– Такое бывает со всеми…

– И с тобой?

– Такое бывает со всеми, – повторил полковник. – Потом проходит…

– Я знаю, что у меня не пройдёт.

– Заранее знать нельзя.

– Мне страшно, – сказал Идо. – Наверно, я глупый, да?

– Глупым страшно не бывает…

– Выходит, я не глупый?

Полковник покачал головой.

– А тебе страшно бывает? – спросил Идо.

– Бывает…

– Правда?

– Правда!

– А чего ты страшишься больше всего?

– Заглядывать в себя…

– Разве можно заглядывать в себя?

– Иногда это нужно… Это так, как если, подходя к чужому дому, не знаешь, с какой стороны входная дверь, а если отыскать удаётся, то не знаешь, заперта ли она или нет; а если не заперта, то не знаешь, ждут ли именно тебя, а не кого-либо другого, и, если ждут именно тебя, то не знаешь, насколько ждут…

– Ты так многого не знаешь? – спросил Идо.

– Да уж… А ты?

– Я знаю, что моя школа, наверно, будет не здесь?

– Да, Идо, твоя школа будет, наверно, не здесь.

– Где-то?

– Да, где-то…

– И мои учителя тоже будут где-то?

– Тоже.

– И мои товарищи?

– Да, Идо! И наш дом тоже…

– Зачем?

– Так НАДО, – сказал полковник.

– Кому?

Полковник пристально посмотрел на Идо, вдруг подумав о том, что всегда любил внука, но ещё никогда не испытывал ощущения, что любит его так сильно, как в эту минуту, и что больше всего на свете он хочет, чтобы Идо был счастлив.

– Дедушка, ты храбрый? – спросил Идо.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что ты храбрый.

– Ладно, так и думай.

– А мама и папа?

– Они, я думаю, даже очень храбрые, – сказал полковник.

– А я пока ещё так себе?

– Да, ты пока ещё так себе.

– А когда стану взрослым, буду храбрым?

– Придётся!..

– Я ведь стану взрослым?

– Конечно!

Издали донёсся запах моря.

– Я не хочу, чтобы на нас наступало несчастье, – сказал Идо. – Даже если так НАДО…

Полковник горько улыбнулся.

– Если так надо, то ничего тут не поделаешь… – сказал он.

Идо отодвинул от себя кружку с черешнями и, на всякий случай, переспросил:

– Ничего?

– Ничего!

– Потому что я ещё маленький?

– И поэтому тоже…

– Я ведь выросту, правда?

– Конечно, твоё время придёт…Оно приходит всегда… Только потом оно… – полковник вдруг замолчал.

Высоко над пустыней показалась большая чёрная птица и сразу скрылась.

Идо перевёл взгляд на дедушку. Тот продолжал молчать, словно запамятовал, о чём шла речь.

– Что случается со временем потом? – напомнил Идо.

Полковник покачал головой.

– Потом оно проходит… – сказал он.

Идо рассмеялся.

– У времени нет ножек, чтобы приходить и уходить, – сказал он.

Полковник тоже рассмеялся:

– Ты прав, у времени нет ножек…Об этом я не подумал…Ты обязательно вырастешь и станешь взрослым…

– И тогда я смогу вернуть наш дом?

Вздрогнув, полковник молча отвернулся.

Идо сказал:

– Теперь у тебя лицо такое же грустное, как у нашего учителя, когда он говорил, что на нас наступает несчастье.

Полковник попытался улыбнуться, даже немного посвистел, но лицо его не слушалось.

– Но ты-то уже взрослый! – проговорил Идо.

– Уже… – отозвался полковник.

– Тогда почему ты не воюешь?

– С кем, Идо? – не понял полковник.

– С несчастьем.

Полковник посвистел ещё.

– Думаешь, мне с ним справиться? – спросил он.

– Ведь ты – полковник! Разве ты не настоящий полковник?

Полковник не ответил. Он стал молча следить за тенью, которая, медленно покинув одну дюну, потянулась к другой.

– Знаешь, что в жизни самое трудное? – наконец, проговорил он.

Идо сказал:

– Решать задачки по математике.

– А ещё? – спросил полковник.

– Больше ничего.

– Бывает ещё… Кроме задачек по математике, бывает…

– Что?

Полковник задумчиво посмотрел туда, где виднелась крыша синагоги.

– Ещё узнаешь…

– Ждать долго?

– Не торопись, Идо…Человек должен пройти в жизни три круга: вначале готовиться к жизни, потом просто жить, а в самом конце – готовиться снова, только на этот раз к тому, чтобы из неё уйти… Не торопись…

– Три круга? – Идо поднялся с пола и, подойдя к дедушке, потёрся лицом о жёсткое плечо.

– Три!

– Я пока ещё в первом круге?

– Ты – ещё в первом…

– А когда человеку под семьдесят, тогда он проходит третий?

– Думаю, что да…

– Тебе под семьдесят?

– Да, Идо.

– Выходит, ты готовишься к тому, чтобы…

– По ночам я стою возле окна и смотрю на звёзды, – сказал полковник.

– Зачем тебе? – спросил Идо.

– Они весёлые и светлые, как ты.

– Я не весёлый, – сказал Идо.

– Сегодня ты не весёлый. Это пройдёт…

Идо коротко вздохнул и вдруг спросил:

– А что в жизни самое лёгкое?

– Задавать вопросы! – сказал полковник.

Идо рассмеялся.

– У тебя старые волосы, – сказал он.

Полковник тоже рассмеялся.

– Они всего лишь седые.

– Они очень седые!

– Да, очень.

– Почему?

– Так уж…

– Не понял!

– Что ты не понял?

– Ты сказал «так уж…» Что означает «так уж…»?

– Долго рассказывать…

– Ладно, – проговорил Идо, унося с собой кружку с недоеденными черешнями, – в другой раз…

Полковник вернулся в комнату и сел в кресло возле письменного стола. Просочившиеся в окно вечерние тени ложились на пол, на мебель, на колени полковника.

Боль. Снова. Только теперь в плече и коленях. «Всё же не там, где сердце… – подумал полковник. – В суставах – не смертельно…Просто, сейчас я чуть-чуть ограничен в…». Полковник старательно перебрал несколько слов для того, чтобы выразить состояние, в чём именно он ограничен, но ни одно из этих слов его не устроило. Он снова стал следить за тем, как тени ложатся на потолок и стены, а потом, закрыв глаза, подумал: «Если бы можно было заглянуть в будущее. Если бы…»

Полковник беспомощно улыбнулся: «Туда – никак…» И тогда он заглянул в прошлое – это напоминало просмотр старых фильмов с затёртыми кадрами на беспрерывно рвущейся киноплёнке…

… Судный день. Синагога…

Белые одеяния…

В дверях синагоги два солдата, размахивая руками, что-то выкрикивают…

Не досказав молитву, мужчины выбегают на улицу…

Солдатские ботинки на антресоли…

«Ничего не забыл?» – спрашивает жена.

«Мы скоро! Мы им… И тут же вернёмся!..»

По городу Беер-Шева, на ходу снимая с себя белые одежды, бегают люди…

Танкисты генерала Шарона…

«Второй взвод, к понтонному мосту!» – командует капитан Амир Шац.

«Живее, ребята… Ещё!.. Ещё!..»…

С невероятной силой колотится сердце…

Телефонный звонок домой…

Открытка из дома…

Горький вкус дыма…

Пересохшие губы…

На ногах мозоли…

Стоны раненых…

В раскрытых глазах убитых изумление…

Суэц…

В раскрытых глазах живых отражение канала…

«НАДО… – сказал генерал Шарон. – НАДО ОЧЕНЬ…»

И вдруг – тишина…

В песках, под палящими лучами солнца, раздутые до невероятно огромных размеров трупы. То тут, то там искорёженные пушки и бронетранспортёры, а рядом остывающие холмы почерневших гильз противотанковых снарядов.

101-ый километр…

На девятый день перемирия, подобрав сиротливо торчавшую в двухстах метрах от египетской траншеи гильзу артиллерийского снаряда, ребята решили приспособить её под душ. Бенци сверлил дырочки, а Сами, который считал себя лучшим плотником в городе Димона, соорудил виселицу, на которую под общий восторг бойцов вздёрнул замечательно продырявленное тело артиллерийской гильзы. Прищурив глаза в ожидании райского блаженства, под гильзу встал голый Иешуа и, обращаясь к Сами, который с полными ведрами воды взобрался позади на пустой ящик из-под снарядов, скомандовал: «Наливай!» Сверху побежали тонкие струйки воды.