…ты меня не любишь, я тебя ненавижу, хлопаешь дверью, хочется швырнуть тебе вслед газету…
Наши миры расходятся, я ещё не знаю, что навсегда…
А всё могло быть иначе. Сегодня ты не в духе, захандрила что-то, после завтрака чмокнула мужа в щёчку, ушла к подругам, я уже звоню Михеичу, ну что, лодка готова, с меня мотыль, мангал, через час буду…
Наши миры расходятся, чтобы встретиться вечером, ты где был, я уже всех обзвонила, на Кумкулькуме я был, где мне ещё быть-то, кинь карасиков в морозилку… Обнимаю тебя, маленькую, хрупенькую, наши миры встречаются…
Этот уникальный мир ещё никем не открыт…
Глава 15. Салат Цезарь
Возьмите столько-то тирании, добавьте самодержавия, разбавьте революцией, перемешайте всё в котле истории…
Борисов бежит по улице, разбрызгивает лужи, расталкивает прохожих, смотреть надо, мужчина, куда прёте, я те щас руку сломаю… забивается в пазик, ехать, как всегда, стоя, да ладно бы стоя, а то вприсядку…
– Передайте за проезд…
– Подайте сами, у меня рука болит, – тявкает дамочка на переднем сиденье. Что-то вскипает в груди Борисова, а может, ему эту дамочку…
…нет, не стоит.
Ждёт сдачи, не дожидается, а ведь двадцатку давал, где два рубля сдачи, а нема… Борисов думает, может, с водилой чего сделать… нет, не чтобы он мёртвый был, это слишком просто, а что-нибудь такое с ним сделать, чтобы всю жизнь в параличе валялся…
А ладно, не стоит…
Борисов вываливается из газельки, спешит к универу, опоздал, опоздал, безнадёжно опоздал, счас головорезы уже разбежались, а что они, ждать, что ли, Борисова этого будут… Вот они идут все навстречу, толпой, девки, атас, Боров идёт, на пару, живо…
Боров…
Борисов думает, а не устроить ли чего с этими девками… ну, чтобы инвалидами какими стали без рук, без ног, или там…
…не стоит.
– А-а, не успели, перехватил вас препод… – Борисов пытается острить, – и поделом… Ну давайте… мои юные друзья… итак, Наполеон отступил из разорённой Москвы… и тут-то, мои юные друзья, он совершил ещё одну непоправимую ошибку… какую? Кто скажет? Крикну, а в ответ тишина… Он начал отступление по Смоленской дороге, по той же самой, по которой пришёл в Москву. Все деревни вдоль дороги сожжены, мои юные друзья, негде пополнить запасы…
Юные друзья плевать хотели на Наполеона, и на Борисова заодно. И на всех. Парни на задней парте режутся в какую-то хрень на смартфонах, девчонки переписываются в сетях, хихичут, это что за куча тряпья лежит, а-а, это дрыхнет кто-то… Борисов вспоминает себя в его годы, тоже верно, в общаге чёрта с два кто выспаться даст, вот и спят люди где ни попадя…
Чего завозились…
А… ну да… Борисов смотрит на часы.
– Урок окончен, всем спасибо…
Кто-то буркает – всегда пожалуйста, студенты вываливаются из аудитории, Борисов переводит дух. Здесь можно остаться наедине со скифами и гуннами, с развилками истории, вот если бы Аттила повернул…
– Борис Борисович, ко мне зайдите, будьте добры.
Декан… Борисов спохватывается, а что, разве есть на свете ещё какой-то декан, откуда он здесь в стане гуннов, они же его счас съедят, зажарят на костре, и…
Борисов заходит в шатёр Аттилы, хоть бы руки развязали пленному. Вождь гуннов обгладывает молодого барашка, алая кровь течёт с губ.
– Ну что… Борис Борисович… вы очень хороший историк…
Борисов настораживается, если его называют хорошим историком, значит, будет что-то плохое. Например, голову отрубят, или на костёр кинут, им это раз плюнуть…
– Мы очень довольны, как вы работаете…
…не пытай уже, инквизитор, скажи…
– …но кафедра больше не нуждается в ваших услугах.
Атомная бомба рвёт Хиросиму.
Везувий жжёт Помпею.
Атлантида уходит на дно.
– С вашими способностями вы легко найдёте себе новое мес…
Вождь гуннов готовит топор, чтобы размозжить голову пленнику. Инквизитор подходит к еретику со словами утешения – за минуту до того, как полыхнёт костёр.
Борисов не знает, что говорить.
– И ты, Брут…
– И я, Брут, – декан вымученно улыбается…
– Что я им не так сделал?
Вопрос повисает в пустоте. Клеопатра не ответит. Конечно же, не ответит. Клеопатре некогда думать о таких мелочах, как какой-то там Борисов, эка невидаль, Борисов, Клеопатра видела, как гибнут империи, а тут какой-то препод, в одном и том же пиджаке со студенческой скамьи ходит…
– Да не бери в голову.
– А?
– Да не бери в голову… забей. Ты у нас вообще голова… это этот сынка своего поставить хочет…
– Кто?
– Декан.
– Аттила…
Клеопатра оторопело смотрит на Борисова. Да никакая она не Клеопатра, как её там, Людка или Любка, чего она на кафедре делает, ничего она не делает, чай пьёт… работа у неё такая, чай пить…
– Сынка?
– Ну… сынуля у него хрень какую-то там кончил, так папочка теперь голову ломает, куда сынка своего приткнуть…
– Вот как…
– Ну а ты чего думал, он…
Борисов думает. Мысленно разворачивает перед собой историю, от первых пирамид до последних ламповых приёмников, от неумело нарисованных мамонтов до чёрных квадратов, от отравленных кинжалов до информационных бомб.
Чуть шевелятся пальцы Борисова, перебирают, переплетают историю, он распутывает невидимые нити, пробует на зуб…
– …а ну-ка, что делал слон, когда пришёл на поле он?
Студенты молчат. Даже не слышат. Вот блин, по молодости Борисова из класса выгнали за то, что Хрюкину загадку загадал, а сейчас уже никто и ответа не знает…
– Травку жевал, – говорит Борисов.
Студенты кивают. Кто-то оживляется при слове травка. Совсем хорошо, скоро начнут воодушевлённо перешёптываться, как Наполеон травку курил… и умер на Святой Елене…
Чего все завозились… ну да, пора и завозиться, перемена уже…
– Борис Борисович, зайдите ко мне, пожалуйста.
Декан. Сегодня он не похож на Аттилу, он даже сам на себя не похож. И деканат сегодня не деканат, а гробница Тутанхамона, вот зайдёшь, вот вцепится в тебя мумия…
Вместо мумии в гробнице сидит девчонка, сидит на столе у декана, жрёт конфеты.
– А вы к кому? – спрашивает девчонка.
– К декану…
– А папы нет, щас придёт… а у меня вон чего есть… тут кнопку нажмёшь, она вот так летает…
– Да ты что? – Борисов выжимает из себя удивление.
Девчонка убегает, девчонки, они такие, на месте не стоят, всё бегают…
– Младшенькая его, – говорит Клеопатра, которая сидит в углу.
– А у него ещё дети есть? – спрашивает Борисов.
– Сын у него был… маленький ещё умер, из окна выпал… они с женой потом дочурку выдумали…
Борисов кивает. Значит, всё получилось, как хотел Борисов. Заходит Тутанхамон, ну что, Борис Борисович, решено с квартирой вашей, кошку на новоселье не надо?
Борисов испуганно оглядывается – на самой вершине мегаполиса не был никогда, всё-то здесь какое-то непривычное, вроде и дома те же, и улицы, а… не то.
Вершина.
Венец цивилизации.
Отсюда, с вершины, видно всё. Прошлое. Будущее. Если ночью в ясную погоду присмотреться, можно увидеть далеко-далеко-далеко там-там-там другие вершины, другие времена.
– Ну, как оно вам? – спрашивает Цезарь.
Он действительно Цезарь. Зовут его так. Цезарь. Цезарь Николаевич, завкафедрой, и всё такое.
– Отпад, – говорит Борисов, – хотел бы я так… каждое утро просыпаться… видеть прошлое и будущее. Сразу.
– Вы другие миры не забудьте, вот где красота… да погодите, я вам покажу… – Цезарь хлопочет у хроноскопа, хотя нет, это не хроноскоп, это другое что, – вот, глядите…
– Это… Это что?
– Не узнаёте? Эх вы… это же время, время! Где-то там… параллельное время!
– Быть того не может… закручено само на себя… кольцом…
– Именно так! Только это, чш, между нами, всё-таки официальной наукой не признано… – шепчет Цезарь.