— Давайте подымим.

Закурили. К ним подошел Давыдов, улыбнулся.

— Ну, чо я говорил?

— О чем вы, Иван Иванович?

— О том, что худым делом не занимаюсь.

— А-а. Но мы еще не закончили. Это раз. Второе: у нас против вас уже кое-что имеется.

— Ничо у вас нету. Понапрасну на меня катите бочку. Раньше был грех, сичас живу честно.

— Не утешайте себя, не надо. — Нуждин потушил папиросу, шагнул под навес. За ним направились остальные, В дальнем верхнем углу чернел фанерный ящик, когда-то приспособленный под куриное гнездо. Из него торчал старый высохший бурьян.

— Проверь, Николай Иванович, — майор глазами показал в угол. Погодин запустил руку в ящик и вытянул новые мужские туфли.

— Ого! — воскликнул он. — Впервые вижу, чтобы люди хранили новые вещи в курином гнезде.

Нуждин резко повернулся к Давыдову, стоявшему позади.

— Какой размер носите?

— Сороковой.

— А эти сорок второй, — пояснил Погодин, разглядывая подошву.

— Где взяли? — спросил майор, принимая туфли.

— Нигде не брал. Кто их туда положил, не знаю.

— Понятно. Эх, Иван Иванович!

Солнце выплыло из-за облаков, позолотило их яркими лучами. Погодин повеселел. В дом Давыдова, где ему предстояло написать протокол обыска, он входил последним.

...В управлении Давыдова допрашивал сам майор Нуждин. Погодин сидел за своим столом, наблюдая то за майором, то за Давыдовым, внимательно слушая. Ему показалось странным, что Виталий Алексеевич с самого начала не стал задавать вопросов, а просто напомнил несколько моментов из кражи, назвал кличку сообщника и, хлопнув короткими пальцами по кромке стола, совершенно хладнокровно произнес:

— Теперь решайте, Иван Иванович, есть ли смысл запираться. Мы раньше друг друга понимали.

— Так оно. — Давыдов лениво улыбнулся, потер ладонью колено. — Я чо? Я ничо. Я не собирался отпираться, Виталий Алексеевич.

— Вещи все целы?

— Которые взял я — целы.

— Где они?

— На чердаке дома.

— Вашего?

— Ага.

— Как? — невидимая пружина подкинула Погодина на стуле. Давыдов, самодовольно улыбаясь, прошепелявил:

— Неважно искали, молодой человек, как тебя... Николай Иванович?

От досады и злости Погодину хотелось ударить кулаком по столу, и он бы сделал это, если бы один находился в кабинете. Еле сдерживая улыбку, Нуждин по-дружески глянул на лейтенанта:

— Вот теперь я узнаю Ивана Ивановича. Не изменился.

— Только в протоколе отметьте, что я сам, по личному желанию, назвал место и готов возвратить вещи добровольно. Так и запишите.

— Запишу из слова в слово.

— Суд, может, учтет, сделает смягчение.

— Должен.

— Где все-таки вещи замурованы? — не выдержал Погодин.

— Видели в крыше дыры? Против них потолок застлан толью. Вот там. Надо было порыться в шлаке, поглотать пыль и мне бы вилы в горло. А вы не скумекали, почему не крыша, а потолок застлан толью.

— Ну, ну. — Погодин вытянул из пачки папиросу. Курил он неторопливо и осторожно стряхивал пепел. В ожидании конца допроса истомился. Не слушал Давыдова, не удивлялся, что майор очень скоро установил с ним свободный контакт и допрос проходит без, нервотрепки, легко и просто. Перед глазами поплыли низкий чердак старого дома, паутина, сухие березовые веники, подвешенные под крышей, запыленная лента толя, ноздреватый шлак. Ему хотелось поскорее возвратиться туда. Но Нуждин писал медленно, перо скрипело нудно, раздражая Погодина. В ушах застряли и все еще звенели колкие слова Давыдова: «Неважно искали».

Допрос продолжался.

ОГОРОДНИКОВ ИНТЕРЕСУЕТСЯ

В управлении об Огородникове знали немногое. Молчалив, редко улыбается, где-то в Центральной России возглавлял небольшой коллектив следователей, откуда и прибыл в Приуральск на должность начальника инспекции по личному составу, а после сокращения штатов его назначили исполняющим обязанности начальника отдела угрозыска.

С первых дней Огородников внес свои поправки в жизнь угрозыска: к нему не входили без стука; если в кабинете находился кто-нибудь из сотрудников, а другой, постучав, заглядывал в дверь, он молчал, и было непонятно, можно входить или нет. Поэтому каждый держался настороженно, сопоставляя Огородникова с ушедшим на пенсию Барабановым, человеком простым, внимательным и доброжелательным.

По указанию Огородникова, Нуждин привел к нему Давыдова. Откинувшись на спинку кресла, майор холодно оглядел доставленного, сказал Нуждину:

— Вы свободны.

«А Барабанов поступил бы иначе, предложил бы задержаться до окончания разговора с Давыдовым», — подумал Нуждин.

После его ухода Огородников положил папиросу на пепельницу, вышел из-за стола, прошелся по кабинету, остановился против Давыдова, широко расставив ноги, спросил:

— Все рассказал?

— Ага, — коротко ответил Давыдов, переминаясь с ноги на ногу.

— А о краже из квартиры Уткиных?

— Чо-о? — Давыдов скривил толстые губы. — Ежели меня не знаете — не прицеливайтесь, не пролезет. Я не из тех, которые в соломе пикают.

— А ты, оказывается, еще и обидчив, — выдавил Огородников, закинув мягкие руки за спину. — А с кем разговариваешь, знаешь? Я начальник уголовного розыска области!

— Ну и чо? По мне хоть сам министр. Начальник. Дайте доказательства, тогда потолкуем.

— И дадим!

— Не дадите! У вас их нету, потому как я к энтому делу не примазан. Их не шибко много было и по магазину. При обыске ничо не нашли. Сам рассказал, сам показал тайник.

Глаза Огородникова налились кровью, округлились, затем сузились. Он шагнул к столу, размял папиросу, закурил. «Как же так, — думал Огородников. — Нуждин доложил, что при обыске у Давыдова нашли много вещей, получается... если этот тип не врет... Странно...»

— Ладно, Давыдов, позднее поговорим, — успокоившись, произнес Огородников, снимая телефонную трубку. — Кто? Пусть ко мне зайдет Нуждин.

— Нам больше не о чем калякать. А квартиру я не брал, не по моей части хибары, спросите и Виталия Алексеевича, он меня знает.

В кабинете появилась тучная фигура Нуждина.

— Слушаю.

— Уведите, — бросил Огородников. — Потом зайдите ко мне.

Майор энергично кивнул белеющей головой, пропустил вперед Давыдова, шагнул за ним. В коридоре Давыдов остановился, закурил, коротким выдохом потушил спичку, спросил:

— Виталий Алексеевич, где Барабанов?

— Ушел на пенсию.

— А этот когда-нибудь работал в угрозыске?

— Не знаю, он приезжий.

— Дурак он.

— Это ты брось. У него высшее юридическое.

— Ну и чо? То ли с большим образованием нету самодурков? Вот вы спасательного поплавка не имеете, много нашего безалаберного брата попересажали, а кто на вас в обиде? Кто? Никто. Потому как вы сперва человек, потом уж работник угрозыска.

— Хватит базарить. Пошли.

— Подождите, накурюсь.

— Давай покороче.

— Ладно. — Давыдов сделал подряд две глубоких затяжки, продолжал: — Али когда и на кого Барабанов спускал кобеля? Никогда. А этот кричит: «Я начальник угрозыска!». Дурак, так и передайте. Я еще из колонии ему напишу.

Нуждин понимал: Давыдов в чем-то прав. Прав в том, что каждый человек, а тем более руководитель, какую бы должность он не занимал, должен перво-наперво быть человеком. Ведь из множества родов образования, каждое из которых важно само по себе, выше всех должно стоять образование нравственное, ибо только оно делает человека просто человеком.

— Я ему такое из колонии напишу...

— Хватит, кипяток, пошли! У нас в кабинете докуришь.

Давыдов раздавил на ладони недокуренную папиросу, засеменил по длинному коридору. Оставив его в кабинете с Погодиным, Нуждин возвратился к Огородникову.

— Садитесь, Виталий Алексеевич, — предложил Огородников, перебирая бумаги в черной папке. — Я сейчас.