И вдруг разочарование, горькое разочарование... Часто задумывалась молодая княгиня, как помочь горю? Думала-думала и додумалась: нужно показать язычникам бессилие их истуканов, — только и всего.
Она сказала об этом Аскольду.
— Может быть, ты и права, — ответил ей князь, — но разве, не видали они или по крайней мере не слыхали о чудесной буре, разметавшей наши струги? Увы, это явное чудо мало кого убедило из числа моих дружинников и, как я знаю, никого из них не повело на путь истинный...
— Тогда было совсем другое... Откуда было уразуметь твоим воинам, что это чудо? Для них оно являлось самою обыкновенной бурей.
— Пожалуй, что и так...
— Между тем, — продолжала, воодушевляясь, молодая княгиня, — если бы воочию показать им, что бессилен их Перун, может быть, они уверовали бы!
— Но как это сделать?
— Подумай...
После этого разговора прошло несколько дней.
Шумел стольный Киев, набралось в него видимо-невидимо родичей из всего Приднепровья. Около истукана Перуна тысячи людей стояли, каждый молясь ему по-своему. Был среди них старый жрец Богуслав, собиравший приношения.
Вдруг толпа заволновалась, зашумела, раздались крики:
— Князья!
В самом деле, в княжеском облачении, сопровождаемые немногочисленной свитою, показались среди толпы Аскольд и Дир. Народ почтительно расступился, давая князьям дорогу. Те ласково кланялись на все стороны.
Старый Богуслав остановился на возвышении у подножия Перуна и подозрительно смотрел на приближающихся князей. Ему было известно, как и всем в Киеве, что Аскольд и Дир христиане.
— Почто пришли вы сюда! — закричал он, когда князья приблизились, — разве не отшатнулись вы от Перуна? Разве не другому Богу вы поклоняетесь? Идите же прочь и не мешайте нам.
— Старик, ты дерзок! — воскликнул Аскольд, — разве ты забыл кто мы и кто ты? Народ киевский! Ужели дозволишь ты позорить своих князей...
Подавленный ропот прошёл по толпе.
— Оно бы действительно полегче нужно! — раздались восклицания, — ведь князья...
— Князья-то князья, да с чем они пришли...
— А вот узнаем... Князь Аскольд говорить хочет!
Аскольд сказал:
— Народ киевский, мужи, людины и смерды, слушайте. До сих пор не мешали мы вам поклоняться богам вашим, но взгляните, что такое Перун ваш! Не сами ли вы его сделали из дерева, не сами ли вы поставили его на этом месте? Этот бездушный идол — создание рук ваших, и вот вы кланяетесь ему и считаете его богом своим. Помрачённые! Безрассудные! Откройте глаза ваши, прозрите и убедитесь в ослеплении своём... Бросьте поклонение обрубку дерева и познайте истину!
Снова заволновалась, снова зашумела толпа. Она раздвинулась и вытолкнула вперёд двух стариков.
— Пусть они за всех ответ держат! — кричали в толпе.
Старики в пояс, но с достоинством поклонились князьям.
— Невдомёк нам, князеньки, о чём вы речь держите! — сказал один из них. — Скажите нам пояснее, чтобы уразуметь могли мы!
— Полно, старик, не хитри, вы слышали, что сказал я вам, — горячо воскликнул Аскольд, — бросьте Перуна, столкните его с этой горы, и вы убедитесь, что он не спасёт себя...
— Может, и так будет, — помолчав, сказал старик, — может, и не спасёт себя Перун наш, может, и не Бог он вовсе, а истукан просто!..
— Вот видишь, сами вы сознаете это! — обрадованно сказал князь.
— Погоди, не всё мы тебе сказали, — остановил его старик, — перебил ты меня. Опять говорю, может, истукан — Перун, да в том дело, что ему, этому истукану, и отцы наши, и деды, и прадеды кланялись, в горе к нему прибегали и счастливы были. Так нам ли, детям их, отступаться от них, забыть, чему они учили нас! Нет, князья, что дальше там будет — другое дело, а покамест оставьте нас, молитесь своему Богу, а мы будем молиться своему. Будем жить, как жили.
— Я докажу вам бессилие вашего Перуна! — закричал Аскольд, хватаясь за меч. — Эй, дружина моя, ко мне...
Но, увы!.. Только двое-трое дружинников откликнулись на этот призыв...
— Видишь, княже, — заговорил старик, — никто за тобой не идёт на такое дело, даже дружинники твои. И не пойдёт никто... Позови же ты нас на врагов своих — пойдём все, от мала до велика. Умрём за тебя, но Перуна не трогай, он нам отцами и дедами завещан...
Аскольд огляделся вокруг. Толпа молчала, но это было грозное молчание.
— Идите, князья, в свои палаты, — продолжал старик, — творите суд над нами, ведите дружины на врагов. Народ любит вас и будет любить, пока вы не пойдёте против него...
Едва князья скрылись из виду, как все заволновались:
— Ишь ведь что задумали: Перуна сбросить, — кричали обиженные киевляне.
— Да как же это можно!
— Не бывать никогда по слову их!
— Кто говорит, христианская вера, может быть, лучше и правильнее, — рассуждали более спокойные, — да мы её не знаем... Вот если бы знали её, да подумали, так другое дело...
В то время в Киеве были священники, присланные из Византии, но они ограничивались проповедью слова Божьего в христианских храмах. В храмах же бывали только те, кто принял крещение, да ещё торговые люди, наезжавшие в Киев из Византии и побережья Чёрного моря.
— Что же теперь делать? — спрашивал Дир, — призвать дружины из Византии?
— Никогда! — отвечал Аскольд, — разве можно действовать силой? Нет, силой в таких делах не поможешь. Заставить народ насильно просветиться нельзя. Что же из того, что они примут святое крещение, а в душе останутся язычниками... Нет, нужно поучать их примером своим.
Но лучше бы князья и не пытались говорить с народом и грозить ему свержением истукана Перуна, если не могли сделать этого на самом деле. Они своей неудачей убедили народ в своём бессилии и потеряли в глазах дружинников уважение. Всё чаще и чаще раздавались и в дружине, и в народе голоса:
— Нет, не князья это, не князья...
Однако князья не теряли надежды на успех. Они строили христианские храмы, учили народ, народ любил их за их кротость, доброту, ласку, однако не хотел следовать за ними в деле веры.
Об угрозе, надвигавшейся с севера, ни князья, ни киевляне ничего не знали.
Однажды князьям пришли сказать, что у берега Днепра остановилась пришедшая с севера ладья с купцами, и эти гости, которые говорили по-славянски, желали бы, чтобы Аскольд и Дир спустились к ним, посмотрели бы их товары и приняли их дары.
Такие посещения не были редкостью в Киеве. Князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи.
Не подозревая ничего дурного, Аскольд и Дир в сопровождении всего нескольких слуг спустились к ладье.
Ладья была, как ладья — обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было. Одно только казалось странным, что она пристала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.
Однако князья не обратили на это внимания.
Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живёт их старый друг и соратник Рюрик.
Но если князья были беспечны, то сопровождавшие их вдруг что-то заподозрили.
— Ох, князья, — шептали Аскольду и Диру их дружинники, — необычная эта ладья.
— Как необычная?
— Таких ладей у заезжих гостей не бывает. Варяжская эта ладья — будто в поход собралась.
— И добра на ней не видать...
Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.
— Что вы! — удивлялись они, — мало ли гостей приходило и ничего не бывало, а тут перепугались.
— За вас, князья, страшно...
— За нас не страшитесь! Мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать...
Аскольд и Дир хотели уже позвать купцов, как вдруг перед ними появился какой-то человек, у которого из-под одежды видна была кольчуга. Аскольд и Дир ужаснулись. Перед ними стоял Олег.
— Вы князьями себя зовёте! — сказал он, — нет, не князья вы и не княжеского роду, а вот вам князь — сын Рюрика...