Следующий день обещал быть для нас менее трудным. Задачи на 9 апреля нам поставили ограниченные: прикрывать бомбардировщиков авиадивизии Г. А. Чучева, наносящей удар по аэродрому Пиллау, и вести воздушную разведку с попутными штурмовыми действиями. Поэтому личному составу, не включенному в график боевых вылетов, было приказано готовить материальную часть и изучать район Земландского полуострова, имея по одной дежурной эскадрилье.

Менее напряженная работа объяснялась тем, что на следующий день планировалось завершить ликвидацию кёнигсбергского гарнизона. А так как в руках противника [392] оставался лишь разбитый центр города и наши войска должны были наступать на центральные кварталы с разных направлений, то в такой обстановке помочь наземным частям могли только асы-штурмовики. К исходу 8 апреля отдельные наши стрелковые части местами уже вклинились в центральные секторы и кварталы города.

На земландском направлении происходила перегруппировка наших войск. Командующий фронтом решил завершить разгром кёнигсбергского гарнизона силами 11-й гвардейской и 50-й армий, а 43-ю армию генерала А. П. Белобородова повернуть фронтом на запад, чтобы ускорить ликвидацию гитлеровцев на Земландском полуострове. Наши войска, нацеленные туда, поддерживала авиация 3-й воздушной армии.

9 апреля в центре города разгорелись ожесточенные бои. Группа охранных и полицейских частей попыталась вырваться из Кенигсберга на запад. Одновременно части 4-й немецкой армии нанесли встречный удар со стороны Земландского полуострова. Прорыв немцам не удался, все атаки были отбиты, но это стоило нашим войскам больших усилий.

В центре города сжималось кольцо наших войск. Положение гитлеровцев с каждым часом ухудшалось. Казалось бы, самое разумное, что они могли бы сделать, — поднять белые флаги. Но они продолжали упорно, исступленно драться.

Все же во второй половине дня назрел кризис. Стали поступать сведения о растущем числе пленных. На некоторых участках немцы сдавались организованно целыми подразделениями. Как правило, это происходило там, где солдаты остались без офицеров.

В 18.00 от коменданта Кенигсберга генерала Лаша в 11-ю гвардейскую армию прибыли два офицера с просьбой послать нашего парламентера в штаб коменданта гарнизона. Генерал Галицкий доложил об этом командующему фронтом, и было решено послать как парламентера начальника штаба 11-й гвардейской стрелковой дивизии подполковника П. Г. Яновского в сопровождении двух наших офицеров и немецкого подполковника. Второй немецкий офицер — полковник по званию — был задержан до возвращения парламентеров.

П. Г. Яновский вручил генералу Лашу листовку с ультиматумом командующего фронтом Маршала Советского Союза А. М. Василевского. Немецким солдатам и [393] офицерам предлагалась безоговорочная капитуляция со сдачей оружия. Пленным гарантировалась жизнь и безопасность. Лаш безоговорочно принял ультиматум и в 22 часа 45 минут 9 апреля отдал приказ о прекращении сопротивления.

В результате четырехдневного штурма Кенигсберг — город-крепость — войсками фронта был взят. Около 92 тысяч вражеских солдат и офицеров попали в плен.

В приказе Верховного Главнокомандующего в длинном списке соединений и частей, отличившихся при штурме Кенигсберга, упоминалась и 240-я истребительная авиадивизия. Всему личному составу соединения объявлялась благодарность.

В память об этой победе Президиум Верховного Совета Союза ССР впоследствии учредил медаль «За взятие Кенигсберга». Многие части и соединения фронта получили почетные наименования Кёнигсбергских.

* * *

Падение столицы Восточной Пруссии позволило командованию фронта быстро и без оперативной паузы переключить основную массу войск на земландское направление. Героическая 11-я гвардейская армия в ночь на 11 апреля была выведена в резерв в район, расположенный севернее Кенигсберга. Основные силы других армий фронта были нацелены на Земландский полуостров, где еще оборонялись два армейских корпуса противника и ряд отдельных боевых групп и частей. Кроме того, на косе Фришес-Нерунг из остатков хейльсбергской группировки восстанавливался 6-й армейский корпус врага.

Так же, как и вся Восточная Пруссия, оборона Земландского полуострова была насыщена инженерными сооружениями. Территория была изрезана густой сетью траншей, которые связывали большое количество опорных пунктов и узлов сопротивления. Здесь тоже нашим войскам предстояла трудоемкая работа.

В порту Пиллау все еще оставалось большое количество невывезенных ценностей, и потому немецкое командование было крайне заинтересовано в том, чтобы оборона на полуострове продержалась как можно дольше — по крайней мере до тех пор, пока не будет эвакуировано все подчистую. Гитлеровцы направляли сюда все боеспособные части, которые можно было бы использовать для более долгого прикрытия района эвакуации. [394]

Земландский полуостров, в общем-то, небольшой клочок прибрежной территории. Чтобы стало понятно, как непросто было овладеть этим последним плацдармом врага в Восточной Пруссии, скажу, что для решения этой задачи командование фронта привлекало пять общевойсковых армий, из которых четыре должны были действовать в первом эшелоне и лишь одна — 11-я гвардейская — находилась во втором. При этом линия фронта не превышала по ширине 50 километров, то есть в среднем чуть больше десяти километров на каждую армию. Такую полосу можно считать узкой, когда речь идет об армии, но необходимо учитывать, что в ходе операции все наши объединения понесли ощутимые потери. Ясно было, что на этом этапе борьбы в Восточной Пруссии, как и на всех предыдущих, большая роль отводится авиации.

Нам были поставлены уже привычные задачи: обеспечить боевую деятельность штурмовиков и бомбардировщиков, вести воздушную разведку, самим производить штурмовку врага. Начало наступления было намечено на 13 апреля.

За два часа до начала операции я уже был на своем КП в полосе наступления 43-й армии генерала А. П. Белобородова. Оно началось мощными ударами наших атакующих армий, и оборона противника на ряде участков была прорвана. Однако не везде наступление развивалось одинаково успешно. Дальше других продвинулись войска, наступавшие на правом фланге. В центре и на левом фланге противник оказывал упорное сопротивление и предпринял несколько сильных контратак. Там продвижение застопорилось.

240-я авиадивизия обеспечивала действия 1-й гвардейской штурмовой и 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизий. За день 13 апреля наши истребители сопроводили 342 штурмовика и 110 бомбардировщиков. При этом сами наши истребители выполнили 159 штурмовок. Воздушных боев было немного: всего три. В одном из них летчик 86-го гвардейского авиаполка лейтенант В. А. Канищев сбил «Фокке-Вульф-190».

К исходу дня погода стала ухудшаться, а утром 14 апреля авиация могла действовать лишь мелкими группами. Высота облачности не превышала двухсот метров, боевые порядки противника просматривались плохо из-за дыма. К середине доя погода стала еще хуже. В [395] таких условиях могли работать только самые опытные летчики-штурмовики.

В это время меня вызвал на свой КП командующий воздушной армией. Прибыв туда, я вошел к Т. Т. Хрюкину, чтобы доложить, и увидел Главного маршала авиации А. А. Новикова. Он о чем-то неторопливо разговаривал с командармом, и я остановился при входе, не решаясь прервать их разговор. Оглянувшись, генерал Хрюкин позвал меня. Я представился А. А. Новикову в попросил разрешения обратиться к командующему армией.

— Вызывал вас я, а не Хрюкин, — ответил Главный маршал авиации. — Завтра к исходу дня ваша дивизия в полном составе должна быть на Одере.

На войне привыкаешь ко многим неожиданностям. Но предвидеть такой поворот событий я, конечно, не мог. Скажу откровенно: сама мысль о том, что в такой переброске дивизии на берлинское направление проявляется высокая оценка боевых заслуг соединения — сама эта мысль пришла позже. А в первый момент я лишь представил себе, насколько нелегко в течение суток при плохой погоде организованно совершить перелет всей дивизией над неизученной местностью. И тут же сказал об этом А. А. Новикову. Главный маршал авиации невозмутимо ответил: