— Вот начался наш Манасский край, — сказал Лю Пи. — Теперь воды, корма и топлива всегда будет много. Только бы нам не напороться невзначай на какую-нибудь шайку! Ночью уже не придется разводить огонь, на него худой человек как раз и набежит.

— Как же без огня? — спросил лое. — Волки могут съесть наших животных. Тут, говорят, даже тигры водятся.

На ночь устроились на берегу маленького залива, на чистом месте среди камышей. Хуну снились тигры, и он вскрикивал и просил дать ему ружье. Но все было спокойно.

Следующий день шли то вдоль окраины камышей, то по глинистым площадям с мелкими кустами, то поднимались на пустынную террасу, окаймлявшую низину реки, если камыши подступали к ее подножию. С террасы видно было с одной стороны зеленое море камышей, среди которого скрывалось русло реки, с другой — невысокие и голые горы южной цепи Джаира. К вечеру Лю Пи, ехавший впереди, свернул в сторону этих гор.

— Куда ты повел нас? — поинтересовался лое. — Нам пора бы свернуть ближе к реке для ночлега.

— На реке есть только одно чистое место, где можно ночевать, — ответил Лю Пи. — Это брод Тас-Уткель. Он лежит на большой дороге с рудников на Манас. Другого брода вблизи нет, и все дороги к нему сходятся. Поэтому ночевать возле него опасно.

Миновав ряд оврагов, врезанных в террасу, караван спустился в широкую, плоскую долину, которую с реки не было видно. Среди нее тянулись длинной цепью странные плоские холмы, местами совсем черные, местами желтые, местами зеленые от мелких кустов и камыша. С севера долину окаймляли откосы террасы, голые, усыпанные галькой. Лю Пи проехал между двумя из этих холмов к откосу и привел караван к маленькой фанзе, затерявшейся среди кустов.

— Вот здесь будем ночевать, — заявил он.

— А где же вода? — спросил Мафу.

— Вот там на холме, — засмеялся Лю Пи, указывая на вершину ближайшего холма.

— Если бы я не знал, что ты добрый человек, — сказал лое, — я бы подумал, что ты издеваешься над нами.

— А вот пойдем наверх, сами увидите, — сказал Лю Пи.

Животных привязали к кустам на чистой площадке у фанзы, и все взобрались на холм. Его склон поднимался неровными уступами из какого-то матово-черного камня, которые словно образовали лестницу среди желтой глины, тянувшейся рядом в виде откоса. Не доходя вершины холма, Лю Пи свернул с лестницы в сторону, но мальчики, не отстававшие от него, не последовали его примеру. Вдруг Хун, а за ним и Пао, вскрикнули — к одной из ступеней они оба прилипли.

— Ой, это какой-то черный клей! — сказал подошедший к ним Мафу.

Подхватив Хуна, а затем и Пао подмышки, он и лое отодрали их ноги от липкой ступени и стали с любопытством рассматривать ее, трогая пальцами черную массу. Лю Пи стоял уже на вершине и хохотал.

— Идите же сюда! — крикнул он. — Здесь тоже есть на что посмотреть!

Поднявшись на плоскую вершину холма, все четверо подошли к Лю Пи, который стоял на краю небольшого бассейна, наполненного водой; на ее поверхности плавали пленки какой-то черной густой жидкости.

— Вот вам и вода! — сказал Лю Пи.

— Неужели такую воду можно пить? — удивился Пао. Мафу, привыкший во время своей скитальческой жизни пить воду гораздо более противного вида, нагнулся, осторожно зачерпнул пригоршню, стараясь, чтобы в нее не попала черная жидкость, поднес ко рту и хлебнул.

— Пахнет дегтем, но не соленая, пить можно, — сказал он.

В это время на неглубоком дне бассейна забурлило, и на поверхность воды поднялся ряд пузырей, которые лопнули, а на месте их осталась тонкая черная пленка.

— Но скажи же, Лю Пи, что это такое? — спросил надзиратель.

— Это каменное масло, которое идет из земли вместе с водой, — ответил рудокоп. — К нему мальчики и прилипли; некогда оно загустеет, то делается твердым, как камень. Весь этот холм состоит из него и из песка, который принесен ветром.

— Весь этот холм из масла! — воскликнул Хун с изумлением.

— Да, целиком, как и другие холмы, которые вы видите по обе стороны. Все они выросли здесь в течение многих тысяч лет. Каждый раз, когда со дна ямы идут пузыри, они выносят немного масла. Оно накопляется здесь в воде, потом стекает через край, течет вниз и мало-помалу густеет и твердеет.

_ Это масло вроде дегтя? — спросил Мафу.

— Да, им мажут оси у телег, сбрую, даже раны на спинах у лошадей и ишаков. Его привозили и на рудники, чтобы смазывать ось мельницы.

— Вот оно что! — воскликнул надзиратель. — А я думал, что лавочник привозил мне деготь. Но кто же собирает его здесь?

— Прежде здесь летом всегда жил китаец, который каждый день ходил по холмам, собирал ложкой в ведро масло, набежавшее за сутки, и сливал его в бочку у фанзы.

Раз или два в месяц приезжал лавочник с рудников или из Дурбульджина и увозил масло.

— Если оно вроде дегтя, то должно гореть? — спросил Мафу.

— Да, оно горит, — ответил Лю Пи. — И этот черный камень тоже хорошо горит.

— А не был ли тот земляной воск, который я нашел в Мертвом городе, тоже из каменного масла? — догадался Мафу[31].

— Может быть, — ответил Лю Пи. — Но только там ни воды, ни жидкого масла ты не видел, а воск лежал жилой в земле, словно кварц с золотом.

Путники принесли флягу, котелок, чайник, чашку, наполнили их водой и спустились с холма.

Расположились недалеко от фанзы, возле которой, действительно, стояла большая бочка с каменным маслом. Мальчики обмакнули в него сухие прутья, которые они набрали, и положили их в костер. Масло прекрасно горело, но давало сильную копоть, поэтому рудокопы решили употреблять его только для ночного костра, но не для варки пищи.

Фанза казалась нежилой; дверь в нее была полуоткрыта. Возвращаясь с охапкой кустов, Пао заглянул внутрь и тотчас закричал:

— Ой, в фанзе мертвый человек!

На крошечном кане в глубине фанзы лежал китаец, прикрытый рваным халатом. Но когда Мафу и Лю Пи подошли к нему, он открыл глаза и зашевелил губами. Он был страшно худ, кожа да кости, глаза ввалились, сморщенные губы потрескались.

Лю Пи наклонился к нему и с трудом расслышал хриплый шопот:

— Воды, воды!

Принесли чашку воды и, приподняв несчастного, дали ему напиться.

— Дайте мне поесть, — прошептал китаец. — Я две недели уж ничего не ел…

— Скоро поспеет пшенная каша, — сказал Лю Пи, — мы принесем тебе, потерпи немного.

Оставив больного в фанзе, все вернулись к огню.

— Это, наверно, и есть сборщик масла, — сказал Лю Пи.

Больного опять напоили и кормили несколько раз небольшими порциями; в промежутках между приемами пищи он крепко спал. Лагерь перенесли на ночь к дверям фанзы, и дежурный продолжал время от времени давать ему воду или жидкую пищу. Ночью горело несколько костров из каменного масла.

К утру больной настолько окреп, что мог уже встать и разделить завтрак путников. Он рассказал им следующее:

— Я тут живу уже с весны, собираю масло. Каждые полмесяца за ним приезжали и привозили мне муки, пшена. Но уже больше месяца никто не приезжает. У меня еда кончилась, но я думал, вот-вот приедут, каждый день ждал; пил только воду. Потом начал слабеть, перестал собирать масло, все лежал и два раза в день выходил попить воды. Но и это стало трудно, едва ноги двигались. Вчера я уже совсем не мог встать, думал, что умру. А за маслом так никто и не приезжал.

— Теперь масло долго никому не понадобится, и тебе здесь делать нечего, — заметил лое.

— Мы возьмем тебя с собою, — сказал Лю Пи. — Мы пробираемся в Манас, а там какая-нибудь работа найдется.

Чунг (так звали китайца) поклонился Лю Пи до земли и сказал:

— Пойду с вами, куда хотите, только дайте мне еще день отдохнуть.

Рудокопы согласились остаться на день; хотя корм был небогатый, а вода имела плохой вкус, зато уединенность места позволяла дать отдых животным и людям, не опасаясь нападения врагов.