Я быстро посчитал в уме.

Прибыльная колбаса, ничего не скажешь.

— Розыгрыш проводит он сам, и тоже очень хитро, — продолжал бармен. — Если какой-нибудь клиент вдруг заявит: «Я у вас без конца покупаю билеты, а так ничего и не выиграл», то голову можно дать на отсечение, что в эту субботу колбаса наверняка достанется ему. Старикан сам определяет, кому выигрывать. Здорово, правда? В итоге клиент еще на пару месяцев в его руках.

Я кивнул и высказал предположение:

— Он что, раньше в торговле работал?

— Нет, служил в военном флоте. Оттуда и пенсию получает. Черт знает с каких пор. Они на него крепко поистратились.

Внезапно я различил старика на той стороне улицы. Он поставил велосипед на стоянку и пошел прочь.

— Теперь ему до самого дома не нужно переходить улиц, — сказал бармен.

Я попросил еще раз наполнить рюмку и тут вспомнил:

— Я предложил ему выпить за мой счет, но не заметил, чтобы он пил.

— Старик и тут хитер, — кивнул бармен. — Знаете, как он поступает? Старый-то он старый, но вполне еще крепкий, и его практически все угощают. Но он никогда не пьет за день больше двух рюмок. А все остальные я записываю на его счет.

Он заглянул в блокнот за кассой и подытожил: — Значит, так, вместе с вашей у него их набирается сто шестьдесят семь.

Супружество

Амстердам — прекрасный город для встреч и прощаний. Если вы читаете в газете мои заметки, то знаете, что время от времени мы с женой ездим в деревню, где у меня есть комната с пишущей машинкой, но без телефона, а значит, там можно без помех работать с неослабным бухгалтерским рвением, поскольку я недостижим.

Все это, конечно, очень хорошо.

Но в связи с бесконечными переездами туда и обратно, обратно и опять туда возникает одна щекотливая проблема. Проблема свойства весьма интимного, поскольку мне придется ввести вас в нашу спальню. Но, в конце концов, все мы взрослые люди, поэтому вперед, друзья, и да сгинут всякие табу от литературы.

Для начала я обязан изложить вам кое-какие факты, при ознакомлении с которыми вы наверняка раздраженно подумаете: мне-то какое до этого дело?

Но постарайтесь переступить через себя, иначе от вас ускользнет суть проблемы.

Итак, обычно я сплю до того крепко, что можно запросто палить у меня над ухом из пушки, все равно не проснусь. У жены со сном тоже полный порядок, но она имеет странную привычку есть по ночам фрукты. Рядом с кроватью она ставит огромное блюдо, которое к утру обязательно пустеет. Во время еды она практически не просыпается и справляется со всем этим примерно за час, пребывая в состоянии полудремы.

Нуте-с, вот вам преамбула необходимая для ознакомления с проблемой. Кстати, не мешало бы упомянуть еще одну подробность. Моя жена до крайности любит солнце, тогда как я не отношу себя к числу особых поклонников этого небесного светила, а предпочитаю, скорее, осеннюю погоду.

В нашем амстердамском доме солнца не бывает никогда. Моя кровать — я предупредил, мой рассказ совершенно интимного характера — справа, рядом с телефоном, а кровать моей супруги — слева. Но в деревне правую занимает она, а я — левую, потому что в комнате много солнца, которое сначала добирается до нее, а она любит просыпаться, купаясь в его лучах. Я вижу, вам пока невдомек, в чем же суть проблемы.

Но вспомните о блюде с фруктами, которые она подъедает за ночь. Когда мы в деревне, она — по амстердамской привычке — тянется за яблоком, грушей или виноградом левой рукой, так как в своем сомнамбулическом состоянии не сознает, где мы сейчас находимся.

И натыкается ее ищущая рука не на блюдо, а на мою голову, которая продолжает безмятежно спать.

Некоторое время она ощупывает сей предмет — так рассказывает она сама, — и мало-помалу ее охватывает удивление.

Что это, дыня?

Или кокосовый орех?

Мой нос вполне может сойти за клубнику, только эта клубника почему-то никак не отдирается от блюда.

Пока она долго шарит по моему лицу, ее сумеречное сознание начинает потихоньку пробуждаться.

До конца она так и не просыпается, но уже соображает, где мы находимся, и понимает, что блюдо с фруктами располагается по правую руку. Через парочку ночей она осваивается с переменой, но, как только ей это удается, мы возвращаемся в Амстердам, где я опять лежу справа, а она слева, — в результате кропотливое исследование моего черепа возобновляется.

А едва она снова переучится на левую руку, мы уезжаем в деревню, и опять начинается неразбериха.

Выхода нет. Но теперь вы поймете, как я рад, что не сплю с открытыми глазами.

Потому что глаз очень даже легко принять на ощупь за виноградину. А у нее сильные руки.

Что такое душевный покой?

Сейчас я вам объясню.

Сказать, что у моей жены роскошный гардероб, было бы явным преувеличением. Множество женщин имеют обыкновение регулярно сообщать своим мужьям: «Мне нечего надеть». Нового, имеется в виду.

С моей женой дело обстоит совсем иначе. На протяжении многих лет она собиралась купить что-нибудь из одежды. Платье, например. Или костюм. Но всякий раз, когда это намерение должно было осуществиться, деньги иссякали. Причин тому всегда находилось предостаточно. Одна из них — мой не вполне размеренный образ жизни. Вдобавок деньги всегда кончались именно тогда, когда в почтовом ящике появлялась бумажка, извещавшая, что пора платить налоги.

За реактивные истребители.

И автострады.

Посему моя жена годами ходила в нарядах, которые — так, кажется, принято говорить у женщин — «подчеркивали ее личные достоинства».

И она носила их терпеливо, даже более чем терпеливо.

Но женщина всегда остается женщиной. Это понимаю даже я.

А женщина хотя бы однажды хочет надеть что-то новое.

И это я тоже понимаю.

Вот почему последний раз, когда мы собирались на отдых в Италию, я заставил ее купить несколько отрезов. А юфрау Гозен, весьма искусная в швейном деле, превратила их в красивые летние платья.

В итоге жена отбыла в путешествие с полностью обновленным гардеробом в чемодане.

И в солнечной Италии каждый божий день щеголяла в новом туалете.

И, судя по всему, это доставляло ей удовольствие.

Прекрасно, но как-то раз ей пришлось отправиться в город без меня, потому что я сел работать. Мы договорились встретиться в половине шестого на одной симпатичной станции.

Когда я приехал, она уже была там, облаченная в одно из творений юфрау Гозен.

Я сел рядом с нею и спросил:

— Ну как дела?

Она серьезно посмотрела на меня.

— Можно я тебе кое-что расскажу?

Расскажи, — ответил я.

— У меня появился поклонник, — сообщила она.

— Поздравляю! — воскликнул я.

Ибо женщина есть женщина, а поклонник — поклонник.

— Я сидела на скамейке в парке и листала путеводитель по Риму, — продолжала она. — И тут мимо прошел мужчина. И вовсе не пижон из тех, что охотятся за денежками богатых вдов. Нет, обыкновенный мужчина. Лет пятидесяти. Он посмотрел на меня. И пошел дальше. Потом вернулся. И снова посмотрел. И опять ушел. И опять вернулся. И опять посмотрел.

Она тоже посмотрела на меня и добавила:

— Это и был поклонник.

— Да, это был поклонник, — согласился я. И спросил: — А что ты подумала в тот момент?

— Я подумала: юфрау Гозен действительно прекрасная портниха, — ответила она с обезоруживающей серьезностью.

Вот что такое душевный покой.

Проклятие

Только я сегодня поутру открыл глаза, как стакан апельсинового сока, протянутый женой, без всякой видимой причины вылился мне за пазуху. В ванной, опять же без видимой причины, я задел лезвием ухо; кровь так и хлынула по щеке, и унять ее оказалось весьма непросто. Моя неверная еще рука не удержала флакон лосьона, и он тут же разлетелся вдребезги от соприкосновения с раковиной, затем меня подвело не вполне проснувшееся сознание: я перепутал тюбики — ведь они так похожи — и попробовал чистить зубы жениным кремом для рук. Поэтому во время завтрака во рту у меня был совершенно омерзительный вкус, как если бы я сжевал дохлую мышь. Наконец, когда я с грехом пополам оделся и умылся, опять же без всякой видимой причины лопнул шнурок на ботинке. Потом я выпил прописанное врачом лекарство, а коробочка, разумеется, выскользнула у меня из рук, так что минут десять я елозил по комнате на четвереньках, собирая рассыпанные таблетки. Когда коробочка была наполнена и благополучно водворена в ящик, я опять разделся и лег в постель.