Гринвальд, с лицом, которое ничего не выражало, приоткрыв рот, смотрел, как судьи беспокойно задвигались в своих креслах.

— Коммандер, — продолжил он, как только Квиг утихомирился, — вы помните инцидент во время высадки на Сайпане, когда эсминец «Стэнфилд» был накрыт огнем вражеских батарей?

— Конечно помню! — свирепо уставился на него Квиг, тяжело дыша. — Не знаю, какую ложь здесь говорили под присягой об этом не столь уж значительном происшествии, но я готов внести ясность и в этот вопрос. Известный вам мистер Кейт бегал по мостику и вопил, чтобы немедленно открыли огонь по береговым батареям противника, когда эсминец «Стэнфилд» закрывал собою линию огня и начать обстрел берега было невозможно. Поэтому я дал команду тральщику вернуться в район патрулирования и приступить к исполнению своих прямых обязанностей. Мне было дано задание патрулировать, а не вести заградительный огонь по батареям противника. Что касается «корсара», то самолет тут же затонул, даже следа не осталось, когда мы со «Стэнфилдом» подошли. А эсминец и сам неплохо о себе позаботился, насколько я помню.

— Какой круг разворота у «Кайна», сэр?

— Тысяча ярдов, но…

— Если бы вы развернулись на тысячу ярдов, «Стэнфилд» наверняка ушел бы с линии огня, и вы могли бы прямой наводкой открыть огонь по батареям противника.

— Насколько я помню, «Стэнфилд» все время шел параллельно нашему курсу, и обстрелять батареи прямой наводкой не представлялось возможным.

— Суд хочет задать свидетелю вопрос, — вмешался Блэкли.

— Сэр, — не выдержал Челли и встал. — Свидетель явно возбужден и нервничает, я прошу прервать допрос и дать ему отдохнуть…

— Я не нервничаю, — вскинулся Квиг, — я рад ответить на все вопросы, более того, я прошу дать мне возможность установить истину и опровергнуть все порочащие меня показания, которые здесь давались. За полтора года службы на «Кайне» я не допустил ни одной ошибки, и я могу это доказать, моя репутация до сих пор ничем не была запятнана, и я не хочу, чтобы нарушившие присягу офицеры своей ложью и измышлениями бросили на нее тень…

— Коммандер, вы согласны сделать перерыв? — спросил Блэкли.

— Нет, сэр, я категорически возражаю. Я прошу не делать из-за меня перерыва.

— Хорошо, продолжим. «Стэнфилд» пострадал от обстрела?

— Нет, сэр, не пострадал.

— Он был захвачен в вилку?

— Да, сэр.

— У вас не было возможности маневра, чтобы поддержать его огнем? Вы пытались это сделать?

— Как я уже говорил, сэр, «Стэнфилд» шел параллельно и все время находился на моей линии огня. В этой ситуации моей главной задачей было вернуться в район патрулирования, где могли появиться вражеские подлодки, а не метаться по океану и неприцельно бить по берегу. Таково было распоряжение моего командования, и я выполнял его, сэр. Моя задача была патрулировать район высадки.

— Коммандер, вы считаете, что ответный огонь по вражеским батареям, ведущим обстрел вашего или рядом идущего корабля, является превышением вашей задачи?

— Да, сэр. Разумеется, если бы дистанция была свободной, но «Стэнфилд» находился на моей линии огня…

Блэкли, насупившись, посмотрел на судей, и кивком предложил Гринвальду продолжать допрос.

— Коммандер, утром 18-го декабря, в тот момент, когда вас освободили от командования, грозила ли «Кайну» крайняя степень опасности?

— Разумеется, нет.

— Грозила ли кораблю серьезная опасность?

— Нет, абсолютно нет. Корабль был полностью управляем.

— Вы говорили кому-нибудь из офицеров, что намеревались повернуть на север, как это сделал Марик, в 10.00, то есть сразу после того, как он сместил вас?

Квиг торопливо сунул руку в карман и вытащил два блестящих стальных шарика.

— Да, я говорил, что намерен дать такое распоряжение.

— Почему вы вдруг решили отказаться следовать курсу эскадры, коммандер, если тральщику не грозила опасность?

Наступила долгая пауза. Наконец Квиг сказал:

— В этом нет никакой непоследовательности. Я уже неоднократно заявлял, что для меня безопасность превыше всего. Это мое правило. «Кайну», как я уже говорил, непосредственная опасность не грозила, но тайфун есть тайфун, и я рассчитал, что если лечь на курс против ветра, можно выбраться из зоны тайфуна. Я, возможно, осуществил бы это намерение в 10.00, а возможно, и нет. Я еще окончательно не решил, я взвешивал все за и против, но, как я уже сказал, корабль был под контролем, и, даже когда Марик сместил меня, я продолжал следить за ходом корабля и ни на минуту не покидал свой пост…

— Следовательно, решение Марика идти на север не было безрассудным решением паникера?

— Безрассудным было его решение отстранить меня от командования. Но и после этого я продолжал помогать ему и удерживать от других ошибок. Я не собирался из чувства мести рисковать жизнью экипажа тральщика «Кайн».

— Коммандер Квиг, вы читали «медицинский журнал» Марика?

— Да, я читал этот любопытный документ, читал. Набор лживых утверждений, чудовищных измышлений, передержек и полуправды. Впервые довелось читать такое. Я очень рад, что вы спросили об этом, ибо хочу, чтобы мое изложение фактов также было запротоколировано.

— Пожалуйста, изложите суду вашу версию и все фактические замечания по эпизодам, указанным в вышеупомянутом журнале.

— Хорошо. Ну вот, например, случай с пропажей клубники. Дело в том, что здесь я был обманут, введен в заблуждение и фактически предан моим помощником и этим всеобщим любимчиком, благородным рыцарем мистером Кейтом, которые, сговорившись, настроили против меня всю кают-компанию, так что я оказался один против всех, без всякой поддержки моих офицеров… Возьмем этот случай с клубникой. Разве он не свидетельствует о сговоре с целью укрыть злоумышленника и спасти его от заслуженного наказания? Марик предусмотрительно умалчивает о том, как мне все же удалось методом исключения доказать, что у кого-то из команды был запасной ключ от холодильника. Марик утверждает, что клубнику съели вестовые. Но мне ничего не стоит даже здесь, на суде, доказать, что они не могли этого сделать… Или случай с безответственным расходом воды, когда команда по семь раз в день принимала душ, а наши испарители шипели от перегрева и вот-вот могли выйти из строя… Я пытался добиться элементарного порядка и требовал бережного расходования воды, но Марику хотелось выглядеть эдаким героем в глазах команды, он цацкался с ними, потакал во всем. Или случай с кофеваркой… Нет, сначала о клубнике… Все зависело от того, найдем мы этот ключ или нет. Но мистер Марик, как всегда с помощью мистера Кейта, сорвал эту операцию. Марик только делал вид, что выполняет мои распоряжения и ищет ключ. Или вот перегрев кофеварок, так и сжечь можно, а это государственное имущество, это же не шутка, но этого никто не понимал, включая Марика. Никакого чувства ответственности, хотя я постоянно твердил, что война когда-нибудь кончится и придется отчитываться за материальные ценности. Это была непрекращающаяся борьба, все одно и то же… Марик и Кейт делали все, чтобы подорвать мой авторитет, перечили мне, спорили, хотя лично мне Кейт был симпатичен, я даже пытался учить его, а в награду вот — нож в спину… Да, о клубнике я уже рассказал… А вот суд над Стилуэллом… Позорная история, но очень типичная…

Коммандер Квиг начал рассказывать о суде, который тоже, как он заявил, был результатом сговора Марика и Кейта с целью опорочить капитана. Потом капитан пожаловался на непорядки в прачечной, запущенную отчетность, отсутствие должной инвентаризации и непоследовательно, перескакивая с вопроса на вопрос, представил суду полный перечень своих претензий к офицерскому составу, команде, и прежде всего к Марику и Кейту. Он говорил, не успевая перевести дыхание, он не мог остановится. Речь его становилась сбивчивой, он путал время и место событий, он все говорил и говорил, перекатывая в руках металлические шарики, и лицо его торжествующе сияло, что наконец он может дать свои объяснения по всем пунктам и взять реванш.