— Так, хорошо! Только пока не ходи с докладом к Огородникову, помешкай.

— Почему?

— Он не в духе. Пускай оттает. Потом зайдешь.

— Что случилось?

— Пустяк. Помнишь Давыдова, у которого при обыске ты маху дал?

— Помню, конечно. До конца дней своих буду помнить.

— Он Огородникову на двух листах нравоучительную «телегу» накатал. Ясное дело, не понравилось, распалился. Да и секретарь в огонь масла брызнула: зарегистрировала депешу. Вызывал, снимал стружку. Приказал впредь не регистрировать и не носить на доклад такую «чушь».

— Может, на самом деле там жаргонная горчица с натертым хреном перемешана?

— Может. Но стоит ли из-за такого пустяка рвать и метать, себе и другим нервы мочалить? Я так ему и сказал. Поди все еще ерзает в кресле с очередной папиросой в зубах.

Спустя час Погодин докладывал начальнику о проделанной работе. Начал спокойно, излагая все по порядку, но вскоре ему показалось, что Огородников слушает невнимательно, без интереса, только потому, что положено выслушать, занервничал, и остальная часть доклада получилась бессистемной, скомканной. Докладывал он не больше пятнадцати минут. Огородников, ворочаясь в кресле, дымил длинной папиросой, часто стряхивал пепел.

— Все, что ли? — спросил, глядя в пепельницу, наполненную измятыми окурками.

— Да.

— А вы в командировке что сделали?

— Как? — Погодин не понял вопроса.

— Вы все говорите: «Мы с Колокольчиковым, мы с Колокольчиковым». А лично вы какую работу проделали?

— По-моему, ни один сотрудник областного уголовного розыска не должен работать в командировках по конкретным делам в одиночку, без тесной связи с местными работниками.

— Вы учите меня?

— Нет. Но если вас интересует не все, что сделано, а лишь моя работа, то я изложу ее в письменном рапорте.

— Изложите. И запомните: мне нужны проценты раскрываемости преступлений. Они же появляются тогда, когда преступникам доказана вина.

— Мы докажем. Задержим группу Крестова и докажем.

— Когда?

— Точно сказать не могу, но скоро. Ведь должны же они появиться в нашем городе или в училище, и нам об этом сообщат. Кроме того, заготовлена областная ориентировка о их розыске. Может, посмотрите?

— Вечером.

— Я свободен?

Огородников поглядел на Погодина, подумал, буркнул:

— Да.

Погодин ушел в свой кабинет, распахнул окно, закурил. День разгулялся, посветлел. Плотное стадо рыхлых облаков, подгоняемое ветром, утянулось на север. Небо расчистилось, засветилось нежной синевой. На макушках тонких тополей, в мелкой листве-кудряшках, проказничал легкий ветерок, готовый в любую минуту упорхнуть в высь, туда, где ранней весной и поздней осенью усталый, но надежный вожак журавлиной стаи уверенно ведет свой клин к намеченной цели. Таким вожаком Погодин желал видеть своего начальника, потому что для человека, даже устойчиво стоящего на ногах, всегда имеет значение — кто рядом, а для коллектива — кто стоит у руля, кому этот руль доверен.

ЧАСЫ ОСТАНОВИЛИСЬ НОЧЬЮ

Ранним утром резкое дребезжание старой оконной рамы сорвало Погодина с койки. Откинув белую занавеску, он увидел у окна проводника служебно-розыскной собаки старшину Кучерова. В открытую форточку влетело страшное слово:

— Убийство!

— Где?

— В Косых Бродах.

Через три минуты Погодин выскочил на улицу, торопливо натягивая пиджак на широкие плечи. Дверца крытого железом кузова синей машины, подпоясанной красной лентой, была приоткрыта, и Погодин легко вскочил в машину. Сверху, из-под матового стеклянного кругляшка, струился мутноватый свет крохотной лампочки. У ног Кучерова возилась крупная овчарка.

— Эксперт-криминалист в кабине, — сообщил Кучеров. — Можно ехать.

Погодин нажал белую кнопку — сигнал водителю. Мотор взвыл, машина вздрогнула, покатилась по асфальту, набирая скорость, веером распуская сизый хвост.

— Кого убили? Мужчину, женщину? — поинтересовался Погодин, нервно разминая папиросу, не замечая, как мелкий табак сыплется на пол тонкой ниткой, к носкам черных, запыленных туфель с порванными, но аккуратно связанными шнурками.

— Мужика, — сонно ответил Кучеров, не расположенный к разговору.

— На улице? В доме?

— Труп в сенках. На шее резаная рана.

— Личность неизвестна?

— Какой-то Дымов.

— Дымов? — почти выкрикнул Погодин, подброшенный вверх на ухабе. — Это точно?

— Фамилия броская. Не забылась.

— Молодой, пожилой?

— Не знаю.

— Зовут? Как зовут? Не Санька?

— Не знаю. Все данные у эксперта, он записывал у дежурного по управлению.

Обнаружив, что половина табака высыпалась из папиросы, Погодин достал новую, раскурил, сделал две глубоких затяжки, резко, толчками, выдохнул дым, замолчал, уронив хмурый взгляд на овчарку, спокойно лежавшую у ног.

На Погодина нахлынули невеселые думы. Ему чудилось, что погиб именно Санька Дымов, тот честный и открытый парень, чье не по годам серьезное лицо запомнилось надолго. Погодин отгонял мысль об убийстве Саньки на почве мести, зная, что не только в кражах, но и в других, более тяжких преступлениях преступников уличают свидетели, и фактов мести за это в практике не бывает. Ведь преступники не столь уж тупоумны, чтобы не понимать всех последствий за покушение на тех, кто помог установить истину по уголовному делу. У Саньки, конечно, могла возникнуть ссора с пьяным отцом. Но неужели у родного отца, какой бы он ни был, поднимется рука с ножом? Жаль Саньку...

А машина неслась по свободной дороге. В кабине на пружинистом сиденье покачивался полусонный эксперт.

У въезда в Косые Броды она остановилась, из кабины неторопливо шагнул эксперт, легко и бесшумно открыл дверцу кузова, сухо спросил:

— Не знаешь, Николай Иванович, где переулок Осенний?

— Дом тринадцать? Дымовы?

— Садись в кабину, шоферу подскажешь.

— Кто пострадавший? Санька?

— Дымов Федот.

Погодин вздохнул, в теле почувствовалась слабость. Он молча нырнул в кабину. Часы показывали ровно шесть. Через десять минут, оставив машину за углом, оперативная группа направилась к дому, где толпились люди. Впереди шел старшина Кучеров, придерживая на коротком поводке овчарку. Увидев ее, толпа зашевелилась, разделилась надвое, образовав свободный коридор, ведущий через калитку во двор. Приехавших встретил начальник районной милиции, низкий, с заметным животом майор Арбузов, следователь прокуратуры Шорохов и сухая молчаливая женщина с уставшим, но миловидным лицом.

— Жена Дымова, — пояснил Арбузов. — Она ездила к сыну, возвратилась в начале четвертого, обнаружила распахнутую дверь и мертвого Федота... В дом, говорит, не заходила. Судя по всему, внутри дома никто не был, исключая убийцу.

Откуда-то из глубины двора появился Колокольчиков, одетый в черный, малоношеный костюм. Погодин отозвал его в сторону, тихо спросил:

— Дымова, значит, убили?

— Похоже. Рана на шее. Говорят, днем ходил по поселку пьяный.

— Кто же мог?

— На почве хулиганства, наверное.

— Пожалуй. У меня тоже нет других соображений. Убийство из-за ограбления, мести, ревности исключено, пожалуй.

— Я так же думаю.

— А группа Крестова не появлялась в училище?

— Нет.

— И не добыто никаких сведений о ее местонахождении, хотя бы предположительно?

— Нет, Николай Иванович. Пока координаты неизвестны. Как под воду спустились и не всплывают.

— Ладно, пойдем. Собачка отдохнула. Пора ей и нам приступать к действиям.

После короткого обмена мнениями было решено: с Бураном, если он возьмет след, уходят Кучеров и Колокольчиков. За ними будет двигаться машина. Следователь Шорохов, с участием эксперта-криминалиста, начальника милиции и понятых, проводит осмотр трупа и место происшествия. Погодин действует по своему усмотрению.

— Можно начинать, — обратился следователь Шорохов к Кучерову. — Только поаккуратнее, следы не деформируйте.