— Надо разведать, Силиве. Если обстановка подходящая, — ударим.

— Я сегодня поеду в Ротэм, а ты готовься. Сообщу тебе через Жефа… — Силиве помолчал, поднялся. — Я поехал. Прощай, Виталий! — Силиве крепко пожал руку Трефилову, улыбнулся.

— Прощай, друг Силиве! — Трефилов проводил взглядом Силиве, и на сердце стало как-то тоскливо, тревожно.

Силиве отправился в Ротэм рано утром. Проезжая через Опповен, он завернул в кафе. Народу было мало. Не снимая пальто, Силиве сел за столик у окна, повесил сумку с патронами на спинку стула. Подошел хозяин, маленький, сухонький старичок в длинном белом пиджаке, похожем на фрак.

— Что угодно? Есть хороший мускат… На первое кролика? Пожалуйста… — Хозяин, принимая заказ, все время искоса с беспокойством посматривал на рыжего парня, сидевшего за спиной Силиве, через столик. Силиве не обратил на это внимания.

— Прошу побыстрее!

— Слушаюсь…

Хозяин, ставя на стол кофе, опять бросил быстрый, встревоженный взгляд в сторону рыжего. Но Силиве снова ничего не заметил.

В ту минуту, когда старик отошел от столика, из помещения, где находилась кухня, вышли трое. Один из них, шедший впереди, кивнул рыжему. Тот поднялся, достал из заднего кармана пистолет, метнулся к Силиве. Сразу бросились и эти трое. Силиве, вскочив, толкнул ногой столик, сбил рыжего и, не целясь, выстрелил в гестаповца. Кинулся к двери. Рванув ее, на миг обернулся, выстрелил еще раз. Силиве бил без промаха: двое из четырех гестаповцев были убиты. Он бросился на улицу, но вдруг остановился, на секунду замер. Потом безвольно опустил руки, выгнулся, будто распрямлял спину от усталости, и, медленно повернувшись назад, упал головой на порог. Пуля пришлась прямо в сердце.

В отряде о гибели Силиве стало известно только через четыре дня. Эту горькую весть принес Браток, ходивший по заданию в район Опповена.

— У меня там один дружок есть, у бургомистра служит, — докладывал Браток Шукшину и Трефилову, — он мне рассказал про Силиве… Между прочим, у этого дружка брат в Мазайке, в гестапо работает, писарем.

— В гестапо? — Шукшин настороженно вскинул голову. — Почему ты не сказал об этом раньше?

— Он парень свой, вы не беспокойтесь, товарищ подполковник. С осени одного нашего у себя спрятал. Обещал мне надежный документ сделать…

— Ты с ним осторожней, Михаил, — остановил Трефилов. — Об отряде ни слова!

— Я что — не понимаю? — обиделся Браток. — Кроме меня, он никого не знает и знать не будет!

— Ну, ну, докладывай! — поторопил Шукшин.

— В общем писарь мне намекнул — он как раз дома, в Опповене, оказался, — что Силиве выследил Матье. Он за ним давно охотился. Этот Матье, кажется, нащупал к нам дорогу. Надо убрать его, товарищ подполковник, а то он наделает делов.

— Точно! — Трефилов стремительно поднялся. — Его надо убрать немедленно!

— Убрать надо, правильно, — проговорил Шукшин. — Только сделают это сами бельгийцы.

— Но он же на немцев работает! Он убил Силиве! — вскипел Трефилов.

— Виталий, я уже говорил тебе: мы не знаем, что будет в Бельгии после освобождения. Объявят таких, как эта сволочь Матье, жертвами русских коммунистов… Нет, бельгийцев стрелять нельзя.

— А если в бою? Если он в меня стреляет? — выкрикнул Браток, сверкнув глазами.

— Бой есть бой, а террор… Значит, так и решим — пусть бельгийцы сами судят.

— Дипломатия… — Трефилов крепко выругался, встал, заходил по землянке. — Ничего, я с этим Матье счеты сведу!

В воскресенье, в полдень, Трефилов и партизан Дмитрий Тельных появились в Нерутре. День выдался теплый, солнечный, на улице было оживленно. Неторопливо прогуливались парочки, то и дело проезжали велосипедисты, около кафе шумно разговаривала группа пестро одетых людей.

Миновав кафе, Трефилов и Тельных остановились около большого каменного дома, обнесенного высокой изгородью. В этом доме жил начальник жандармерии Матье.

Партизаны вошли во двор. Трефилов был в мундире офицера гестапо, Тельных — в гражданском костюме. Для «солидности» он надел очки. Жандарм сгребал в саду почерневшие прошлогодние листья. Увидев «гестаповцев», он бросил грабли и заспешил им навстречу. Его огромный живот колыхался, как студень. Жандарм был без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены выше локтя.

— Извините, господа, за мой вид. — Жандарм развел руками. — Решил заняться хозяйством. Сад — моя слабость… Прошу в дом!

— Вы хорошо занимаетесь своим хозяйством и очень плохо интересуетесь службой! — начальственным тоном сказал Трефилов. — Рекомендую вам выбирать что-нибудь одно — заниматься хозяйством или сидеть в тюрьме за невыполнение приказов германского командования!

Жандарм побледнел.

— Я стараюсь, герр обер-лейтенант, я честный патриот…

Трефилов, не обращая на него внимания, поднялся на веранду, вошел в дом.

— Быть может, герр обер-лейтенант выпьет вина? — засуетился жандарм. — У меня есть великолепный коньяк…

Трефилов сел в кресло, снял перчатки, небрежно бросил на стол и повернулся к стоявшему перед ним навытяжку Тельных:

— Возьмите у начальника жандармерии оружие. Оно ему больше не потребуется!

Тельных схватил жандарма за плечо.

— Сдать оружие!

Жандарм испуганно посмотрел на Трефилова, хотел что-то сказать, но Тельных грубо толкнул его. Жандарм пошел в смежную комнату. Тельных последовал за ним. Через минуту он вернулся с тяжелым пистолетом и сумкой с патронами.

— Господин обер-лейтенант, — сказал Тельных по-немецки Трефилову, — этот жандарм нам сегодня не нужен?

— Не нужен! — Трефилов поднялся, надменно, с презрением посмотрел на жандарма. — Завтра явишься в Мазайк, к гауптману, расскажешь, как ты потворствуешь партизанам… Партизаны у него орудуют под носом, днем нападают на машины, а он занимается хозяйством! — Трефилов резко повернулся и быстро вышел из комнаты.

…Рано утром Браток отправился в Мазайк. Он должен был оставить у Матери письмо для айсденских подпольщиков и повидаться с писарем из гестапо. Вернулся матрос в тот же день. Он был необычайно взволнован.

— Вот документ, настоящий! С таким документом я хоть куда пройду! — Он достал из кармана пиджака паспорт, протянул Трефилову и неожиданно громко расхохотался. — А этот жандарм Матье… Ну и история, товарищ командир… В тюрьму угодил! Я чуть со смеху не подох, когда он рассказывал…

— Кто рассказывал, говори толком!

— Писарь рассказывал… Жандарм-то в понедельник к гауптману пришел, докладывает… А тот ничего понять не может… Ой и умора! — Браток махнул рукой, вытер слезы. — А потом-то он сообразил, в чем дело… Выскочил из-за стола, да как треснет жандарма, как даст ему под зад… Матье пробкой вылетел! А гауптман бегает по кабинету, орет, как бешеный… Я, кричит, покажу этой бельгийской свинье, как снабжать партизан оружием. В тюрьму, его, мерзавца, в тюрьму!..

Шукшин и Трефилов покатились со смеху.

Метеор

Метеор — так звали начальника разведки Василия Кучеренко. Это была не кличка, а прозвище. Кличка у него другая — Вильям. Первый паспорт, который он раздобыл с помощью бургомистра города Брея, был на имя бельгийского шахтера Вильяма Адлера. Потом у Кучеренко появились другие паспорта, но он так и остался Вильямом. Под этой кличкой его знали бельгийцы. Русские же называли Кучеренко не иначе, как Метеор. Прозвали его так за удивительную подвижность. За одни сутки Метеор успевал побывать в двух, а то и в трех отрядах. Утром его видели на улицах Брея, а вечером он уже мчался на велосипеде по Мазайку, который был от Брея в сорока километрах. И, не отдыхая, в тот же вечер Метеор мог отправиться в «гости» к голландским партизанам.

Он появлялся то в мундире немецкого солдата или офицера, то в сутане священника, то в скромной одежде шахтера, то отправлялся в путь под видом коммерсанта, коммивояжера.

У Кучеренко везде были свои люди. И самых различных профессий — шахтеры, крестьяне, священники, торговцы и жандармы, даже бургомистры. Начальник разведки знал обо всем, что происходило в провинции, о каждом передвижении противника, всегда вовремя узнавал о готовящихся облавах. Особенно ценную информацию он получал от людей, которые по его заданию проникали в немецкие воинские части.