«Пройдут годы, вы станете взрослыми, но не забывайте, что в вас течет русская кровь. Когда-нибудь она позовет вас на Родину ваших родителей, дедов и предков. Поклонитесь же России от меня низким поклоном, передайте, что я ее очень любила. Прощайте, дети мои. Любите друг друга. Ваша мама».
Герджес неторопливо свернул письмо, опустил голову, приняв озадаченный вид. Он не имел права брать у заключенных письма и передавать кому бы то ни было на воле. Это каралось законом, церковью. Но взбудораженная совесть не унималась в нем и не поддавалась холодному рассудку, официальным запретам. Он не стал на сторону Марины — это было бы слишком. Но где-то в глубине его души мужественная русская женщина затронула до сих пор самому ему неведомую струну и эта струна зазвучала с такой силой, что звук ее он подавить не мог. Он боролся с самим собой.
— Дочь моя, я не могу выполнить твою просьбу, ответил Герджес потускневшим голосом и Марина уловила в нем колебание. К тому же он не возвращал ей письмо и держал его в руках так, будто не знал, куда девать — вернуть ей, положить на столик, где оно до сих пор лежало или взять с собой. Она обратила на него болезненно молящий взгляд, сказала:
— Я стану перед вами на колени, чего до сих пор никогда не делала. Разве только перед Богом.
— Что ты? Что ты, дочь моя! — энергично запротестовал Герджес и, сдерживая ее, положил на плечо руку.
Марина не сводила с него болью наполненного взгляда, а он молчал, сосредоточенно думая. Внутренняя борьба отражалась на его лице, выражение которого поминутно менялось и становилось то добрым, и тогда у Марины разгоралась теплившаяся надежда, что он передаст письмо детям; то строгим, и тогда у нее замирало и холодело в груди сердце. Но вот он подавил душевную раздвоенность, молча спрятал письмо в сутану и Марина ощутила мгновенное облегчение.
— Дочь моя, — обратился к ней Герджес, — я преклоняюсь перед твоим мужеством, но твой час пробил. Исповедайся.
Он встал с края койки, где все это время сидел, осенил Марину крестным знамением. Поднялась и Марина, с искренней признательностью посмотрела на него, на какой-то миг задумалась, словно решая, как поступить, затем ответила:
— Отец мой, совесть моя перед Богом, Родиной и семьей чиста. Я свершила правый суд над тем, кто первый взял в руки оружие. Простите меня великодушно, но мне исповедь не нужна. Но перед смертью я хочу спросить Вас, отче, как могло случиться, что ваша католическая и протестантская церковь могли благословить фашистов на войну, и они залили кровью всю Европу, пошли войной против моей России? Разве в вашем сердце человека, который ближе других стоит к Богу, слышит его голос, нет боли за кровопролитие, человеческие страдания?
Слова Марины, обладавшие определенной долей истины, проникали в сознание Герджеса и он поторопился закончить разговор.
— Да видит Бог, я исполнил свой долг, — сказал он, посмотрел на нее прощальным взглядом и вышел.
А минутой позже распахнулась дверь камеры и холодный звучный голос произнес:
— Выходи.
Марине показалось, что на небе, серым, предутренним лоскутком видневшимся в малом просвете окна, ярким пламенем сверкнула молния и пронзила ее тело, которое от неожиданного и сильного удара качнулось. Чтобы не упасть, она схватилась рукой за спинку стула, стараясь не подчиниться навалившейся слабости. Каких-то нескольких секунд потребовалось ей, чтобы овладеть собою. Из открытой двери на нее дохнуло могильным запахом смерти, но она не испугалась. Наоборот, гордо подняв голову, пошла к выходу, подумав: «Надо идти, как ходят на эшафот русские люди, когда их на Родине казнят фашисты».
Ее вели по длинным коридорам кельнской тюрьмы. Громким эхом раздавались в них шаги конвоиров и сквозь их грохот до ее слуха из тайников памяти доносились слова мужа и детей. Юрия: «Я пью за твое долголетие и вечную молодость». Детей: «Мамочка, мы тебя очень любим». «И я тебя люблю, мамочка». А ей хотелось на весь мир крикнуть: «Прощайте, люди! Помните обо мне!»
25 февраля 1942 года Людмила Павловна Шафрова получила официальное извещение о казни Марины. В нем говорилось:
«Суд Верховной полевой комендатуры 672. Брюссель, 25.11.1942 года. Госпоже Людмиле Шафровой. Брюссель-3, ул. Луи Сохе, 47. Настоящим сообщаем Вам, что смертный приговор, вынесенный 20.XII.1941 года Вашей дочери Марине Марутаевой, приведен в исполнение 31.1.1942 года в Кёльне».
Эпилог
Героиня настоящего романа Марина Александровна Шафрова-Марутаева, говорила, что нужно кому-то первому бросить с горы хотя бы маленький камень и, падая вниз, он увлечет за собой лавину, которую невозможно остановить.
Она сама бросила этот камень, своим бессмертным подвигом показав бельгийцам, как надо бороться с фашизмом и они последовали ее примеру. К концу войны движение Сопротивления фашизму в Бельгии насчитывало в своих рядах десятки тысяч патриотов, среди которых было много советских военнопленных, бежавших из немецких лагерей. Наибольшую силу в сопротивлении составляла Армия партизан, которую создали бельгийские коммунисты.
После окончания Второй мировой войны по указанию королевы Елизаветы были разысканы останки Марины Александровны и перезахоронены на центральном кладбище Брюсселя. Среди двадцати семи могил национальных героев Бельгии есть и могила Марины Александровны. На ее надгробии написано: «Марина Марутаева, урожденная Шафрова, русская, родилась 30 марта 1908 года, обезглавлена 31 января 1942 года».
Высоко оценив подвиг Марины Александровны, бельгийское правительство посмертно наградило ее «Боевым крестом с пальмовой ветвью», «Рыцарским крестом с пальмовой ветвью», «Памятной медалью о войне сорокового-сорок пятого года», «Медалью Сопротивления», присвоило звание «Участника Движения Сопротивления».
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 мая 1978 года за мужество и отвагу, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками в годы Второй мировой войны, Марина Александровна награждена орденом Отечественной войны первой степени (посмертно).
Марутаев Юрий Николаевич после выздоровления перебрался на жительство в городок Морсен, что неподалеку от города Вавр, расположенного в 25 километрах от Брюсселя. Он вновь установил связь с движением Сопротивления и выполнял его отдельные задания по борьбе с фашистами.
В документе Министерства обороны Бельгии (Управление движения сопротивления) № 03182 «Боевые действия в соответствии с приказом командира группы» о деятельности Марутаева Ю. Н. сказано:
«1942 год — вывод из строя (в немецком парке 50-летия) материальной части и электрооборудования для автомашин; поджог автоцистерны с горючим, уничтожение двух нарочных-мотоциклистов.
Июль-август — изготовление электрических замыкателей, содержание советских военнопленных, бежавших из концлагерей; организационная работа в провинции Брабант-Валлоне, диверсии на железной дороге, создание ударной группы.
1944 год, 6 апреля — бой с немцами, побег с ранеными товарищами.
1944 год, с 6 апреля по 5 сентября — подготовка национального восстания в Брабант-Валлоне; создание складов оружия и боеприпасов, участие в освобождении Ля Ульпы, во время которого захвачено 200 немецких военнопленных».
Более подробно раскрывает боевую деятельность Марутаева Ю. Н. документ Бельгийской армии партизан, в котором сказано:
«Мы, нижеподписавшиеся: командир 4-го батальона 65 корпуса бельгийских партизан Габриель Сослан, секретарь отделения Фронта Независимости Артур Офенн, члены местного комитета Дуасо — Гастюш Виктор Декестер и Жорж Жерар, настоящим удостоверяем, что Жорж Марутаев, проживающий в Морсен Грэ-Дуасо и именуемый в подполье Пьером, с мая 1942 года находился в постоянном контакте с нашей группой, вместе с нами начал активные боевые действия.
В этот период мы передали ему трех бывших советских военнопленных, бежавших от немцев из угольных копей Лимбурга. Затем, в разное время, — еще четырех.
6 апреля 1944 года в 4 часа утра, гестаповцы в сопровождении немецких солдат окружили дом Жоржа Марутаева в Морсене, в то время когда хозяин дома укрывал у себя трех советских товарищей. Завязался бой. Около 6 часов утра Пьер, раненный в правую руку, сумел перебраться в дом к Офенну в Дуасо. Через несколько минут сюда же прибыл скрывавшийся у Пьера советский военнопленный Павел Литвинов. Обоим была оказана медицинская помощь. Это сделал врач Дельгофф.
Вскоре Пьер и Литвинов отправились в Вавр, где им было приготовлено надежное убежище. Наша группа продолжала с ними поддерживать контакт и после — через связного.
Впоследствии мы узнали о судьбе двух других советских военнопленных, оставшихся в доме Пьера. Один из них — Николай Кондратенко, раненный в плечо, смог укрыться у одного из наших товарищей в Боссю-Годешене, другой — Николай Подскрипко — был сражен пулей при попытке выйти из боя. Кстати, при перестрелке погибло несколько немецких солдат. Дом, в отместку, был сожжен».