Вырываюсь, бегу к двери, закрыли, гады, замуровали, демоны, отчаянно колочу в дверь, пустите-пустите-пустите, убивают…
Никто меня не убивает, вон они все столпились у окна, стараются увидеть что-то в темноте по ту сторону времени…
– Пацан мой, похоже… – шепчет Борисов.
– Ага… вон… на плотике.
– Тонет, блин…
– Вот чёрт…
– Па-а-па-а-а!
Борисов поворачивается ко мне. Отвернись, отвернись, не смотри, как я отмыкаю замок, как я…
– Эй… как тя там…
– Как обычно.
– Ну вот… Как Обычно… может, сорванца моего достанешь?
– Ваш сорванец сам, кого хотите, достанет, – парирую, слишком неловко, слишком неумело, нда-а, Борисов бы тут такое отмочил, все бы ржали.
– Да нет… вытащишь его… оттуда?
– Ещё вам что? Луну с неба?
– Нет, серьёзно…
– Па-а-а-па-а-а-а!
Смотрю в окно, в даль каких-то чужих миров, даже не сразу вижу Артурку, а вон он, в самой гуще двух армий, которые делят очередной клочок земли во славу очередных богов. Борисов тоже смотрит. Туда. Кажется, вот-вот сам бросится к сыну, вытащит его из нагромождения клинков, палиц, булав, сам падёт, пронзённый чьим-то кинжалом…
Артур падает, сбитый копытом чьей-то лошади, чёрная кровь струится в землю…
– Убили? – вздыхает Борисов.
– Ну… в этой реальности убили, а в других ещё жив… – не договариваю, меня обрывает отчаянный крик откуда-то из ниоткуда:
– Па-а-а-апа-а-а-а!
– Парень… как тебя там…
– Как обычно.
– Вытащи моего пацана.
– И Луну с неба?
– Я серьёзно.
– И я серьёзно.
– В живых оставлю… если вытащишь.
– Я сам в живых не останусь, если туда полезу. Мне что так, что так не жить…
– Да был же ты там, выбрался же!
– И что теперь? Мне теперь табличку на лоб повесили: этого парня не трогать, он один раз там был и живой остался? Да?
Борисов сигналит своим питекантропам, вспоминаю ихние кулаки, как-то невесело становится на душе. А что невесело, веселее, чем там, уже не будет…
– Ультиматум, – выжимаю из себя.
– Чего?
– Ультиматум. Это… я парня вашего вытащу… ну… скажем так, попробую вытащить… не обещаю ничего…
– Ну, ты как Кабанюк, ей-богу… он всегда так… обещаю, но не сделаю…
– А вы как хотели, там передо мной от одной моей рожи не расступаются и не разбегаются. И ниц передо мной не падают. Сделаю… вытащу… Условие одно есть…
– …живой останешься, базара нет, – подхватывает Борисов.
– Да я не для себя… людям… значит, так… Вы этот путь… мост этот откроете. Всем.
– Чтобы сюда все валом попёрли, что ли? Парень, ты чего курил, поделись, а, я тоже хочу…
Питекантропы ржут. Хочется спросить, из какого юрского периода Борисов их вытащил.
– Да. Чтобы все валом попёрли.
– Охренел?
– Не всё ж вам охреневать. Чтобы не было такого… как внизу… где войны… Я там был, понимаете? Сам видел… как с людей кожа клочьями сходила… как глаза вытекали… как…
Борисов сигналит питекантропам, вот, блин, ещё ничего не сделали, печень уже побаливает…
Блин…
– Па-па-а-а-а-аа!
– Чёрт… – Борисов умоляюще смотрит на меня, что за взгляд у него, невозможно выдержать этот взгляд, – парень, вот ты мне скажи, вот тебе это на кой? Вот тебе лично на кой?
– Па-а-а-апа-а-а! Не на-а-а-ада-а-а-а!
Крик ужаса. Отчаяния. Крик я не знаю, чего. Никогда не слышал, чтобы люди так кричали. Даже там. Внизу.
– Вот, блин… Хорошо, откроем мост… если вытащишь…
– Договор, – требую.
– Ещё тебе чего? Гербовую печать?
– Да. При свидетелях. Вон, Кверти в свидетели. Чтобы всё при всём.
– Ох, не веришь ты честному слову борисовскому, не веришь… плохо дело…
Проверяю документ, что он там намудрил, напридумывал, чернила какие-нибудь исчезающие, или ещё что, или как в детстве пальцы крестиком сложил, мы так делали, когда клятвы давали, чтобы потом не соблюдать…
– Па-а-паа-а-а-а!
– Ну, всё уже, наизусть скоро выучишь, – Борисов отбирает у меня бумагу, прячет в сейф, – на ключ… чтобы не орал потом, что я эту бумаженцию сжёг… иди уже…
Иду уже. Туда. Вниз. Только когда спускаюсь с Вершины, спохватываюсь, что оружия с собой никакого не взял. Стрелять один хрен не умею, всё равно, с оружием бы как-то посолиднее выглядел… а то…
Иду уже. Туда. Вниз. Переступаю через чьи-то обожжённые тела, обломки каких-то идолов, миры, завернувшиеся сами на себя. Измождённая женщина бросается ко мне, впивается в рукав пальцами, похожими на птичьи когти. Отшвыриваю её от себя, нету хлеба, нету, вот, блин, даже хлеба с собой не взял… им… всем… Ага, это же сколько вагонов хлеба надо прихватить…
– Не на-а-а-а-адаа-а-а-а!
Артур. Где-то там. На перекрёстках миров и измерений, откуда не возвращаются.
Страшно. Это даже не страшно, это я не знаю, как назвать, чувство такое, что идёшь туда, куда идти нельзя. Это тебе не игры в войнушку, когда бежим-бежим, кто дальше вниз по Склону, и самые храбрые добегают во-он до того убитого солдата, и надо обязательно тронуть его за рукав, и бежать назад, а то он ка-ак оживёт, ка-ак вскочит… И бегом-бегом назад, в мир живых, в лучший из миров, где тепло, где светло, где не убивают, где мама, ма-а-ма-а-а…
Здесь не то. Чувство какое-то нехорошее… что никакого назад и домой уже не будет…
Перескакиваю с параллели на параллель, с вероятности на вероятность. Уже не впервой. Считаю варианты, раз-два-три-четыре-пять, чтобы ввернуться в свой. Не потеряться. Вот, Артурка не считал, и на тебе, где теперь его сыщешь… раз-два-три-четыре-пять… я иду искать…
Прыгаю в мир, отличный от других – эта вероятность бытия лежит чуть выше остальных, выше уровня войны, уже хорошо, хоть какая-то мирная вселенная… Оглядываюсь, перевожу дух, а ничего, хорошо тут, город на горизонте, чуть ближе какие-то особняки стоят, сад цветёт… что цветёт, не знаю, для нашего брата вся флора делится на розы и а-эти-цветы-как-называются.
На дорожку передо мной выходит скрюченный человек в сером, натыкается на меня, замирает.
– Я… э-э… ненадолго…
Вот, блин, в чужие владения проломился… счас охрану позовёт, что я в его коттедже разгуливаю… или хуже, потащит в гости, давай выпьем, да чего как неродные-то…
Человек смотрит на меня пустым взглядом.
– Это… я мальчика потерял… такой… упитанный… большой…
Человек жалобно скулит, отступает назад, лениво подстригает цветы. Умно придумали, идиота в садовники… Из зарослей показываются ещё двое в сером, самозабвенно метут дорожки. Да что у них тут, приют для умалишённых, что ли…
Распахиваются двери дома, смотрю туда, еле сдерживаю крик. Нет, я червей на своём веку видывал, но чтобы таких матёрых, это что-то новенькое…
Люди в сером с визгом падают на колени, целуют дорожки перед червями. Последние проскальзывают к причудливой машине у калитки, тихонько пощёлкивают, посвистывают…
Вот, блин…
Перепрыгиваю в другой мир. В третий. В пятый. В десятый. Подальше отсюда. Хочется чего-то привычного, человеческого, пусть даже война, пусть…
– Не на-а-а-да-а-а!
Ах да. Артурка, чёрт бы его драл, куда его чёрт занёс…
– Артуу-у-у-р!
– Я ту-у-у-у-т!
– Где-е-е-е?!
– Да ту-у-у-у-ут!
Где тут… наугад прыгаю в какой-то мир, вроде бы оттуда кричали… оглядываю город, какой-то тёмный, напряжённый, то ли только что переживший войну, то ли в ожидании войны, то ли и то и другое вместе взятое. Чуть не спотыкаюсь о тощего бродягу на тротуаре. Была не была…
– Это… вы мальчика здесь не видели?
Ноль внимания. Пьяный, что ли…
– Мужик, ты мальчика не видел, такого…
Толкаю мужика, он падает набок, мягко, как тряпичная кукла, смотрит сквозь меня мёртвыми глазами.
Смотрю в его лицо.
Узнаю.
Отворачиваюсь.
Перескакиваю в другое измерение, как-то не хочется смотреть на самого себя с перерезанной глоткой.
– Арту-у-у-ур!
– Я туу-у-у-ут!
Да где ты тут… кричат как будто с разных сторон, да что как будто, так оно и есть… сколько вариантов, сколько Артуров, а ещё бывает, прошёл человек сквозь какой-то мир, в мире остался его след…