Владимир стоял, гордо откинув голову и осматриваясь вокруг властным взором. Наконец среди толпы пронёсся сперва чуть слышный шёпот, вскоре разросшийся в громкий гул голосов.

Первыми заговорили варяги.

   — Лучшего вождя и не надобно! — воскликнул Эрик. — Клянусь Тором, с ним нас ждёт победа. Он в славянских землях свой и поведёт нас знакомыми путями.

   — Пусть я не буду сыном своей матери, — отозвался Икмор, — если наш Эрик не прав! Взгляните на него: таких воинов мало и у Тригвасона.

   — Да здравствует Владимир, конунг славянский! — вторя своим вождям, воскликнула варяжская дружина.

   — На щит его! Да будет он вождём нашим!

   — Слышишь, Владимир? — сказал Бела, положив свою руку на плечо славянского князя. — Тебя варяжские дружины избирают своим вождём. Я сделал всё. Исполнишь ли ты свои обещания?

   — Исполню, — ответил тот, — лишь бы мне отмстить за кровь брата и сесть в Киеве.

   — Помни, я даю, я и возьму!

В мгновение Владимир был поднят с земли десятками рук, и, поднятый на щит, он оказался над избравшими его варягами, и над жрецами, и над толпами народа. Опять смешались в один нестройный хаос звуков звон мечей о щиты, громкие крики, и лишь по знаку Белы водворилась тишина.

   — Народ рюгенский и вы, варяги и норманны, — воскликнул Бела, — взгляните, вот вождь Святовита!

   — Да здравствует вождь! — как один человек отвечала толпа.

С торжествующими криками понесли Владимира варяги на щите с выси храма и, пронося его между толпами народа, громко восклицали:

   — Кто против избранного вождя, пусть выйдет!

Никто не вышел.

Слово Белы было для рюгенцев священно.

   — Воины, — воскликнул Владимир, когда варяги, всё ещё держа его на щите, стали так, что он очутился в тесном кольце из своих воинов, — клянусь, что поведу вас к великим победам! Клянусь делить с вами все труды, лишения и опасности походов и битв и свою долю добычи ратной, теперь же отдаю вам всю целиком!

Варяги закричали от восторга.

   — Да здравствует наш конунг! Да здравствует, — гремели они, — веди нас на врагов! Победим, победим!

   — Коня! Пусть Бела выведет коня Святовита! — кричали другие.

   — Бросайте копья, посмотрим, что ждёт нового вождя: успех или поражение.

В храме Святовита содержался жрецами белый, без малейшей отметины, конь. Около него всегда наготове висело седло, но его никогда не седлали. По уверениям жрецов, на этом коне разъезжал в бурные ночи по воздуху Святовит, поражая своих врагов и намечая пути, по которому должны были идти отправлявшиеся в набеги дружины. Этот же конь являлся предвозвестником воинских успехов или неуспехов во время таких набегов. Пред отправлением в поход дружинники делали помост из копий, укладывая их в ряд древко с древком. Потом заставляли коня Святовита ступать по ним и замечали, какою ногою он прежде вступит на копья: если правой, воинов ждёт успех, если же левой — неудача. И теперь народ рюгенский требовал, чтобы жрецы вывели коня и путём гадания предсказали бы, что ждёт дружины в этом походе в страны, где никогда не были ещё воины Святовита.

Дружинники Святовита поспешно бросали по скату холма свои копья. Жрецы укладывали их плотнее одно к другому. Бела и Нонне удалились в храм.

Вдруг из глубины храма донеслось громкое конское ржание. Воины и народ, стоявшие вокруг холма, затихли. Ржание раздавалось всё ближе и ближе. Опять распахнулась завеса, и в дверях Святовитова храма показался белый конь.

Это было красивое, выхоленное, гладкое животное. Голова коня украшена была пуком перьев, спину покрывала конская белая попона. Конь выступал мелкими шажками. Он поводил налитыми кровью глазами и фыркал. Под уздцы его вёл сам Бела, два молодых жреца держали длинные поводья.

   — Конь Святовита! — пронеслось в толпе.

На пороге храма конь, ослеплённый ярким светом, остановился и громко заржал.

   — Счастливое предзнаменование. Удача, удача будет! — заволновался народ.

   — Правду сказал отец Бела. Правду...

   — Ещё бы. Сам Святовит вещает свою волю его устами.

   — Тише, тише! Конь Святовита у копий.

Бела осторожно сводил коня. Все замерли в напряжённом ожидании.

Владимир с тревогой следил за конём. Многое теперь зависело в его судьбе от этих мгновений. Какой ногой ступит на копья Святовитов конь? Если левой — не будет в дружинах воодушевления и неохотно пойдут они за своим только что избранным вождём.

Вдруг вздох облегчения вырвался из груди славянского князя. Конь был близко от копий, и Владимир мог рассчитать по его шагам, что он должен вступить на копья правой ногой. Бела поднял голову и взглянул с улыбкой на славянского князя.

Тотчас раздалось ржание коня, но его заглушил громкий радостный крик толпы: Святовитов конь ступил на копья правой ногой!

Никто теперь в огромной толпе этих простодушных людей не сомневался в успехе набега и в том, что этот пришелец избран в вожди волей Святовита. Кричали в неистовом восторге и воины, и жрецы, лишь один Бела был бесстрастно спокоен.

   — Народ рюгенский, норманны и варяги, — воскликнул он, — видите вы, прав я был, возвестя вам волю грозного Святовита!

   — Прав, прав! — зашумела толпа. — Да здравствует Владимир, конунг славянский! Да покорит он нашему Святовиту новые страны!

Глава вторая

I

Спустя несколько недель после происшедших на Рюгене событий в широкий пролив, соединявший Варяжское море с Нево, вошла большая флотилия остроносых драхов.

Ветра не было, и драхи шли на вёслах. Тихо плескались об их крутые борта волны, широкий след оставался за кормой. Впереди флотилии шли лёгкие разведочные суда, показывавшие остальным путь среди бесчисленных отмелей выступавших из воды островов, покрытых, как шапками, густым сосновым лесом.

Судя по виду драхов, они только что выдержали долгое морское путешествие. Паруса были грязны, кое-где видны были поломки. На палубах драхов видны были воины. Одни сидели у весел, другие отдыхали на внутренних скамьях, третьи с азартом бросали кости.

В середине флотилии шёл драх более красивый, чем остальные...

Этот драх принадлежал вождю направлявшихся к Нево варяжских дружин — славянскому князю Владимиру, шедшему с рюгенскими дружинами в южную Славянщину, чтобы отомстить одному брату гибель другого и самому занять место первого, став князем Руси на всём, огромном пространстве от берегов Варяжского моря до устья великой славянской реки — Днепра.

Когда варяжская флотилия вошла в пролив, Владимир был на корме своего драха. Около него, как всегда, важный, степенный, сосредоточенный, стоял его неизменный спутник и друг Добрыня Малкович.

Оба они смотрели на темневшийся справа от них далёкий берег.

   — Там новгородская земля, — сказал, указывая на него племяннику, Добрыня.

   — Да, дядя. Вижу и печалюсь.

   — Чему?

   — Тяжко идти на родину мне... Не с добром иду. Меч и огонь несу я.

Добрыня сделал нетерпеливое движение.

   — Постой, — остановил его племянник, — я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты будешь уверять, что иду я мстителем, знаю я это, да ведь Ярополк-то брат мой?

   — И Олег был его и твоим братом.

   — Так ведь Олега погубил не столько Ярополк, сколько Свенельд-воевода.

   — А зачем Ярополк слушался негодника?

   — Как же не слушаться? Если бы ты вот...

   — Я? Я бы сумел повернуть всё так, что никто ни в чём не был бы виноват!

   — Пусть будет по-твоему. Но ещё тяжко мне, что я сам-то несвободным являюсь в родную землю.

   — Чего же свободнее? Вон сколько воинов у нас! У кого такая дружина, тот несвободным не может быть!

   — А обещание-то моё?

   — Это старому Беле, что ли?

   — Ему! Оно меня и по рукам, и по ногам сковывает. Ведь подумать только: если я сокрушу Ярополка и сяду в Киеве, так всё-таки должен буду во всём Беле быть подчинённым. Всё равно, как бы на службе я у него был... Разве я свободен?