Треск сучьев заставил юношу вскочить на ноги. В то же мгновение на поляну выскочил молодой тур. Он остановился, но, увидав человека, быстро повернул назад и, наклонив голову, опять скрылся в лесной чаще. Хотя тур появился на поляне всего только на мгновение, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить то место, куда он скрылся...

Зыбата бросился по следам тура и, раздвинув ветви, радостно вскрикнул. Пред ним открылась широкая просека.

Теперь он нисколько не сомневался в своём спасении. Он поспешил оставить поляну и смело пошёл по просеке.

Нервное напряжение заставило его позабыть мучившую его уже столько времени жажду, но когда Зыбата стал мало-помалу успокаиваться, истома вернулась снова, и жажда стала мучить его ещё сильнее.

Наконец ноги юноши стали подкашиваться. Невыносимая усталость овладела им. Зыбата чувствовал, что дальше он идти не может и в бессилии опустился на мягкую траву.

День уже близился к концу. Солнце склонялось к западу; кое-где легли предвечерние тени. Зыбата содрогнулся невольно при мысли, что ему и эту ночь придётся провести в лесу. Одиночество казалось ему теперь невыносимым. Он начал громко кричать, не надеясь, что его кто-либо услышит, а просто для того, чтобы подбодрить себя. Причудливое эхо передавало его крики, и Зыбате казалось, что он не один в этом страшном лесу. «Неужели мне придётся погибнуть здесь? — думал юноша. — Или Бог христиан, указавший мне этот путь, покинул меня и желает меня погубить, как и наш Перун?.. Быть этого не может. Бог христиан добр и милостив... Хочу любить Его, хочу узнать Его».

III

Сколько времени прошло, Зыбата не знал. Он то впадал в забытье, то начинал, открыв глаза, изумлённо оглядываться по сторонам, не узнавая места, где он находится. Голова его горела, губы запеклись, во рту и в горле было сухо его начало лихорадить. Воображение рисовало ему всевозможные картины. То ему казалось, что он сидит с друзьями в просторной горнице дома своего отца и пьёт вкусный мёд, приготовленный его матерью, то вдруг Зыбате чудилось, будто он лежит у чистого ключа и, жадно приникнув к нему воспалёнными губами, пьёт студёную воду, пьёт — и напиться не может... Но сознание возвращалось к нему, и Зыбата опять видел пред собою ужасную действительность.

Вдруг где-то далеко раздался громовой раскат. Зыбата сразу ожил. Он спасён! И снова душа юноши наполнилась благодарностью к доброму Богу, который посылал эту грозу.

Гром ударил ближе, небо потемнело, совсем низко над лесом понеслись, как клубы густого дыма, тёмные грозовые тучи, упало несколько крупных дождевых капель. Сердце Зыбаты забилось надеждой и радостью.

Сверкнула огненной змеёй молния, и над самой головой Зыбаты загрохотал громовой раскат. Хлынул дождь. Юноша подставил сложенные ладони рук и с безумным восторгом пил накоплявшуюся в них воду. Дождь обливал его с головы до ног, но это было только приятно Зыбате. Жажда была утолена, вместе с этим возвратились силы. Дождь освежил Зыбату, вернул ему бодрость; юноша досадовал лишь на то, что не во что ему было сделать запаса воды.

Гроза промчалась так же быстро, как и налетела. Молния ещё змеилась на тёмном небе, но гром грохотал где-то уже совсем далеко. Воздух был чист и дышал ароматами леса. Зыбата ликовал. Ему так же, как и тогда, когда он нашёл тропу, казалось, что он уже спасён, и он решился, несмотря на темноту, идти дальше. Встреча со зверями его не пугала. Топор оставался при нём. Да и ночь после грозы обещала быть лунной, светлой. Зыбата пошёл. Действительно, луна, полная, ясная, скоро засияла на небе и залила своим кротким светом лес и тропинку, по которой брёл юноша. Идти было легко, налетавший то и дело ветерок приятно обдавал Зыбату своею прохладою.

Наконец тропинка упёрлась в лесную прогалину. Сначала Зыбата испугался. Ему показалось, что он опять вышел на ту же самую поляну, но он сейчас же увидел, что это совсем другое место. Прямо на против Зыбаты, на другой стороне её, виднелась маленькая избушка, ярко освещённая лунным светом. Вдруг он почувствовал, что голова его стала тяжёлой, всё тело горело, как в огне, а ноги отказывались идти. Сделав над собой невероятное усилие, юноша шагнул вперёд, его шатало из стороны в сторону.

«Не огневица ли у меня», — невольно подумал он.

Зыбата сделал ещё несколько шагов вперёд и тут же почувствовал, что далее идти не может. Он хотел крикнуть — язык отказывался повиноваться ему, он сделал ещё шаг и без чувств повалился на влажную после дождя землю.

Когда он очнулся, уже сиял день. Юноша с удивлением огляделся вокруг и увидел, что он лежит в маленькой, низенькой комнате. В поднятое окно проникали лучи солнца. Зыбата лежал на охапке свежей, душистой травы, покрытой сверху какою-то тканью. Чья-то заботливая рука укрыла его самотканым покрывалом. Он опять стал оглядывать избушку. Взор его остановился невольно на одном углу и лёгкий вскрик сорвался с его губ.

   — Здесь христиане! — воскликнул юноша и приподнялся, вглядываясь в угол.

Там висел образ, какой он уже не раз видел в Киеве в христианских семьях.

Зыбате захотелось встать, но слабость была так велика, что, едва сделав движение, он опять упал на своё мягкое ложе.

Зыбата закрыл глаза, а когда он снова открыл их, то увидал около себя седого, согбенного старца с длинной, ниспадавшей на грудь седой бородой.

   — Кто ты? — прошептал юноша.

   — Лежи спокойно, сын мой, — последовал кроткий ответ, — не бойся ничего. Самое худшее ты перенёс. Недуг не уничтожил тебя, и ты будешь здоров.

   — Это ты спас меня?

Старец грустно улыбнулся и покачал головой.

   — Нет!

   — Как нет? Как же я очутился здесь?

   — Бог тебя привёл сюда к моей хижине. Он тебя и спас.

   — Бог? Какой Бог? Бог христиан?

   — Да, Он, Всемогущий, Всезнающий, Всевидящий, Всемилостивый.

«Да, да, старец прав, — пронеслось у него в голове, — Бог христиан привёл меня сюда. Пойди я другою дорогою, я погиб бы. Верно, этот старик — жрец христианского Бога!»

Он внимательно принялся разглядывать старика и чем дольше смотрел он на него, тем более убеждался в том, что он где-то уже раньше видел его.

Однако спросить прямо старца об этом Зыбата не решался.

   — Неужели же я проспал целую ночь? — спросил он.

Старик улыбнулся.

   — И даже не одну, сын мой! — ответил он.

   — Как не одну? Ведь я пришёл сюда вчера!

   — Нет, не вчера, три раза уже Всходило солнце после того, как я нашёл тебя.

   — Прошло три дня! Быть не может! Я болен?

   — Да.

   — Огневица?

   — Могла бы быть, но, благодарение Небесному Отцу, этого не случилось. Настой целебных трав помог тебе избыть недуг. Но успокойся, попытайся уснуть, и Господь дарует тебе выздоровление.

Старик поднялся с ложа Зыбаты, на которое он присел в ногах больного, в начале их разговора.

   — Постой, отец, — остановил его юноша, — скажи, скоро я буду здоров?

   — Недуг, смерть, выздоровление — всё это в воле Господа. Молись, если можешь, и жди помощи.

Он направился было к выходу, но Зыбата опять остановил его.

   — Я тебя где-то видел, отец!

   — Быть может. Но тебе нельзя так утомляться, — остановил его старик, — засни!

   — Ты не хочешь сказать мне... Скажи по крайней мере, как зовут тебя.

Старик остановился и пристально поглядел на приподнявшегося на локтях юношу.

   — Теперь, по милости Божией, меня зовут Андреем, — ответил он.

   — Теперь, а прежде звали иначе?

   — Да... Но спи, сын мой, Сон необходим тебе. — И Андрей поспешил выйти из избы.

Зыбата откинулся на своё ложе. Веки его смыкались, но в то же время Зыбата чувствовал, что заснуть он не может. Странная, приятная нега овладела им. Думалось как-то особенно легко. «Да, да, прав этот старик христианин, — размышлял Зыбата, — но всё-таки странный этот Бог у христиан. Я не веровал в него, поклонялся грозному нашему Перуну, боялся Чернобога, любил весёлого Леля, а Бога христиан знать не хотел, и вот, когда я попал в беду, никто из моих богов не захотел мне помочь, а помог Тот, Который мне был чужим. Теперь я буду всегда чтить его. От своих богов я не могу отказаться. Им поклоняется князь Святослав и весь народ славянский, но я и Бога христиан буду чтить наравне с ними и даже больше их. Только нужно непременно узнать у старика Андрея, что это за Бог и как поклоняться мне ему».