— Давно приехали? — спросил он Трефилова, сидевшего у стола и чинившего рубашку.

— Час назад. Ну что там, в Мазайке? Встретились с Вилли?

— Встретился. — Шукшин устало сел на ящик. — Вилли говорит, что надо ждать облаву. Затишье перед бурей…

Проснулся Дядькин. Увидев Шукшина, поднялся.

— Ух и заснул крепко… — Он потер кулаками глаза. — Вставай, Метеор! Дома, под боком у жинки, дрыхнуть будешь!

— Надо еще заиметь ее, жинку, — недовольным голосом откликнулся Кучеренко и повернулся на спину, полез за сигаретами.

Шукшин пересел на нары к Дядькину, посмотрел в его помятое, не выспавшееся лицо с красными глазами.

— Как наши дела, Иван Афанасьевич?

— Вроде неплохо, — ответил Дядькин, поеживаясь и потягиваясь. — Ребята пообвыкли, действуют свободней. Вчера Иванов с одним взводом атаковал группу немцев. Около Леля… Гестаповцы засаду сделали на проселочной дороге. Жеф Пинкстен их засек, предупредил…

— Кто это — Пинкстен?

— Крестьянин из Леля. У него трое наших ребят после побега жили. Последний кусок хлеба отдавал… Он дочку в лес прислал, Жени. Знаешь ее, Кучеренко? Ну, Иванов окружил немцев и на рассвете жахнул.

— Немцы ведут разведку, — сказал Шукшин, морща лоб. — Эта засада — с целью разведки! Они задумали крупную операцию. В Мазайк переброшен батальон морской пехоты. В Каулель прибыла власовская часть, из Франции… Вилли имеет сведения, что немцы готовят большие облавы, хотят прочесать все леса. Все сразу. Сейчас они нас особенно не тревожат, хотят, чтобы мы ослабили бдительность, а потом сразу, одним ударом…

— Точно! — проговорил Кучеренко и резко, одним движением поднялся. — Гестаповцы шныряют по всем дорогам. Нащупывают! Расположение отрядов им неизвестно. Это ясно. Стянут побольше сил и оцепят весь район. Я разведчиков кругом расставил…

— Оснований для паники я не вижу, надо только вовремя предупредить отряды, — проговорил Трефилов. — Если немцы начнут прочесывать леса, укроем людей у бельгийцев. Опыт у нас есть… Только вовремя уйти. В населенных пунктах немцы искать не станут. Они отлично знают, что мы живем в лесу.

— О панике никто не говорит, Виталий, — сердито пробасил Кучеренко. — Я о разведке толкую, чтоб не прошляпить… — Кучеренко повернулся к Шукшину — Константин Дмитриевич, я вошел в контакт с бургомистром Эллена, с бароном. Он может нам хорошо помочь. У немцев барон вне всяких подозрений! В его усадьбе пол-отряда можно спрятать!

— Барон из Эллена? — Шукшин подумал. — Чем мы гарантированы, что он нас не выдаст?

— Тем, что ему нет расчета нас выдавать, — ответил Дядькин. Губы его тронула усмешка. — Богатым бельгийцам сейчас приходится хуже, чем бедным. У бедняков брать больше нечего, гитлеровцы теперь за богатых взялись. У барона почти весь скот взяли. А главное, Константин Дмитриевич, война приближается к границам Германии. Бароны тоже кое-что понимают! В Золдере барон де Вилленфань живет. Наши хлопцы к нему в гости ходят. Когда облава была, он пятерых у себя укрыл. И деньжат подбрасывает…[3]

— Я так думаю, что этот барон из Эллена больше партизан боится, чем немцев, — заметил Кучеренко, хитровато щуря глаза. — Ой, и богат же! Одного леса тысяча гектаров. Костел собственный имеет…

— Какой разговор был у тебя с бароном? — спросил Шукшин.

— Разговор был правильный. Я ему прямо вопрос поставил: считает ли он себя патриотом или не считает? Да, говорит, я патриот Бельгии и слуга короля. В таком разе, господин барон, отвечаю ему, вы должны помогать не немцам, а партизанам. А то вам достанется. Насчет короля говорить не берусь, а уж партизаны всыпят!

— Так и сказал? — рассмеялся Трефилов.

— Ну, не совсем так… Я дипломатически! С бароном ведь разговаривал!

— И о чем же вы договорились? — Шукшин вопросительно посмотрел на Кучеренко.

— Он хочет встретиться с вами. Если вы согласны, встреча может состояться завтра же.

— Хорошо. Я согласен. Сюда мы его не пустим, тут ему делать нечего. Мне же идти к нему в имение — не резон… Пусть приходит за Эллен, к озеру. Охрану выставить подальше, он ее не должен видеть!..

После долгих туманов и холодных дождей, перемежавшихся со снегом, наступило тепло. Клонившееся к закату солнце ласково пригревало. Пахло набухающими почками; прелой листвой — сквозь нее уже пробивалась ярко-зеленая трава. Шукшин сидел на пеньке под раскидистым дубом у самого озера и думал: «Вот и пережили зиму… Скоро лето! Что оно принесет нам? Новые большие испытания. Приходит время открытых боев, настоящих схваток… Что же, отряды окрепли, люди приобрели опыт. Уже скоро год… И бельгийцы развертываются крепко. Да, лето будет жарким…»

Из-за деревьев вышел Кучеренко. За ним шел высокий стройный блондин, лет сорока. На нем был простого покроя черный костюм с жилеткой, какие носят местные зажиточные фермеры. В руках он держал шляпу.

Шукшин поднялся, поздоровался. Барон пристально, изучающе посмотрел на партизанского командира. Взгляд у него был твердый, властный и открытый.

Разговор пошел сразу о деле. Барон говорил с грубоватой откровенностью сухим, резким голосом:

— Я не друг большевиков, я капиталист. Но мы убедились, что вы, русские партизаны, справедливые и честные люди, с которыми можно серьезно разговаривать. Я решил вам помогать, будучи убежденным, что вы ставите перед собой только одну цель — борьбу против Гитлера. Я надеюсь, что русские партизаны не будут вмешиваться в наши внутренние дела? Я хочу, чтобы вы мне заявили об этом!

— Вы сказали правильно, господин барон, у нас одна цель — уничтожать немецких фашистов, ослаблять мощь гитлеровской Германии. В этом мы видим свою помощь Красной Армии и бельгийскому народу. Бельгийцы стали для нас родными людьми. Я говорю о бельгийцах, которые борются за свободу своей Родины…

Последние слова Шукшина, должно быть, задели барона, он бросил на Шукшина холодный, недовольный взгляд.

— Вы недостаточно знакомы с условиями Запада, чтобы безошибочно определять, кто действительно борется за свободную Бельгию… Но мы встретились не для политических дискуссий. Я убедился, что вы хорошо бьете бошей, и готов с вами сотрудничать. Положение бургомистра позволит мне быть вам полезным. В чем я могу помочь?

— Барон, вам известны определенные планы немцев. Я говорю об операциях против партизан.

— Немцы мне доверяют меньше, чем вы думаете. Но если мне станет известно о готовящихся операциях, вы немедленно будете извещены.

— Договорились. Нет ли у вас возможности добыть оружие?

— Нет. Я могу дать только деньги. Если сможете купить, — покупайте.

— Мы это выясним… Теперь, еще вопрос. В случае крайней необходимости мы можем укрыть группу людей в вашем имении?

— Да, можете. Я разрешаю вашим людям находиться в имении постоянно. В моем саду есть пустующий флигель. Питанием они будут обеспечены. Безопасность я гарантирую… Мне известно, что вы испытываете трудности. Пришлите своих людей, я велю дать кое-что из одежды и одеяла. Что вам еще нужно?

— Благодарю, барон. Мы привыкли жить за счет врага.

— О, я знаю! — барон поднялся, надел шляпу. Секунду подумав, протянул Шукшину руку. — Вы, русские, для нас навсегда останетесь загадкой.

— Почему же — навсегда? — Шукшин улыбнулся. — Нас понять просто, мы народ открытый, с ясной душой!

— Я хотел сказать, что только вы, русские, могли стать партизанами в чужой стране, в Бельгии. Вас не заставляли браться за оружие, вы могли спокойно сидеть в этих лесах… — Барон еще раз прямо, пристально посмотрел в лицо Шукшину. — Вы мне понравились. Приходите в гости. Не во флигель, нет, а в мой дом. Вы поняли меня?

Молодость, молодость…

Браток и Маринов поселились в небольшом кирпичном домике, стоявшем на краю Нерутры, у самого леса. Домик почернел от времени, черепица на его крыше разрушилась от дождей и ветров. Но внутри домика, в его маленьких, бедно обставленных комнатах, было уютно, чисто, как-то по-особенному хорошо, приветливо.