой и решил подняться наверх – немного оглядеться и отойти от гнетущего гула метро. В другое время собственная бравада привела бы его в ужас, но сейчас, когда сердце было переполнено скорбью, а голова мыслями, перспектива заблудиться беспокоила мало.

Район Шаболовки показался Алексею куда более оживленным, чем Теплый Стан. Пройдя несколько шагов, он остановился в толпе пешеходов, ожидавших, пока загорится зеленый свет, и тут в мозгу его словно вспыхнуло, слилось воедино:

«У метро стоишь… Одна бабуля ее вспомнила… Они с Анваром поцеловались… Тут я ее и увидел – она провожала двоюродного брата……

Конечно же – именно Юрий Лузгин, родной отец Дианы, последним видел ее живой! Покатал по городу, они поговорили, а потом? Где он ее потом оставил? Раз не у дома, значит, девочке захотелось отправиться куда‑то в другое место – наверняка туда отец ее и повез. Привез, оставил и уехал, а потом решил исчезнуть, чтобы больше не вносить сумбур в жизнь своих детей. Если б он знал о случившейся трагедии и дал показания следователю, убийцу (или убийц), возможно, давно бы разыскали.

Потрясенный этой мыслью Алексей, не сознавая, что делает, шагнул на мостовую. В тот же миг пронзительный скрип тормозов слился в его сознании с испуганным женским воплем и вспыхнувшей перед глазами яркой россыпью тысяч звезд. Потом все исчезло, и он окунулся в темноту.

Отброшенное ударом тело Алексея распласталось на мостовой, его планшетка отлетела в сторону и лежала от него шагах в десяти. Ошеломленные прохожие приходили в себя, кто‑то побежал к автомату вызывать милицию и «Скорую», а мужичок с испитым лицом и сизым носом ловко прошмыгнул меж людей, схватил валявшуюся на земле планшетку с деньгами и документами и пустился бежать.

Проведя тревожную ночь, Тая с утра решила сходить на почту и дать телеграмму, как велел Алексей – ей казалось, что это должно как‑то помочь ее любимому, который обещал к вечеру вернуться, но не вернулся и не позвонил, хотя номер ее телефона лежал у него в кармане рубашки. Она надела светлый летний пиджачок, положила в карман листок с адресом Самсонова и была уже в дверях, когда зазвонил телефон.

– Это из Первой Градской беспокоят, – сказал басовитый женский голос. – Вы извините, конечно, но у нас тут в травматологию мужчину без документов доставили. Его раздевали, и номер ваш в кармане нашли, может, подскажете – светловолосый такой мужчина, полноватый.

– Мужчина, – повторила Тая, прижав руку к груди, где мелко‑мелко заколотилось сердце.

– «Скорая» вчера привезла – автобусом сшибло, – продолжала гудеть женщина. – Мне‑то это все ни по какому пирогу, это милиции дело родных разыскивать, но мне доктор говорит: «Сейчас такое время, что милиции не до того, сама сообщи». А куды ж я сообщать должна, если документов при нем никаких, с улицы забрали?

– Забрали, – голос Таи упал почти до шепота, – адрес скажите, куда ехать, я приеду.

Повесив трубку, она заметалась по кухне – нужно было собрать Алешеньке в больницу покушать. Со времени болезни матери ей было известно, что в больницах кормят неважно, поэтому она быстро разогрела густой вчерашний борщ, налила его в большую стеклянную банку, обернула платком, чтобы не остыл, и всю дорогу бережно прижимала к груди, как ребенка.

Добравшись до травматологии Тая растерялась, потому что не знала о чем спрашивать. Наконец, толстая медсестра выслушала ее бессвязный вопрос, посмотрела на выпирающий живот и обернутую платком банку и спросила:

– Это твой муж что ли? Сразу бы и сказала, – она отвела испуганную молодую женщину к ординаторской: – Жди главврача, он сюда зашел. Я сейчас вернусь.

В ординаторской громко кричал высокий мужской голос:

– Все честные люди сейчас у Белого Дома, а я должен здесь с вами в дерьме копаться! Я за Ельцина голосовал!

– Мне на это наплевать, с утра смену сдадите, тогда хоть к черту на рога отправляйтесь, а сейчас за вас никто работать не будет. Никого не отпущу, а уйдете самовольно – под суд отдам.

– Ничего, суд расследует и скажет, кто есть кто!

Медсестра вернулась, немного послушала и, покачав головой, постучала в кабинет.

– Валентин Игоревич, тут жена того мужчины пришла, что без документов – поговорите с ней?

Тая вспыхнула от стыда – Алексей говорил, что они распишутся, но можно ли было называть ее женой? Возразить она, однако, не посмела, да и пожилого доктора со злым лицом подробности ее семейно‑правового статуса явно не интересовали. Скользнув взглядом по ее округлившейся талии, он немного смягчился.

– Здравствуйте, пройдемте ко мне в кабинет.

– Я борща принесла – покормить, – решилась она сказать, идя за ним следом.

В кабинете главврач усадил ее напротив себя, открыл историю болезни.

– Что я могу вам сказать – привезли вчера после дорожно‑транспортного происшествия. Перелом правой руки, черепно‑мозговая травма, предположительно ушиб мозга, до сих пор окончательно не пришел в сознание.

– Жить он будет?

– Надеюсь. Состояние тяжелое, но травм, несовместимых с жизнью нет, сегодня будем делать пункцию.