– Никеля, говорите, три-четыре процента?
– Должно быть, не меньше.
– Дайте, пожалуйста, сигарету, – попросил Арсентьев.
– Пожалуйста! Не знал, что вы курите.
– Иногда позволяю себе…
Крошечная палатка сразу наполнилась дымом, притихшая по углам мошка загудела, забилась о брезент.
– Так, – сказал Арсентьев, – три-четыре процента… Это много, фантастически много.
– Вот пробы на химанализ.
– Да, да, конечно. Самым срочным образом.
– Я не иду на попятный, но даже одним процентом, даже половиной мы не можем пренебрегать.
– Андрей Александрович, – спросил вдруг Арсентьев и сразу стал собранней, тверже. – Сколько у вас итээровцев?
– Семеро, – ответил Князев и тоже подобрался. – Четверо в моем отряде, трое у Афонина.
– Семеро, считая вас?
– Да.
– Кто из них самый толковый?
– В каком смысле?
– Допустим, вы заболели, вынуждены срочно уехать или еще что-нибудь непредвиденное. Кому бы вы в этом случае передали партию?
– Я не думал над этим, не знаю… Афонин неплохо разбирается в хозяйстве, но по специальности буровик, на поисках всего третий год. А больше некому.
– Значит, замены вы себе не подготовили?
– Я уходить не собираюсь.
– Иногда обстоятельства сильнее намерений.
Князев промолчал.
– Вот Седых – настоящий руководитель, – продолжал Арсентьев. – Еще не зная о своем уходе, уже готовил себе замену.
– Если не секрет, кого?
Арсентьев, морщась, затянулся, разогнал дым и загасил о каблук сигарету.
– Кто ездил с проектами в управление?
– Вроде я, – сказал Князев.
– Кто этой зимой два месяца исполнял обязанности главного геолога?
– Я.
– Правильно, вы… И весной, на совещании у начальника управления, где обсуждался вопрос о замещении будущей вакансии главного геолога Туранской комплексной экспедиции, в числе прочих была названа и ваша фамилия.
– Моя?
Князев покраснел, склонил голову.
– А меня, значит, не спросили… Не сочли нужным или как это расценивать?
Он открыл карту, закрыл, бросил ее на вьючный ящик, уронил сигарету, достал другую, пачку зачем-то сунул под спальник. Арсентьев сухо ответил:
– Подразумевалось, что вы согласитесь. В тридцать лет от таких назначений не отказываются.
– Неожиданно все это как-то… – растерянно проговорил Князев.
– Ну, это приятная неожиданность… Сегодня экспедиция, завтра управление, потом главк, министерство… Растущий товарищ. Тогда и нас, сирых, не забудете.
Последние слова Арсентьев произнес жестко и раздельно, глядя Князеву в переносицу, и зрачки его на миг сделались вертикальными, как у рыси.
– Кабинетный работник из меня не получится, – хмуро сказал Князев, но тут стенки палатки на миг раздвинулись, и перед ним возник широкий коридор, устланный ковровой дорожкой, массивные двери с табличками, просторный кабинет, письменный стол размером с бильярдный. Телефоны, селектор. Быстрая деловитая секретарша с ухоженными ногтями… Ослепительной белизны сорочка, галстук… немноголюдные совещания – не говорильня с выкриками с места и окурками по углам, а когда за каждым стоят десятки экспедиций, сотни партий, тысячи людей, когда счет ведется на миллионы и десятилетия, когда отчеты о совещаниях идут прямо в ЦК…
Неужто всю жизнь кормить комаров?
Арсентьев пристально смотрел на Князева.
– Думайте, Андрей Александрович, думайте. Шаг серьезный. Начальник поисковой партии еще ИТР, главный, геолог экспедиции – это уже администратор, номенклатура управления со всеми вытекающими отсюда обязанностями…
«Главный геолог… Семь партий, из них две разведочные… Все знать, все помнить, давать направление всем работам…»
– Начальник партии еще может ошибаться, а главный геолог за ошибки расплачивается сполна. Вниз дорога легче, чем наверх…
«…первым делом сюда магниторазведку, вертикальное электрозондирование, а после геофизики по ее данным – буровые работы. Станки, трактор забросить по зимнику…»
– …работать будем сообща, коллегиально, никакого волюнтаризма, все радикальные вопросы будет решать техсовет…
«…мелкие скважины метров по пятьдесят, чтобы только ледниковые наносы пройти. Она неглубоко, рудишка, сразу под наносами…»
– …и уж коль скоро выбор управления пал на вас, хочу предупредить, Андрей Александрович, со всей серьезностью: придется расстаться с последними иллюзиями молодости и смотреть на вещи трезво… Вы меня не слушаете?
Князев выпрямился, скрипнул нарами.
– Я что-то не понял. Какие иллюзии?
– Разные заманчивые прожекты, либерализм, чистоплюйство и прочее. У нас, руководителей, один бог – План! Это не всепрощающий Христосик, это бог языческий, кровожадный, он требует жертвоприношений, и мы, руководители, его жрецы!
Помолчав, Арсентьев добавил:
– Вы только не думайте, что я вас уговариваю или отговариваю. Поговорить с вами меня просил сам Иннокентий Аполлинарьевич, я выполняю его поручение и заодно, так сказать, информирую вас о специфике данной должности. Поймите меня правильно.
Князев не отрываясь смотрел вниз на щегольские брезентовые сапожки Арсентьева, туго облегающие его икры, подумал: «В маршрут бы в них, по ернику и болотам…» И еще подумал, спокойно и безучастно: «Не сработаемся…»
– Что же вы решили? – вкрадчиво спросил Арсентьев.
– Допустим, я соглашусь. Ну и что тогда?
Арсентьев настороженно взглянул на Князева, поджал тонкие губы:
– Партию передадите Афонину, сами вылетите в Туранск, примете дела у Седых, он на днях будет, а затем инспекционное турне по всем геологическим подразделениям.
– И когда нужно всем этим заняться?
– Что значит «когда»? – раздраженно сказал Арсентьев. – Геологическая служба экспедиции обезглавлена, из полевых партий поступают радиограммы, требующие оперативной помощи, а вы спрашиваете «когда!» Не «когда», а завтра, немедленно, черт побери!
Князев покачал головой.
– Немедленно не получится. Я мог бы дать принципиальное согласие, но не сейчас. С первого октября, допустим. Когда полевой отчет защитим. Короче, после поля.
Арсентьев сдвинул белесые брови, поджал губы. У Князева дрогнуло сердце, очень уж нехорошее лицо сделалось у начальника экспедиции.
– А вы, оказывается, осторожный человек, – сказал Арсентьев. – Хотите прийти на готовое? Боитесь ответственности? На камералке можно руководить, с управлением телефонная связь…
– Вы совсем не так меня поняли! – воскликнул Князев, краснея. – Знаете, какое у нас поле? Июнь, июль, август – и все. Потом снег, ледостав. И за какие-то сто дней надо во всем разобраться, составить карту, а ко всему еще выполнить план. По проекту у меня на полевых работах сорок семь человек, а фактически двадцать один, экономия фонда зарплаты. Так как мы должны вкалывать, чтобы успеть все? А вы хотите, чтобы я занимался другими делами!
– Вы считаете себя незаменимым в роли начальника партии?
– Нет, почему же! Просто я убежден, что Афонин это дело завалит.
– Хорошо, допустим, что вы руководствуетесь интересами своего хозяйства. Но почему ради процветания одной поисковой партии должно ухудшаться качество геологической службы всей экспедиции?
– Потому, что одна поисковая партия стоит на пороге большого открытия.
– Вы имеете в виду этот рудный валун?
– Да, этот самый.
– Я интересовался мнением ваших соседей. Они настроены на этот счет довольно скептически.
– Кто именно? Переверцев?
– Это не имеет значения.
– Хотел бы я с этим человеком поговорить…
– Может быть, вам такая возможность представится. А теперь я должен сказать, что ваши планы меня не устраивают, к сожалению. Главный геолог нужен сейчас.
– Сейчас я не могу.
– А я не могу ждать.
Князев щелчками отряхнул с коленей невидимую пыль, тихо промолвил:
– Мне очень лестно ваше предложение. Месяца через два я бы его принял. А сейчас не могу. Без меня здесь все поломается. Я семь лет искал эту проклятую руду, она почти у меня в руках… В общем, это мое дело для меня важнее.