Я обратил внимание, что кассир, остановившись около одного резьбошлифовщика, вручил ему не один, а два конверта — белый и синий.

— А почему некоторые рабочие получают еще и синий конверт? — спросили мы у начальника цеха.

— В синих конвертах мы даем вознаграждение за усовершенствование производства, — сказал начальник цеха. — То есть за рационализаторское предложение.

— А можно посмотреть, что это за предложение, где оно внедрено? — заинтересовался Вениамин Матвеевич.

Начальник цеха удивленно посмотрел на нас.

— Предложение еще не внедрено, но оно принято главным инженером. Вознаграждается творческая мысль и инициатива этого рабочего, — сказал начальник цеха.

— Но как же так, — недоумевал я, — может быть, предложение никогда и не будет внедрено, а авторское вознаграждение уже платят!

Начальник цеха сказал, что, раз предложение принято главным инженером, оно обязательно будет внедрено. Главный инженер может, если найдет нужным, привлечь автора к реализации, но это не обязательно. Автор должен думать над следующим усовершенствованием, а не заниматься проталкиванием предыдущего.

— А кто же конкретно внедряет рацпредложения, кто делает опытные образцы, настраивает, отрабатывает новую технологию, если не автор? — допытывались мы.

— У нас есть большой экспериментальный цех, в котором работают 400 специалистов самых различных профилей. В их обязанность входит изготовлять предложенные и принятые новшества, внедрять их в цехах завода, а также обучать рабочих новым приемам труда, связанным с этим новшеством.

Я вспомнил, что на нашем заводе тоже есть экспериментальный цех, но он занимается не столько экспериментами, сколько изготовлением производственных деталей.

Невольно подумалось: почему такая простая вещь, как выдача зарплаты, у нас зачастую происходит так неорганизованно? Часа за два до окончания смены у нас на заводе в каждом цехе люди, забыв о работе, становятся в длиннейшую очередь, у всех одно желание: как бы получить деньги до гудка, а то придется еще час стоять в очереди. Шум, а порой и ругань стоят в день получки около кассы. И это бывает два раза в месяц! Сколько драгоценных часов теряет завод за эти два дня, сколько недодается продукции! Разве трудно сделать все культурно?

А ведь за примером и опытом даже не надо ехать за границу. На заводе в Ленинграде, где я когда-то работал, зарплату всегда разносила по станкам в конвертах табельщица, которая на этот день становилась кассиром. Почему столичные заводы должны отставать по культуре от ленинградских? Думается, что такие «мелочи» полностью лежат на совести руководителей заводов.

Или взять рационализаторскую деятельность. Ведь мы даже не мечтаем о том, чтобы внедрение творческого предложения рабочего взяла на себя служба главного инженера. У нас в основном внедряются только те новинки, предложенные рабочим, которые он сам сделает в металле. А такая «мелочь», как казенщина при выдаче авторского вознаграждения рабочему за внедренное им предложение? Разве нельзя сделать это красивее, чем происходит сейчас на большинстве московских заводов?

Только из-за одной такой обижающей «мелочи» иной рабочий-рационализатор даст зарок никогда больше не заниматься рационализацией.

Конечно, он решит это сгоряча. Советский рабочий не может работать без творческой выдумки. Но теперь он будет делать свои усовершенствования только для себя, на своем станке, не подавая никаких предложений и не поднимая разговора об их эффективности. Я знаю десятки способных рационализаторов на ряде заводов, которые по-дружески показывали мне свои разработки, используемые только на их станках.

— А ты подал предложение на свое устройство? — спрашивал я.

— А зачем подавать? — в свою очередь спрашивал меня рационализатор. — Для того чтобы нажить уйму хлопот, выпрашивать у начальства акты о внедрении и в конце концов стоять в очереди за десяткой или пятеркой? Нет уж, увольте! Мы со сменщиком сейчас сделали все, что надо, и работаем спокойно, и детали все выходят отличного качества, а рацпредложение мы подавать не будем. Пробовали, знаем, что это такое!

С болью в душе выслушиваешь такие речи, но чувствуешь, что собеседник-то, пожалуй, прав: сам не раз попадал в подобное положение.

Конечно, не следует думать, что с абсолютно всеми рацпредложениями дело обстоит именно так. Рационализаторов у нас тысячи, и многим удается своей энергией и упорством «пробивать» предложение и доводить его до внедрения. Большую помощь в этом деле оказывали заводские советы новаторов, а также и бывший Московский совет новаторов. Последний обычно «вступал в бой», когда эффективное рацпредложение можно было внедрить на многих московских заводах. Но вернемся на завод имени Яна Швермы. Одной из целей нашего посещения этого завода было ознакомление с чешским патентом, на который я обратил внимание еще на конференции в Жилине. Назывался он так: «Накатывание внутренней резьбы».

С накатыванием наружной резьбы мы давно знакомы, и оно успешно применяется на многих наших заводах. Преимущества этого метода по сравнению с нарезанием винтов плашкой и резцом общеизвестны. Накатанные винты служат во много раз дольше, чем с нарезанной резьбой. Но ведь резьбовое соединение состоит из пары винт — гайка. Винт у нас получается с уплотненной долговечной резьбой, а гайка — по-прежнему с рыхлой нарезанной резьбой, да еще и с надирами, зачастую остающимися от метчика. Значит, повышения долговечности соединения почти не получалось. Нужно было добиться, чтобы и гайки были с уплотненной накатанной резьбой.

Когда по возвращении на Родину я начинал говорить специалистам о гайках с накатанной резьбой, то все предполагали, что речь идет о гайках диаметром 40-60 мм, в которые чехам как-то удалось впихнуть накатные ролики. На самом же деле на заводе имени Яна Швермы накатывали внутреннюю резьбу диаметром от 1 мм с шагом 0,25 мм и до 20 мм с шагом 1,5 мм.

Нам показали процесс изготовления накатников и процесс самого накатывания. Никаких роликов, конечно, не было. Да и какой ролик всунешь в отверстие диаметром 1 мм? Все было очень просто: вместо метчиков употреблялись так называемые накатники, которые выдавливали резьбу без стружкообразования. Если посмотреть на накатник с торца, то он представлялся в виде равностороннего треугольника с плавно закругленными сторонами. Этот профиль одинаков как по наружному, так и по внутреннему и среднему диаметрам резьбы.

При работе накатниками отверстие сверлится не по внутреннему диаметру резьбы, а по среднему. Накатник имеет заборный конус с таким же профилем, если смотреть с торца, и с полной высотой резьбы.

Я сразу понял, какое большое будущее у этого изобретения, и вцепился в него, что называется, обеими руками. В то же время меня не оставляла мысль: где-то в нашей стране я уже видел нечто подобное. Но где и когда я это видел, вспомнить не мог.

Вениамин Матвеевич Ремизов не разделял моего мнения о важности накатников.

— Вот магнитные люнеты — это вещь! — говорил он. — А накатники — это миф, пыль в глаза, не более!

— Вот когда вернемся домой, ты и займись магнитными люнетами, а я добьюсь широкого внедрения накатников, — возражал я. — Тогда и увидим, какой инструмент у нас привьется, а какой — задержится.

Я понимал, что без точных расчетов, рабочих чертежей, подобной технологии и, наконец, без образцов накатников мне ничего не удастся сделать на наших заводах.

Очень деликатно я спросил у начальника технического отдела, не может ли он дать мне все эти данные. Тот ответил так: — Это является чехословацким патентом, патент уже куплен Англией, Бельгией и другими странами. Потом он добавил, что у него сейчас нет чертежей, и привел еще несколько причин, по которым он не может дать документацию. Его вежливый отказ еще более убедил меня, что накатники — вещь важная.

После показа в работе метчика-протяжки в одном из цехов завода мы опять собрались в техническом отделе. Начальник отдела через переводчицу сказал: