— Позвольте вам напомнить, — говорил ему посол, — что ныне благополучно царствует император Франц, а не Иосиф.

— Помилуй Бог, не помню, — отвечал Суворов.

И опять при криках народа высовывался и что было сил кричал:

— Виват, Иосиф!

Несчастный Разумовский не знал, что ему делать, и пребывал в глубоком смущении.

В соборе Суворов падал перед всеми алтарями на колени, восклицая:

— Боже, спаси царей! Боже, спаси царей!

И, не дослушав латинской приветственной речи папского нунция, бегом устремился вон из собора.

— Виват! Виват, Суворов! — загремела полная народом площадь при появления Суворова.

— Виват! Виват, Иосиф! — закричал полководец, высоко поднимая австрийский богато украшенный фельдмаршальский жезл.

Опять сели в карету и поехали шагом в русское посольство. Народ, наполнявший улицы, не переставал, теснясь к карете, кричать: «Виват, Суворов!» А Суворов, то и дело высовывался и упорно кричал:

«Виват, Иосиф», на новые напоминания графа Разумовского, что «царствует Франц, а не Иосиф», неизменно отвечая: «Помилуй Бог, не помню!»

В посольском доме фельдмаршал удалился в отведенные для него покои. Между тем, двор, дом посольства, лестница, улица с утра до вечера были полны народа.

Вечером состоялся торжественный раут. В гостиных посольского дома собралось все высшее венское общество. Прелестнейшие красавицы в прозрачных хитонах, залитые бриллиантами, забросали цветами фельдмаршала, когда он вошел.

Суворов выражал на лице восторженное восхищение и перепрыгивал, как коза, от одной дамы к другой, низменно каждой повторяя: «Всех очаровательнее! Всех, всех очаровательнее? Пронзили сердце солдата!»

Затем российский посол граф Андрей Кириллович Разумовский представлял фельдмаршалу двух империй мужчин. Между прочим, принц де Линь напомнил фельдмаршалу знаменитые дни осады Очакова и Измаила, когда они часто беседовали в лагере светлейшего князя Потемкина Таврического.

— Здравствуйте, здравствуйте, господин фельдмаршал с острова Цитеры! — отвечал Суворов. — Как же не помнить славных ваших наставлений! Все австрийцы! Они наши руководители и наставники. Без них мы и с туркой бы не справились, и Бонапарту рог не сломили! Все они! Все они!

И фельдмаршал повернулся на одной ножке, почти крича:

— Все они! Все они!

Граф Разумовский между прочими чинами посольства представил великому полководству и Сашу Рибопьера.

— Дедушка твой, Бибиков, учитель мой; ты — дедушкин внук, — значительно сказал Суворов и ласково потрепал мальчика по щеке.

Посол доложил фельдмаршалу, что благодарное население австрийской столицы начинает сейчас мимо окон посольского дома в честь великого полководца, защитника алтарей и тронов Европы, торжественный факельцуг.

— Цуг, так и цуг! А только, милый друг, не все же вдруг! — ответил фельдмаршал.

Громкая музыка раздалась под окнами дома. Потянулась длинная процессия; в средневековых костюмах шли бургомистр и отцы города, цехи, студенты всех наций. Несли значки, знамена, разные палки и фонари.

Суворов вышел на балкон.

— Виват, виват, Суворов! — кричала толпа.

— Виват, Иосиф! — отвечал фельдмаршал, махая шляпой.

Утром он уехал обратно в армию.

XII. Жених фаворитки

В посещение Суворовым Вены российский посол граф Андрей Кириллович Разумовский передал фельдмаршалу предписание государя императора прислать князя Павла Гавриловича Гагарина курьером в Петербург, как только он оправится от полученной раны и восстановится в полном здоровье.

В конце июня князь Гагарин приехал в Вену, чтобы далее проследовать в Россию. Он вез радостное известие о двукратном поражении Макдональда на Требии.

Князь явился к графу Разумовскому.

— О прибытии вашем с важными известиями побед, — сказал посол, — будет мною сообщено сегодня же барону Тугуту. Полагаю, что без всякого промедления, князь, вы получите аудиенцию у императора Франца. Однако, между нами, в политической погоде чувствуется перемена. Действия фельдмаршала не находят прежнего одобрения. И в самых дружественных отношениях Австрии и России ощущается некое охлаждение. Думать должно, что сие временно. И, конечно, лично на вас ничем не отзовется.

Князь Гагарин поклонился. Видимо, сообщение Разумовского принял он совершенно равнодушно.

Зато с живостью спросил он:

— Где граф Рибопьер? Мне необходимо видеть его сегодня же!

— Кавалер посольства граф Рибопьер ежедневно бывает или, по крайней мере, должен бывать, в моей канцелярии, — сказал посол. — Что, вы родственники?

— Нимало. Ни в каком родстве не состоим.

— Или, может быть, друзья?

— Я его никогда не видал.

— Откуда же такое нетерпение видеть его?

— Я чувствую к Рибопьеру влечение, — сказал улыбаясь, князь Гагарин. — Мне столько рассказывали о его уме, необыкновенных дарованиях и благородстве сердца, что не мог я упустить случая прибыв в Вену, чтобы с ним не повидаться.

— Увидеть Рибопьера вам будет нетрудно.

Посол дернул сонетку.

Торжественный лакей появился на зов.

— Узнай, находится ли граф Рибопьер в канцелярии, — приказал посол.

Лакей столь же торжественно удалился.

Разумовский стал расспрашивать князя о военных событиях, о фельдмаршале и боевых впечатлениях.

— Северная Италия в наших руках, граф. И фельдмаршал желал бы перебросить войну во Францию, будучи уверен в успехе. С ним согласны все в армии.

— О, дорогой князь! Остерегитесь развивать мысль в присутствии барона Тугута, и, особенно императору Францу, — с испугом заговорил граф Андрей Кириллович Разумовский. — Мысль эта не встретит сочувствия и вызовет неудовольствие к вам.

— Благодарю вас, граф, что вы меня предупредили. Я вовсе не желаю аттестовать себя в Вене с невыгодной стороны. Передаю же вам толки в армии. Сам я на сей предмет мнения не имею, но полагаю долгом своим слепо повиноваться велениям монаршим и распоряжениям ближайшего моего начальства.

— И благоразумно, князь, — скороговоркой промолвил посол, — и совершенно благоразумно.

Появился торжественный лакей.

— Что? — спросил посол.

— Имею честь донести вашему сиятельству, что кавалер посольства граф де Рибопьер в сию минуту находится в канцелярии вашего сиятельства при исполнении своих обязанностей, — торжественно доложил посольский Меркурий.

— В таком случае, пойдемте к нему, князь, — предложил посол.

— С величайшим удовольствием, — отвечал князь Гагарин.

Они прошли в канцелярию, в кабинет посла.

Саша Рибопьер занят был важным делом: он переписывал ноты для Софии Замойской, когда его позвали к Разумовскому.

Едва кавалер вошел в кабинет, князь Гагарин бросился к нему на шею, и, обнимая, кричал:

— Как рад я познакомиться с вами, граф! Уверен, что мы будем друзьями.

Рибопьер, несколько удивленный такой экспансивностью, отвечал сдержанно, что весьма рад приятному знакомству.

— Друзьями будем, граф, друзьями! — кричал Гагарин с видом откровенного рубахи-парня.

Но кавалер посольства, несмотря на молодость лет, был достаточно опытен и ложное добродушие не могло его уловить в свои сети. Он отлично помнил, что князь едет в Петербург и там может дать ему любую аттестацию.

Дружелюбие князя побудило его к сугубой осторожности. Разумовский это заметил и про себя весьма одобрил.

Князь стал распространяться о петербургских знакомых, в особенности о семействе Долгоруковых, но не называл Лопухиных. Рибопьер обратил внимание на множество цепей и браслетов, которыми был украшен Гагарин, с крупным шифром княжны Анны.

— Быть может, вы отпустите графа до окончания служебных часов? — спросил Гагарин посла.

— О, разумеется! — предупредительно согласился Разумовский.

— Пойдемте к вам! — увлекая Рибопьера, возбужденно говорил Гагарин. — Мне надо о многом важном поговорить с вами.

Когда они пришли на квартиру Рибопьера, князь стал всем восхищаться, находя тысячи достоинств в обстановке покоев. Но вежливый Рибопьер только посматривал на Корреджиево «Молчание». Наконец Гагарин заговорил о княжне Анне.