Все было повторено снова. И опять Малко бегал от специалиста к специалисту, жадно всматриваясь в их работу.
На этот раз ракетная установка была подготовлена к пуску на три секунды быстрее. Узлов хвалил сержанта за быструю и четкую подачу данных для стрельбы. Но Малко знал, что эти три секунды выиграл сам Узлов, выполняя обязанности сержанта. Он хотел было похвалить Узлова за четкую взаимозаменяемость во взводе, но не успел — лейтенант подал сигнал «Воздух». Цыганок, сидевший в кабине, нажал на стартер, и пусковая установка, сделав круг, задним ходом вошла в капонир. Сверху ее накрыли маскировочной сеткой.
Добрыйдень бросился к зенитному пулемету, установленному на металлической треноге. Прильнув к целику, он увидел голубое бездонье, черную точку — ястреба, неподвижно висевшего в зените, и как раз вовремя...
— Добрыйдень, доложите воздушную обстановку! — потребовал Узлов, находясь в убежище.
— Ястреб парит, — ответил Добрыйдень.
— Заметил, — улыбнулся Узлов и, довольный, сказал Малко: — Вот так, если уж он птаху увидел, то, будь уверен, врага не пропустит...
Угроза воздушного нападения затягивалась. Малко, сидевший в тесном окопчике, поднялся наверх размять онемевшие в коленях ноги, подумав при этом, что он, офицер, может вести себя здесь, как ему вздумается. Он встал во весь рост и наблюдал за парящим в небе ястребом, потом посетовал на жару, сухой воздух, который может вспыхнуть от зажженной спички, и, словно желая убедиться в этом, закурил, держа горящую спичку в протянутой руке. Но спичка сгорела дотла, и огонек ни разу не всколыхнулся. Все это он сопровождал комментариями, обращаясь к сержанту. Узлов совсем уже собрался призвать его к порядку, но в это время вышел из кабины Волошин, взобрался на скат капонира. Узлов этого не видел, но когда услышал голос механика-водителя: «Товарищ сержант, ястреб ищет добычу. Говорят, с такой высоты он мышь видит», — Дмитрий вскочил на ноги и звенящим голосом выпалил:
— У опушки леса, двести метров прямо, группа десантников врага!
Добрыйдень выпрямился и одним дыханием прокричал:
— Расчет! Занять оборону!
Волошина как ветром снесло со ската. Он схватил автомат и, пригнувшись; бросился вслед за Цыганком.
Одна минута, и ракетчики оказались в окопах, заранее подготовленных на случай отражения нападения противника. Узлов стал за пулемет, опустив его на треноге так, чтобы вести огонь по наземным целям: кожух пулемета лег на бруствер, в углубление, похожее на амбразуру. Узлов дал очередь холостыми патронами в направлении леса и, довольный тем, что взвод занял оборону в минимальное время, поискал взглядом старшего лейтенанта. Увидев его на прежнем месте, позвал к себе. Когда Малко подходил. Узлов невольно залюбовался им: с завидной аккуратностью сидело на нем обмундирование, прекрасно сшитое — в столичном ателье, наверное, — наглаженные, со стрелками бриджи, начищенные сапоги, новенькая фуражка, надетая чуть-чуть набок. Его холеное лицо выражало абсолютное удовлетворение и спокойствие. Узлову даже показалось, что Малко мурлычет какую-то веселую песенку. Он действительно что-то напевал, улыбаясь.
«Красивый мужчина». — подумал Узлов, но чувство восхищения им почему-то вдруг пропало. Тем не менее он заметил:
— Сам или жена гладит?
— Вдвоем понемногу... и гладим и чистим. — Он начал рассказывать, как это делается, но Узлов, не дослушав и извинившись, подал команду готовиться к отъезду в парк, потом спросил:
— Ну как вообще-то, пользу извлекаешь, что-нибудь дельное заметил? Или время зря лровел?
— Есть у меня просьба к тебе, Дима, — сказал Малко. — Я хочу, чтобы каждый мой специалист потерся среди твоих ребят. Если ты согласишься, буду присылать по одному, и так пропущу весь взвод. Замполиту я уже докладывал об этом. Он поддерживает мою инициативу...
— Ну что ж, твоя инициатива — мой труд. Давай, я согласен, лишь бы польза была... У нас же социалистическое соревнование, а не конкуренция...
— Правильно, Днма. Я так и знал, что человек ты политически зрелый, передовик, а раз так, то помогай другим, все это пойдет в общую копилку... Так уж мы воспитаны.
—- Верно, — согласился Узлов. До этого он хотел отчитать Малко за поведение на сегодняшних занятиях, за нарушение законов учебного полигона. «Падают или не падают бомбы на твою голову, ты обязан действовать так же, как в настоящем бою, а не торчать трубой над окопом». Именно так он и собирался сказать Малко, но сейчас, услышав от него дельное предложение, передумал: «Еще обидится, подумает: поучаю с высоты маяка», — и лишь поддел:
— Бо-оль-шой мыслитель ты, Михаил!
— Дело тут не в том, кто из нас на что способен, важно другое — цель! — воскликнул Малко. — А цель у нас одна — боеготовность части. Если твой взвод выскочит вперед, а мой задержится, тьфу-тьфу, не накаркать бы, это еще не боеготовность, а вот когда мы все вместе разом выполним учебную программу, этот кулачок будет что-то стоить! — потряс он кулаком. — И еще одна просьба. — Он снял сухую былинку с погона Узлова. — Прицепилась вместо третьей звездочки, дуреха, — улыбнулся многозначительно и махнул рукой: — Да нет, не пойдешь ты на это... Знаешь, Дима, о чем я думаю? Силы у нас с тобой не равны. Может быть, подравняемся?
— В чем?
— Если бы ты уступил мне Цыганка. Все будет оформлено приказом, у меня взял бы Гросулова. Солдат примерный, способный и на баяне здорово играет, в музыке хорошо разбирается. Кто его знает, придет время, и мы, может, о нем будем говорить, как о Шестаковиче.
— И об этом ты с замполитом советовался? — спросил Узлов, не понимая, шутит Малко или говорит серьезно.
— Нет, но думаю поговорить.
— А как Цыганок? Может, и с ним толковал?
— Было дело, зондировал...
— Ну и как?
Малко вздохнул:
— То ж Цыганок!.. Вначале аж весь засиял, потом сказал, что подумает, окончательный ответ даст в четверг.
— А-а, — захохотал Узлов, — а ты уверен, что накануне не будет дождя?
— А при чем тут дождь? — удивился Малко.
— При том, что у Цыганка, когда он шутит, все обещания падают на четверг. Понимаешь... после дождичка в четверг!
— Значит, разыграл? — улыбнулся Малко. — А сам-то ты. Дима, как смотришь?
— Ни к чему твоя затея. Михаил. — Подумав, позвал: — Ефрейтор Цыганок, ко мне!.. Костя! — Он сказал это так просто, так естественно, что Малко позавидовал узловской простоте. — Костя, что ты скажешь о рядовом Гросулове: получится из него хороший оператор?
— А как же! Работа идет, товарищ лейтенант, занимаемся, — ответил Цыганок, — в техническом классе, на макетах.
— Хорошо. Свободен... Слышал? — сказал Узлов, когда Цыганок удалился.
— Ничего не понимаю! — пожал плечами Малко.
— Держу пари, что твой оператор через месяц будет укладываться в норматив. — Узлов протянул руку.
«Весь прошедший день перед глазами. Была суббота. В солдатском кафе состязались в решении математических задач. Играл на баяне. Вышел на улицу.
— Виктор! — кто-то окликнул меня.
Оглянулся: подходил старший лейтенант Малко. Пока он подходил, я думал: «Почему же никто не напоминает о проступке? Неужели отец вмешался? Зря это он делает».
— Поиграли? — спросил старший лейтенант, кивая в сторону солдатского кафе. — Кому отдых, а кому работа. Узловцев по тревоге подняли, в ракетном парке вкалывают. Хочешь, пойдем со мной, женсовет будут обновлять. Морока с этими женщинами. Без Елены Васильевны ничего у них не получается. Придется самому возглавить...
— Женсовет? — удивился я.
— А что вы думаете! Приходится вникать во все дела. Оброс общественными поручениями, как старый корабль ракушками. Ничего, сдюжим. Пойдемте.
В душе шевельнулась жалость к старшему лейтенанту: он и член партийного бюро, и редактор стенгазеты «Колючка», и внештатный лектор. Правда, с лекциями он еще не выступал, но говорят, разрабатывает одну важную тему. Слышал как-то от Шахова: «Мишель наш нахватал общественных поручений, теперь к нему не подступишься. Чуть что, ответ: «Сами знаете, как я занят. В такой крутоверти не мудрено допустить и недогляд в службе».
И верно, нагрузили человека поручениями и еще выговаривают: не подступишься!
— Товарищ старший лейтенант, вы откажитесь...
— От общественной работы? Не в моем характере. Поручают — значит, доверяют. А это, товарищ Гросулов, большое дело. А ну-ка завтра мне потребуется характеристика, скажем, на выдвижение или на учебу. Кто таков старший лейтенант Малко? Пожалуйста, вот характеристика. Так что, Виктор... — Он все чаще и чаще называет меня по имени, просто обращается, хотя с виду строг. — Так что, Виктор, соображать надо. Понятно?
Шутит он или серьезно говорит, не пойму. Лейтенант Узлов в этом отношении более понятен, перед солдатами он как на ладони, накричит иногда, потом скажет: «Ладно, мазила, поведу в городской тир, натаскаю, каждую пулю будешь в пятачок класть». Узлов стреляет из личного оружия бесподобно. А ефрейтор Цыганок — такой же стрелок. Меня все больше и больше тянет к этому балагуру. Чем-то он похож на Ваню Оглоблина.
Мы зашли в небольшую комнату, гримерная, что ли: на полке парики, костюмы, музыкальные инструменты. Женщин было немного. Я их никого не знаю. Они сразу набросились на старшего лейтенанта:
— Товарищ Малко, так нельзя опаздывать, целый час ждем вас.
— Рикимендую не нервничать. Спокойно, товарищи. — Он вытер платком розовое лицо. — Вы же знаете, сколько у меня дел. Лекцию готовлю, план работы партбюро на очередной месяц составил...
— Михаил Савельевич, — вдруг поднялась женщина с высокой прической, — что вы говорите! Вчера мой Захарыч составлял этот план. Там даже о женсовете пункт есть.
— Критика — это хорошее дело, товарищ Савчук. — сказал старший лейтенант, — но когда она объективна. Петр Захарович только сделал наброски... Начальство, так сказать, предначертало, а мне пришлось ломать голову, кто и как будет выполнять... Понятно?
Разгорелся спор о составе жеисовета. Ольга Семеновна Савчук, вспоминая добрыми словами свою подружку Елену Васильевну Бородину, жену замполита, подморгнув, сказала:
— Товарищи, может, нам ввести в состав женсовета Михаила Савельевича?
— А что, это хорошая идея! — серьезно воскликнул старший лейтенант Малко. — Мне не привыкать к общественным поручениям.
— Тю-тю! — удивилась самая молодая из присутствующих. — Разве может такое быть! Или вы, Михаил Савельевич, только с виду мужчина?
Все рассмеялись. А Ольга Семеновна сказала:
— Аннета, подтверди...
И опять раздался хохот. Старший лейтенант Малко, почему-то посмотрев на меня, крикнул:
— Тихо!.. Я предлагаю выбрать председателем женсовета нашей части Ольгу Семеновну. Она член партии, потянет...
— Сначала состав, потом председателя, — подсказала та, которую Савчук назвала Аннетой.
— Что ж, давайте так, — согласился Малко.
Начали называть кандидатуры.
Я тихонько поднялся и вышел за дверь. «Изберут или нет?» — подумал я о своем командире. Женсовет для меня — темное дело. Для чего он существует и чем занимается — мне пока неизвестно. Но поскольку это совет, то почему бы и не избрать в него старшего лейтенанта Малко?
Воспоминания чередуются в строгой последовательности. Потом я оказался неподалеку от ракетного парка. Услышал голос лейтенанта Узлова. По его командам понял, что в парке закругляются, готовят установку, как моряки говорят, на «товьсь». Но я ошибся.
Вдруг из ворот на приличной скорости выскочила ракетная установка и помчалась по тренировочному маршруту. В кабине сидел Цыганок. Я помахал Косте, он сделал знак рукой: велел подождать его. На обратном пути он, открыв дверцу, сказал: «Садись, смотри, как мы тревожимся. Учись, Витяга».
Под навесом стояли подполковник Громов и майор Савчук. Они наблюдали, как солдаты зачехляли ракетную установку. Я помогал Цыганку, он хвалил меня за расторопность и все приговаривал: «У нас, брат, так: попотеешь — считай, ты солдат».
Громов посмотрел на часы, сказал:
— Молодцы, торопитесь не спеша, отбой!
Узлов построил взвод. И уже хотел было вести его к навесу, как вдруг заметил меня. Он подал команду «вольно», подошел ко мне.
— Рядовой Гросулов? Вы как сюда попали? Кто пропустил в парк?
Цыганок повел в сторону виноватыми глазами. Потом вскинул голову, сказал:
— Мы его в кабине провезли. Пусть ума набирается. Он мечтает перейти в наш взвод, — нашелся Цыганок, хотя об этом я никому не говорил.
Вход в ракетный парк только по специальному расписанию и разрешению. Узлова аж всего передернуло:
— Ефрейтор Цыганок, делаю вам замечание... Смирно! На-право!
— Садитесь, товарищи, — сказал Громов, когда взвод оказался под навесом.
Подполковник подошел к бачку, наполнил кружку водой, выпил не отрываясь.
— Устали? — сказал он, возвращаясь к столу.
Цыганок взглянул на Волошина, Волошин — на сержанта... и промолчали. Командир, видно, понял, что солдаты устали, потому что сам он тоже устал.
— Говорят: суббота — не работа. — Подполковник улыбнулся белозубым ртом, заулыбались и солдаты. — Нам приходится работать, да еще, как говорится, на полную катушку. Сейчас там, на западе нашей страны, поют первые петухи... Поют! Может, оттого они и поют, что мы тут у ракетных установок тревожимся. — сказал подполковник негромко, как бы про себя. Но его услышали и поняли: я это определил по взглядам солдат, по тому, как они, когда он умолк на минуту, начали перешептываться, а Цыганок дохнул мне на ухо: «Соображаешь, когда петухи поют? Когда у нас мокро под мышками».
Командир части объявил благодарность взводу и в это время заметил меня. Цыганок хотел загородить спиной, но я сам поднялся.
— Вы как попали сюда? — спросил Громов и почему-то посмотрел на Савчука.
— Зайцем, — ответил я. — Когда взвод входил в парк, незаметно пристроился...
— Для чего? — затревожился Громов. Он хотел было позвать дежурного по парку и сделать ему внушение за ротозейство. Но тут поднялся лейтенант Узлов.
— Товарищ подполкновник, виноват ефрейтор Цыганок. Разрешите доложить?
— Товарищ подполковник, выслушайте меня, — твердо сказал я.
— Говорите, рядовой Гросулов.
Что я мог сказать? Мне не хотелось, чтобы наказывали Цыганка, не хотелось потому, что Костя, я в этом убежден, искренне старается помочь мне. Иногда у него это получается не так, как надо бы. И все же он старается.
— Я был в солдатском кафе, на баяне играл... Пальцы по клавишам ходят, а мысли мои о тройке. Все знают, что я троешник. А соревнуюсь я с кем? С самим ефрейтором Цыганком. Дай, думаю, посмотрю, как он колдует у приборов. Вот и пришел. Конечно, Цыганок провез в кабине. Но я был к этому готов, он лишь отгадал мое желание...
Командир, видимо, поверил мне. Он обратился к Савчуку:
— Слышал? Случай-то необыкновенный. Вроде и наказывать-то не за что. Ну хорошо, мы разберемся... Лейтенант Узлов, —взвод в вашем распоряжении.
— Струхнул? — спросил Цыганок, когда я остался с ним вдвоем. — Играл бы себе на баяне, мило и хорошо. Сочинитель, потянуло его посмотреть. Придумал?
— Правду сказал.
— Поверил я тебе! Выгораживал меня, вот и сочинил.
— Нет. — возразил я и вспомнил отца: — Если узнает, попадет и мне и другим.
— Если! — возразил Цыганок. — Ты думаешь, он не узнает? Узнает. У генералов нюх на чепе обостренный, они на расстоянии чувствуют компот. Приедет, поведет носом и сразу пальчиком поманит: подойди, субчик, ты чего же здесь колбасишь, воинский порядок нарушаешь! Уставы читал? Читал! Получай двойную порцию! Обязательно двойную. А как же, читал и нарушил. В этом случае лучше говорить — не читал. С необразованных да незнаек спрос полегче. Они, эти незнайки, как божьи сироты, сострадание вызывают...
— Отец таких «тузиками» называет.
— И своего сына?
— Для него я сейчас не сын — солдат.
— И ты так считаешь?
— Так. Он сам по себе, а я сам по себе. Защиты у него не ищу...
— Ну! Первый раз вижу такого, — сказал Цыганок и, помолчав, весело заговорил: — Полюбил я разнесчастную командирскую жизнь. Улавливаешь? Нет. Слушай: осенью подаю заявление в училище. Через два года я — лейтенант. Обязательно попаду в свою часть. Вот тогда-то я тебя научу, как сочетать игру на баяне с отличной службой. — Цыганок засмеялся. Подошедший рядовой Волошин подтвердил:
— Костя такой: в одни двери войдет ефрейтором, в другие выйдет лейтенантом.
— Мне не до шуток, ребята, — обиделся я.
— Кто шутит? — закипятился Цыганок. — Ты сам разве пошутил? Сам пошел в парк. Это на первом году службы! А что будет через год, два! Или ты это делаешь, чтобы генералу-папаше понравиться? Отцовского ремня боишься? Тогда отстань, не ходи в нашем строю... Папа строгий. Па-а-па!.. Настоящий солдат солдату худого слова не скажет. И папа твой такой же солдат, как и все люди в погонах. Пошли в свой домик, ты сыграешь, а Пашка споет «Не брани меня, родная, что я так его люблю».
— А про что это? — спросил Волошин.
— Про любовь. Пашенька, про ту, которая только снится ракетчику во сне.
Мы пошли в кафе. Я играл на баяне. Павел действительно пел, только без слов, просто подпевал, и ладно получалось.
Завтра я скажу Цыганку: Костя, а ведь я не был на квартире старшего лейтенанта Малко. Интересно, как это он воспримет?
Скажу».