Я надеюсь, что суд сумеет определить разницу между ошибкой и трусостью. Только суд может снять позорное пятно с репутации офицера военно-морского флота.

Теперь вернемся к фактам. Коммандер Квиг получил под свое командование старый, отслуживший свой век и пришедший почти в полную негодность эсминец-тральщик. После пятнадцати месяцев участия в боевых действиях, выполнения многочисленных положительно оцененных руководством боевых заданий тральщик «Кайн» под командованием капитана Квига вышел из всех испытаний невредимым. У командования нет претензий к коммандеру Квигу — они есть только у подчиненных. Капитан Квиг добросовестно нес свою боевую службу, несмотря на враждебность и нелояльность своих офицеров, и добился немалых результатов. Он достиг всего этого несмотря на личные проблемы, о которых говорили врачи и которые защита так недоброжелательно подчеркивала и безуспешно пыталась выдать за психическое расстройство. Вся его служба на тральщике, несмотря на личные трудности и нелояльность офицеров, делает честь коммандеру Квигу. Его достижения не только заслуживают похвал, они впечатляют. Они характеризуют его как верного долгу, трудолюбивого, чрезвычайно добросовестного офицера, на долю которого выпали тяжелые и незаслуженные испытания.

Обвиняемый не заслуживает оправдания. Защитник не представил суду мнение эксперта-психиатра, которое могло бы опровергнуть заключение медицинской комиссии. Не представил потому, что не смог найти такового. Как только туман надуманных и оскорбительных обвинений рассеется, останутся неопровержимые факты, те, что были уже очевидны с самого начала. Командир корабля ВМС был отстранен от командования самовольно и без всяких на то оснований. Ссылки на статьи 184, 185 и 186, как якобы дающие основания для содеянного, отводятся заключением комиссии врачей-экспертов как недействительные и не имеющие в данном случае силы. Защита не представила должных доказательств психического или иного заболевания капитана. Свидетельские показания офицера-эксперта подтвердили, что принятые капитаном Квигом решения по управлению кораблем во время тайфуна до того момента, как он был отстранен от командования, были не только разумными и компетентными, но также единственно правильными в той обстановке.

Обвиняемого судят сами факты. В его пользу не выдвинуто ни одного смягчающего вину обстоятельства. Я убежден, что суд отклонит циничный и оскорбительный расчет защиты на эмоции судей. Суд будет руководствоваться фактами.

Контраст между выступлениями прокурора и защитника был разительный. После гневной и громогласной речи Челли Гринвальд начал свое выступление тихим, почти извиняющимся голосом, глядя поочередно то на прокурора, то на председателя суда. Начал он с того, что поведал суду, как неохотно он взялся за это дело, уступив настоятельным просьбам прокурора Челли.

— Я не хотел браться за это дело, потому что знал, что, защищая обвиняемого, я вынужден буду доказать психическую ущербность другого морского офицера, его командира. Это была самая неприятная обязанность, которую мне пришлось выполнять за всю мою юридическую практику. Я хотел бы прежде всего внести полную ясность в один существенный вопрос. Защита никогда не пыталась утверждать, что коммандер Квиг трус. Вся концепция защиты построена на обратном утверждении: человек, заслуживший право командовать кораблем военно-морских сил США, не может быть трусом. И если он совершает малодушный поступок в условиях военных действий, причину следует искать не в малодушии, а в чем-то ином.

Таким же тихим и неуверенным голосом Гринвальд проанализировал все показания свидетелей против Квига, особенно останавливаясь на тех, которые произвели наибольшее, по его мнению, впечатление на Блэкли. Он отметил, что оба психиатра в той или иной мере вынуждены были признать, что Квиг болен, и вновь несколько раз повторил, что лишь суд, знающий обязанности и условия труда военного офицера, может решить, в какой степени состояние здоровья капитана Квига ограничивает или совсем исключает его службу на флоте. Он коротко и как бы сожалея, что вынужден делать это, напомнил, как вел себя Квиг, давая показания, о его уклончивых и невразумительных ответах, бессвязной речи, непоследовательности изложения событий, внезапной потере контроля над собой. Все это, как ни прискорбно, было признаком душевного расстройства. Гринвальд едва упомянул о Марике. Судьи только и слышали — Квиг, Квиг, Квиг…

Суд заседал час десять минут и вынес Марику оправдательный приговор.

На тротуаре перед зданием суда Марика и Гринвальда окружила шумная группа людей. Мать Марика, маленькая толстушка в зеленой шляпке, плача и смеясь, прижималась к сыну. Они были удивительно похожи, мать и сын: казалось, миссис Марик была чуть стершейся и измятой фотографией Стива. Рядом стоял отец, грузный, тихий с виду человек в поношенном костюме. Он успокаивающе похлопывал жену по спине. Пришли почти все офицеры «Кайна». Вилли Кейт дурачился и кричал, с размаху хлопая каждого по плечу. Было шумно, весело, слышались бесконечные поздравления. Гринвальда окружили со всех сторон, каждый старался как можно энергичней тряхнуть его руку, и от этого бедный Барни все время дергался.

— Эй, ребята, хватит! Послушайте, что я вам скажу! — выкрикнул Кифер. — Слушайте! Мы все сейчас должны это отпраздновать.

— Ура! Отпразднуем! Сейчас самое время выпить! Напиться до чертиков! В стельку! — одобрительно поддержали все хором.

— Все готово, ребята! Обед в ресторане «Фэйрмонт». Снят отдельный зал. За все плачу я. Я теперь богат! — кричал Кифер. — Отпразднуем два события сразу. Сегодня почтой я получил контракт, а с ним тысячу долларов. От издательства «Чепмэн-Хауз».

Группка матросов на углу с удивлением смотрела на офицеров, которые что-то кричали, прыгали и приплясывали на раскаленном полуденным солнцем тротуаре.

— Я фантастически напьюсь, — хвастался Хардинг. — Проснусь в вытрезвителе. Вот, чего мне не хватает!

Йоргенсен обнимал и целовал толстый ствол эвкалипта. Его очки упали и разбились, и он близоруко пялился на всех, не переставая счастливо хихикать.

— Ставлю одно шампанское! — кричал писатель. — Шампанское в честь Пятой свободы от старины Желтозада!

Марик смущенно хлопал глазами.

— А Гринвальда ты пригласил, а?

— А как же, конечно пригласил! Он наш почетный гость, — воскликнул Кифер. — Наш Даниил. «О, Даниил здесь судит…»[34] Маму и папу приглашаем тоже. Стив, отбей телеграмму братьям, пусть садятся в самолет и прямо сюда! Приглашай всех, кого хочешь!

— Желаю, ребята, хорошо провести время. Меня не ждите, — отказывался Гринвальд.

— Стив, ты хороший мальчик. Ты никогда ничего не делал плохого… — сквозь слезы приговаривала мать Стива, вцепившись намертво в сына.

— Нет, черт побери, так не пойдет, — возражал Гринвальду Марик, пытаясь высвободиться из объятий матери. — Если ты не придешь, тогда все.

— Не порть праздник, парень, — вмешался Кифер, обнимая Гринвальда за плечи. — Такой праздник, и без главного героя?

— Это вы герой, Том. Подумать только, тысяча долларов… — уклончиво ответил адвокат, высвобождаясь из его объятий.

— Я пришлю за тобой лимузин с личным шофером…

— Не стоит. Ресторан «Фэйрмонт»? Ладно, я буду. — Гринвальд повернулся и стал подниматься по ступеням здания суда.

— Ты куда, Барни? — испуганно воскликнул Марик.

— Нам с Челли надо кое в чем разобраться. Иди, Стив. До встречи вечером.

— Подари твоему Челли ба-альшое полотенце утирать слезы. Привет ему от «Кайна»! — крикнул вслед Кифер под смех и улюлюканье всей компании.

В самом центре праздничного стола возвышался огромный, облитый зеленой сахарной глазурью торт в виде книги. Надпись вязью из желтого сахара гласила: «Томас Кифер „Толпы, толпы…“ Роман»,