— Да, Барабанов толковый человек, не только от вас слышу.

— Как руководитель — умница! Как оперативник — громадина! А Огородников у нас может не прижиться. В нашем деле он пока лишь плотник, а нужен столяр-краснодеревщик. В следственной работе он, может, и мастер. Но не каждый следователь может быть хорошим руководителем. И наоборот.

— Так устроена жизнь. — Погодин улыбнулся.

— Да, только так. — Майор тоже улыбнулся, довольный, что лейтенант позаимствовал у него излюбленную фразу.

ТАНЮША

Николай Погодин жил на частной квартире. В большой кухне у окна, выходящего во двор, стояла аккуратно заправленная простенькая койка. Уговоры хозяйки-пенсионерки о переселении в комнату на него не подействовали, и она отступилась. Чистота, которую поддерживала в квартире заботливая старушка, радовала его. Перед сном ему нравилось сидеть на перевернутом на бок табурете и медленно пускать сизый дым в раскрытую белогрудую печь. Здесь он читал газеты, журналы, книги. Здесь засиживался один на один с радостными и грустными думами. Здесь он читал сейчас и письмо, предусмотрительно положенное хозяйкой поверх газет и журналов. «От Танюши», — нежно подумал он, заметив конверт.

Таня писала: «Николаша, милый, здравствуй! Доехала хорошо. Одесса — шумная, торопливая. Увита зеленью. А берег Черного моря — сплошной сад. Всюду цветы, цветы... Воздух свеж, ароматен, но сыроват от моря. И тишина. Нет, не могильная, а какая-то особая, приятная, зазывающая к себе. Сказка!

Наш корпус на высоком обрыве. Внизу — море. Красотища! В комнате нас двое: я и Светлана. Из Харькова. Ей за тридцать. Очень милая женщина, душевная, ласковая. Она приучила меня каждое утро делать гимнастику.

Ласковый мой! Очень часто вспоминаю тебя и Игорька. Два раза вы мне снились. И мысли унесли меня в тот день, когда стоял ты на четвереньках и ждал, пока Игорек вскарабкается на твою спину. Потом он на тебе «ездил». За день до моего отъезда он увидел твою «фотку» (я выложила ее из альбома, чтобы взять с собой), поднял на меня глазенки и спросил: «Мама, дядя Коля будет моим папой? Можно, он сделается папой?» Не помню, что ему ответила. Почувствовала — щеки мои горят. Поглядела в зеркало — не лицо, переспелый помидор. Милые вы мои... Извини... за слезы...». Перед глазами Погодина остановились бледные расплывчатые буквы. В груди что-то оборвалось, трудно стало дышать. Он расстегнул ворот рубашки, встал, положил письмо на койку, походил, снова сел, закурил. Вспомнились встречи с Таней.

Был выходной. Стоял знойный полдень. Неторопливая река нежилась в лучах солнца. Пляж кипел. Таня лежала на голубом одеяле, читала книгу. Из-под ослепительно белого полотенца, закрученного на голове, выбивались каштановые волосы. Ее стройную фигуру плотно обтягивал ярко-оранжевый купальник. Таких купальников на пляже больше не было. Он выделялся даже издали. Погодин долго наблюдал за Таней: и тогда, когда легко заплывал на середину реки, и с песчаного холмика, где загорал, выйдя из воды. Никто из парней около Тани не появлялся. После очередного заплыва он подошел к ней, остановился, мягко произнес:

— Прошу прощения...

Таня подняла лицо. Николай увидел карие лучистые глаза.

— Я, вероятно, помешал?

— Может быть. — Таня поправила на голове полотенце, перевернула страницу.

— У вас книга интересная?

Таня показала обложку. Погодин прочитал: «Марта Рише. Моя разведывательная работа».

— О! Такую стоит прочесть. Марта была разведчица?

— Работала одновременно на три государства.

— Вот это да!.. Почему вы не купаетесь? Ведь солнце, воздух и вода... — Он сделал заметный упор на слово «вода».

Таня смущенно ответила:

— Плавать не умею.

— Можно научить.

С пляжа они ушли вместе. Потом встречались часто. Таню удивляло то, что Николай ни разу не поинтересовался ее жизнью, хотя прошло больше месяца после знакомства. Сама она рассказала о себе немногое: закончила медучилище, работает в медпункте металлургического завода, живет в общежитии.

Однажды, когда они возвращались с пляжа, Таня, задумчивая, предложила пройтись по кленовой аллее, тянувшейся вдоль берега. На повороте она остановилась, уронив красивый подбородок на высокую грудь, сказала:

— Может, нам не встречаться, Николай? Я... я... была замужем... у меня ребенок...

И в ту же секунду Николай нежно положил руки на ее плечи, их взгляды встретились.

— Знаю, чудачка! Больше знаю, Танюша! Жила с мужем в Боровске, он ревновал, пил, дебоширил. Не обогатился умом и после появления на свет Игоря. Вы терпели, ждали светлых минут, но напрасно. Наконец решились уехать. Уехали тайно. Знали: по добру не отпустит. Так? Так. Многое знаю, Танюша, даже ваш характер. Потому ни о чем не расспрашиваю. Зачем расковыривать и бередить рану? Давайте не будем о прошлом вспоминать.

Таня растерялась, удивленно взглянула на Николая, тихо спросила:

— Откуда все это известно?

— Я где работаю? — шутливо ответил Николай вопросом на вопрос и добавил: — В милиции. А она — многознающая. Конечно, в данном конкретном случае я действовал, как частное лицо. Только не суди меня строго, Танюша. Ты мне дорога, очень дорога...

Николай наклонился, и его губы первый раз коснулись горячей Таниной щеки. Она уткнулась лицом в широкую грудь Николая, и он почувствовал дрожь в ее упругом теле, услышал всхлипывания.

...Вспомнив все это, Погодин немного успокоился, взял с койки письмо, сел к печи, перевернул следующую страницу. «Прости, дорогой. Расслабилась. С тобой я сильная, без тебя — раскисла... Об Игоре тоскую, хотя знаю: у мамы ему хорошо. Приеду, возьму к себе. Да! Перед отъездом забыла сказать тебе радостную новость: к Октябрьской пообещали дать однокомнатную квартиру. Сказали: «Пусть сын вырастет и узнает, что завод позаботился не только о его матери, но и о нем. Одна мать пожила бы и в общежитии». Я, конечно, на седьмом небе!

Еще о Светлане. Знаешь, где ее муж работает? Не знаешь? Отгадай! Не можешь! В уг-ро-зыс-ке! Я безумно обрадовалась, и мы с ней подружились. Слушаю ее с затаенным сердцем. У них, оказывается, собирали жен сотрудников угрозыска и рассказывали о их трудной работе. А ты всегда какой-то осторожный, и разговор о делах твоих уводишь в сторону. Светлана говорит, что по трем главным качествам летчик и сотрудник угрозыска схожи. Первое. Летчиком может быть только человек смелый. Второе. Он должен иметь не железные нервы, как обычно говорят, а из стали высшей марки — в противном случае врачи не допустят его к полету. Третье. Он должен быть всегда собран, виртуозно-сообразителен, чтобы в самую критическую минуту моментально принять единственное верное решение — иначе погибнет... Согласен? Так ведь и у вас, в угрозыске, а? Ну, сознавайся! Улыбаешься? То-то же! Видишь, я опять повеселела. Жаль, очень жаль, что нет тебя рядом... Тоскую, честное слово. Эх, милый Николашка, ласковый мой...

Как твои дела? Здоровье? Настроение? Пиши. Жду очень. Таня».

В эту ночь Николай Погодин засыпал медленно и трудно.

ВОПРОСЫ, ВОПРОСЫ...

Пассажирский поезд с шумом вылетел из соснового тоннеля на высокую насыпь и сбавил ход. Николай Погодин стоял у окна. Внизу плыли деревянные крестовики и пятистенки с шиферными крышами, резными наличниками, тесовыми оградами.

Работая еще в оперативном отделе, Погодин бывал здесь раза два.

Знал, что люди в поселке в большинстве хорошие, на улицах редки забияки. Рецидивисты, даже «залетные», опасались появляться.

Так было. Но как будет теперь, после ликвидации отделения милиции? Не рано ли проведено сокращение? Не потому ли уже обокрали магазин?

Заметив на пороге лейтенанта Погодина, одетого в коричневый, идеально отглаженный костюм, лейтенант Колокольчиков радостно шагнул навстречу. Под его большими сапожищами, прогибаясь, заскрипели давно покрашенные половицы.